Богдану стало невыносимо жаль Кирилла, но не знал, как ему можно было помочь.
– У Вас нет близких, батюшка?
Кирилл удивленно взглянул на Богдана:
– Вы первый, кто у меня это спросил за многие годы, я немного растерян. К сожалению, у меня только сестра, с которой я не общаюсь, иметь детей судьба мне не позволила, а жена умерла вот уже шесть лет назад.
– Простите, мне не нужно было спрашивать…
– Нет, нет, пожалуйста, если у Вас есть вопросы, то можете их задать.
– Тогда… почему Вы не попробуете начать новую жизнь, уйти от своих проблем, стать свободным?
– А Вы?
Богдан растерялся: он не думал, что священник станет спрашивать о его жизни или намекнет на нее.
– Я… – он замялся, – я не знаю, что Вам ответить.
– Она для Вас невозможна, или недосягаема?
– Наверное, невозможна.
– Это не так, нужно лишь желание.
– Вы не поверите, но сегодня я слышал что-то подобное, и я ответил, что желания или удачи иногда бывает недостаточно.
– Поэтому люди и верят в Бога, чтобы им этого было достаточно.
Богдан не отводил взгляда от глаз попа. Этот человек был воплощением мечты, но даже у этой мечты были свои изъяны, гнойники, которые не могли излечиться. Грязь поглотила и мечту.
– А где Вы живете, батюшка?
Кирилл повел рукой по церкви:
– Иногда я ночую прямо здесь, это мой дом, моя родина. Иногда я ухожу на улицы и, наблюдая за прохожими в парках, засыпаю прямо на скамейке у неработающих фонтанов. Каждый день я молюсь, чтобы проснуться в каком-то другом месте, более лучшем, но… – он развел руками, – снова возвращаюсь сюда и продолжаю свое бдение.
Богдан ужаснулся.
– Я никогда не просил милостыню, редкие прихожане иногда оставляют пожертвования, которые нужно тратить на нужды церкви. В том мой грех – я трачу их на себя, без меня эта церковь умрет. Бог уйдет из этого города, а без Бога он погибнет.
Богдан встал с места и подошел к кафедре. Он знал, что обязан помочь, и был готов сделать непоправимое.
– Вы сильный человек. Больше бы таких людей, – Богдан положил руку на кисть Кирилла и почувствовал дрожь в его пальцах. Должно быть, Кирилл не чувствовал никаких прикосновений уже много лет, – я не жалею, что пришел сюда.
Батюшка улыбнулся, Богдан улыбнулся в ответ. Ему стало значительно легче. Богдан был уверен, что священнику, выговорившемуся за все года одиночества, тоже.
– Я понял, что мне нечему жаловаться. У меня хорошая жизнь. Я был женат на прекрасной девушке, имел хорошее детство, получил отличное воспитание, у меня есть хороший друг, которому я обязан по гроб жизни. И у меня состоялся разговор с мудрым попом, давшим мне нужный совет, – Богдан отошел от кафедры, Кирилл спустился к нему, понимая, что нужно проводить редкого гостя, – сколько бы мне не было лет до смерти, а возможно и дней, я умру счастливым, и это знаю.
Богдан чувствовал себя очистившимся, не зная почему. Возможно, повлиял сам вид попа, с его бледной кожей, голубыми глазами, глубоким успокаивающим голосом и тяжелой жизнью, а может быть помогла его речь, так точно описавшая существование человека.
– Я могу не оглядываться назад. Все, что было до этой церкви, – Богдан оглядел все здание, – и все, что будет после – это два разных пути, и отсюда я уйду по-своему, счастливым, а не как мне кто-то диктует.
Кирилл не прерывал его.
– Я думал как-то причаститься, но понял, что причастие мне не нужно, оно нужно Вам. А еще Вам нужно открыть душу другому человеку, иногда это просто необходимо, нельзя все время быть одному. Я клянусь, что помогу Вам. Вам, и вашей идее, Вашей жизни. Обычно мне плевать на жизни окружающих меня людей, но не на Вашу. Я не могу этого понять.
С этими словами, Богдан достал кошелек и вытащил оттуда тридцать тысяч рублей, остаток своего кредита, свой долг и свою ношу.
Увидев деньги, Кирилл замотал головой и попытался отклонить руку Богдана, испуганно заморгав глазами:
– Нет, нет, нет, я не возьму. Я могу понять, когда оставят малую сумму, но не смогу взять такую большую. Они Вам нужнее, Богдан, ни в коем случае.
Но Богдан все решил в тот момент, как увидел болезнь священника:
– Я сказал: берите, это мое желание, я не хочу ему противиться. Они мне не нужны!
Все в Богдане кричало, что он полный идиот, что не нужно так поступать, что он будет плакать и жалеть о своем решении позже, но рука твердо держала деньги. Желание помочь отцу Кириллу перевешивало все остальные.
«Что я делаю, я ведь его почти не знаю, он больной бездомный, которых я вижу на улице каждый день, остановись!»
– Простите, я не могу принять эти деньги.
– Тогда отдайте их больным детям, батюшка! – в голосе Богдана появились повелительные нотки, и на священника это подействовало.
Со слезами на глазах, Кирилл принял подношение. Его губы затряслись, он дал волю своим чувствам, чего не делал столько времени.
– Спасибо Вам, Богдан, спасибо, я… я не могу ничего сказать.
– Ничего и не говорите, – Богдан спрятал кошелек обратно, оставив у себя только деньги на бензин, – я ничего и не прошу взамен.
Оставив Кирилла, потерявшего дар речи, на своем месте, Богдан начал приближаться к выходу из церкви. У входа он остановился:
– Я еще не раз пожалею, я знаю себя, но сделайте так, чтобы Вы не жалели, – и вышел, не дождавшись ответа.
Богдан не видел, как священник еще долгое время стоял там, где посетитель его оставил, а потом упал на колени, сжимая пачку купюр, и тихо разрыдался, осознав, как он одинок и беспомощен даже вместе с Богом.
Когда Богдан зашел домой, было уже восемь вечера. Он по привычке прошел к холодильнику и достал оттуда твердый российский сыр, ветчину, зелень и острый соус «Махеевъ». Из шкафа выудил городскую булку. Налив себе горячего чаю, Богдан приземлился на привычное место у телевизора и включил чуть ли не на полную громкость старый, еще советский фильм, шедший на одном из каналов. Глаз Богдана радовался открывшемуся зрелищу, такие фильмы были единственным проблеском света посреди глупого телевидения, и, когда Богдан встречал подобное на случайном канале, всегда оставлял, не трогаясь с места до окончания.
Старательно поглощая пищу, Богдан пытался не думать о сегодняшнем дне, о его падении в бездну. Все глубже вникая в сюжет кинокартины, ему удалось на время отречься от окружающей обстановки, но как только пошли финальные титры, все страхи и сожаления вернулись.
«Подаст ли Михаил Петрович в суд на меня или наймет людей, чтобы выбить долги?» – под громкие звуки начавшейся рекламы, Богдан начал избавляться от одежды, намереваясь помыться. Плюс холостяцкой жизни – ты мог раздеться догола и никого не стыдиться.
«Пройдет месяц, и придет уведомление от банка, а еще через полмесяца – повторное. Недалек час, когда из меня будут выбивать душу, – странно, но сейчас страх был притуплен, как будто бы он переживал за совсем другого человека, не за себя, – в тюрьме жизнь лучше нашей, там хотя бы не нужны деньги. И кормят регулярно», – даже пропало желание говорить вслух.
Зайдя в душевую, он снял нижнее белье и встал под холодную воду. Жить так далеко от города было достаточно проблемно. Компании обеспечивали водоснабжение и электричество, но дико завышали цены. Богдан подумывал купить бак для воды, но новые траты пугали его, как бы ни гласили рекламные проспекты. Из-за его консервативности и нежелании менять что-либо, созданное еще дедом, туалет все еще находился на улице, а бак оставался лишь мыслью.
Грязная вода стекала по телу, но нисколько не расслабляла. Поеживаясь, Богдан заставил постоять себя подольше, чтобы успеть помыться. Ему вспомнился благодарный и изумленный взгляд Кирилла, его глубокий и тихий голос, и вновь ему сделалось легче на душе. Возможно, он пойдет в церковь еще раз. Не из-за Бога или христианства, но из-за этого хорошего человека, достойного много большего, чем бездомной жизни и жуткой болезни.
Странно переживать за человека, с которым только что познакомился, да и знакомством это назвать довольно сложно. Они знали друг друга каких-то полчаса, если не меньше. Достаточно ли этого, чтобы узнать человека, или нужно большее?
Что можно подразумевать под большим? Знание прошлого, планов на жизнь, положение дел в данный промежуток времени? Или достаточно просто имени? А как выяснить, может ли этот человек быть тебе другом?
Богдан никогда бы не подумал, что на него окажет такое впечатление священник. Выключив душ, Богдан стал вытираться синим махровым полотенцем, промокая раны на запястьях. На самом деле они были неглубокими, кровотечение не продолжалось. Церковь в кои-то веки помогла человеку.
Вася, Ярослав, Кирилл. Богдан думал, что они хорошие люди, но так ли это на самом деле? А могут ли камни на пути, как сказал бы поп, прикидываться нужными, но на самом деле, помешают тебе переплыть реку и утянут на дно?
В одних трусах, Богдан ушел наверх, в спальню, предварительно выключив телевизор и оставив грязную посуду под краном. Мыть ее Богдан отказался.
Углубившись в недра кровати, чуть приподнявшись на подушке, Богдан выпил таблетки, стоявшие на тумбочке, закапал глаза и нос, порадовался, что не надо лить в уши, и стал смотреть в окно.
Мало что было видно в лежачем положении, лишь небо в грозовых тучах. Может быть, сегодня он опять заснет под удары капель о крышу. Ему нравилось так спать, капли действовали успокаивающе.
А ведь когда-то Богдан не был один в этом доме. Снова пришли воспоминания, да такие яркие, что на глазах навернулись слезы. Он вспомнил, как отец подкидывал его в воздух практически на этом самом месте, а маленький Богдан заливался таким громким смехом, что все домочадцы хохотали до упаду. Вспомнил сказки матери, не любившей читать их из книги и постоянно придумывавшей на ходу, а Богдан просил менять сюжет, как хочет он. Мать никогда не отказывалась и поворачивала ход сказки совсем в другую сторону. Ее смерть была тяжелым ударом.
Богдан до сих пор жалел, что не стал учиться в университете, ограничившись колледжем. Может быть, судьба повернулась бы иначе. Всем остальным Богдан настоятельно бы рекомендовал закончить учебу по максимуму, если есть такая возможность.
«Интересно, как там Вероника? Где она работает, чем живет?» – что бы он ни говорил, а Вероника всегда оставалась для Богдана образцом девушки, которую нужно любить. Он до сих пор хотел увидеть ее каштановые волосы и искреннюю улыбку, ощутить тепло ее тела, но вместо всего этого он лежал, закутавшись в одеяло, и смотрел остекленевшими глазами в небо, откуда уже начал капать дождь.
Богдан сейчас думал о звонке, который он может сделать завтра. Обычный разговор с Вероникой, если она захочет его услышать. Она может не захотеть, тогда придется названивать Ярославу и ехать вечером к нему домой плакаться. Возможно, у него найдется бутылка виски, тогда холостяцкий вечер будет вечером откровений и душевных разговоров. Богдан очень быстро напивался, ему хватало двухсот грамм водки, чтобы чувствовать себя в дрова. Все субъективно, для кого-то даже двести грамм недосягаемы, но Богдан считал себя быстро пьянеющим.
Капли растекались по стеклу, сливаясь в причудливые узоры. Скоро ударят заморозки, пойдет снег. Новый год Богдану придется встречать одному, если он никого не найдет. Ярослав, скорее всего, будет не один. Медсестры его любили, и врачу ничего не стоило пригласить одну из них к себе домой. Богдану познакомиться с девушкой всегда было проблемой, его одолевало стеснение, до Вероники у него были всего две девушки в то время, как его ровесники встречались направо и налево. Отец всегда говорил, что все будет. Местами он был прав.
Глаза Богдана закрывались, он засыпал. Капли разбивались о множество поверхностей, а ведь если представить, что это маленькие жизни, то сейчас погибал целый народ. Дождь перерос в самый настоящий ливень, целой стеной бьющий с небес.
Уже сквозь сон, Богдан видел, как узоры на стекле превратились в чистого ястреба, но это лишь на взгляд Богдана, может быть, другие увидят в нем холмы Африки или древнеримских богов.
Ястреб, какой гордый, чистый, опасный.
Чистый.
Сон сняло моментально, Богдан вскочил, рискуя опрокинуть тумбу с лекарствами и собственное тело, подбежал к окну, открыл его. Обычный желтоватый дождь обычно был виден сразу, сейчас вода выглядела по-иному.
Богдан набрал в ладони воду, лившуюся целым водопадом, и посмотрел на нее. Она была прозрачной!
Расширившимися глазами он глядел на чистейшую воду, которую видел первый раз в целой жизни. Он мог разглядеть руки своего естественного цвета сквозь нее, она не окрашивала их в грязно-желтый. Он медленно поднес воду к губам и выпил.
Она была абсолютно чистой!
Оцепенение прошло, и Богдан рванул вниз, забежал в душевую, взял единственное в доме ведро, после этого со всех ног понесся на улицу, совершенно забыв о холоде, своей наготе и отсутствии обуви.
Оставив дверь открытой, он поставил ведро на дорожке перед домом и стал наблюдать, как молниеносно оно начало наполняться.
Вмиг вымокнув, он дрожал не от холода, а от возбуждения, от невероятного стечения обстоятельств.
– Не может быть, не может быть, – повторяли его губы, его разум отказывался этому верить, отказывался работать.
Набрав полное ведро, он хотел занести его в дом, а потом раскрыл рот и крикнул:
– Ебаный в рот, бассейн! Сука!
Набрав скорость заправского спринтера, он, оскальзываясь, чуть не падая, помогая себе руками, обогнул дом и вылетел на задний двор, увидев перед собой намокший брезент, еле видимый сквозь плотную завесу воды.
Взяв одну сторону брезента, он побежал со всех ног в противоположном направлении. До чего он тяжелый, недаром его не могли сбросить сильные ветра! Напрягая все силы, он стянул его, три раза упав на землю, измазавшись в размокшей грязи. Выполнив свою миссию, он заворожено смотрел, как огромный бассейн в два человеческих роста начал медленно наполняться водой. Чистой, прозрачной и вкусной водой!
Богдан обессилел и просто повалился на землю, лицом кверху, и капли били его по носу, лбу, щекам. Он открыл рот и сглатывал жидкость по мере ее поступления. Вдоволь напившись, он подполз к бассейну и увидел, что он наполнен уже на одну восьмую. Такого ливня на памяти Богдана еще не было. Даже грязного.
– Чистая вода? Да! Да, блядь! Чистая, твою мать! – последнее слово Богдан выкрикнул изо всех сил. Он вскочил на ноги. Осознание рухнуло всей мощью. Он запрыгал на месте, выплясывал невообразимые движения, падал в грязь, снова вскакивал и кричал во весь голос:
– Чистая! Боже мой! Блядь! Да! Чистая!
Он смеялся, нет, он хохотал. Хохотал во все горло, не сдерживая себя. Пробежал вокруг дома, взглянул в бассейн, снова пробежал. Его тело не подчинялось, отказывалось подчиняться.
– Эй, старик! Твоя мечта, мечта! – Богдан не мог остановиться. – Старик! Какой же ты молодец! Эй! Эй! Старик!
Это было чудо, никто не мог прогнозировать что-то подобное, никто не мог разделить богатство с Богданом. По закону вода поступала в частную собственность, так как была пролита на территории частного лица. Нужно было лишь отдать ее часть для того, чтобы использовать остаток. Судя по всему, никто не подозревал о дожде, никто не мог отобрать его.
Иногда удавалось собрать бутылку, иногда ведро, иногда даже много ведер и корыт. Дождь всегда был недолгим, обычно не успевали даже до него доехать, но тут…
– Целый бассейн! Целый! Бассейн! – хохотал Богдан. Он снова заглянул туда, чуть не сверзившись, и новый взрыв хохота вырвался из его легких, впрочем, его не было слышно сквозь шум воды.
Ливень шел около сорока минут. Если его было видно из города, все опять подумали, что это желтый грязный дождь, однако Богдан знал – это было чудо. Благо, внезапно свалившееся на голову одного человека, погрязшего в долгах и собственных неудачах.
– Да, я буду жить, я здоров, я богат! Да, Господи, спасибо! Спасибо! – Богдан сложил руки рупором и кричал в дождь, вне себя от счастья. Он даже боялся себе представить, сколько стоит целый бассейн.