На Царицыном лугу балаганных театров было почти вдвое меньше, чем некогда на Адмиралтейской площади. Здесь проявляется тенденция к увеличению (и совершенствованию) аттракционов и мелких развлекательных форм, которые постепенно вытесняют театральные представления.
Синтез аттракциона и театрализованного зрелища получил свое завершение в «Большом самокате» – карусели, приводимой в движение паровой машиной. Самокат (а их возводилось до пяти) представлял собой двухэтажную крытую постройку, с внешней и внутренней галереями, с «лубочным» экстерьером (живописные клейма, деревянная расписная скульптура, пестрые занавеси и драпировки). «Наружные стены карусели, – вспоминает Бенуа, – были убраны яркими картинами, среди которых виднелись изображения разных „красавиц“ вперемежку с пейзажами, с комическими сценами, с „портретами“ знаменитых генералов»371,372. В 1890‐е годы на гуляньях появляется карусель в виде парусных лодок, которые, кружась, покачивались, как на волне; летние катальные горы превращаются во внушительное сооружение, получившее «экзотическое» название «Американских гор»; перекидные качели обретают очертания паркового «Колеса обозрения».
После окончательного ухода с Марсова поля Егарева, Легата и Берга постоянным конкурентом Малафеева стал появившийся в 1880 году театр Абрама Лейферта «Развлечение и Польза». Его просветительный репертуар был с одобрением встречен прессой. «Арлекинады и разные кровопролитные побоища – стародревний и излюбленный репертуар наших балаганов – понемногу уступают свое место более разумным и полезным для народа зрелищам. Наши балаганщики, очевидно, познали всю непригодность своих прежних пьес и из всех сил стараются придать больший интерес к своим спектаклям, ставя на сценах одраматизированные сочинения лучших русских писателей. Как по декоративной обстановке, так и по самому исполнению пьес, первенствующее место занимает балаган „Развлечение и Польза“»373.
В 1890‐х годах всего три арлекинады были показаны на гуляньях – все они были поставлены в театре «Развлечение и Польза»: «Волшебные блины, или Проказы Арлекина на масленице»374 (1893), «Веселая кутерьма, или Ей-ей умру от смеха»375 (1893) и «Чудеса забытой арлекинады»376,377 (1895) – последняя пантомима в истории петербургских площадных гуляний.
«Поставщики больших представлений все те же – гг. Малафеев и Лейферт, – писала газета в 1894 году. – В прежние времена на первой линии на Царицыном лугу было 4–5 больших театров, а теперь только два. Да и те как-то сбились с толку, как будто оба „театра“ находятся в переходном периоде неразрешимых сомнений, что собственно требуется от балаганов: чистое драматическое искусство или просто эффектное зрелище с богатыми костюмами, шествиями и обстановкой. От прежних блестящих феерий и арлекинад не осталось и воспоминания. Заметно явное тяготение, в ущерб обстановке, к драматическому искусству, которого, в конце концов, никто на балаганах искать не станет»378.
Из-за высочайшего смотра войск на Марсовом поле в 1897 году гулянье на Пасхальной неделе перенесли на Преображенский плац379. Владельцы больших балаганов отказались принимать участие в этом празднике, поскольку возводить после Масленицы второй раз постройки было невыгодно.
В январе 1898 года «воспоследовало высочайшее соизволение» на перенесение народных гуляний с Царицына луга на Преображенский и Семеновский плацы380. «Для отрезвления центральных улиц города большое значение имело также перенесение балаганов с Царицына луга на Семеновский плац, – сообщала „Петербургская газета“ 7 апреля 1898 года в заметке „Праздничная трезвость“. – В давние времена, когда балаганы посещались образованной публикой, имело смысл отводить для них центральные площади, но в последние годы эти увеселительные заведения привлекают одно только рабочее население города».
Далекий от центра, грязный и неудобный, с мрачной репутацией, Семеновский плац оказался малоподходящим местом для увеселений, и Масленая неделя 1898 года принесла убытки устроителям балаганов. Высокая арендная плата и резко изменившаяся обстановка на традиционных гуляньях вынудили Лейферта, Малафеева и других содержателей театров окончательно устраниться от участия в народных праздниках после Пасхальной недели 1898 года381.
Масленица 1899 года была устроена Обществом дешевых столовых и чайных382. На Семеновском плацу «уныло торчал один балаганчик», но не было катальных гор и каруселей с «дедом»383. А пасхальные гулянья в этом году проходили «по старому шаблону» уже на Преображенском плацу, где были воздвигнуты «три балагана, несколько каруселей и силомеров». В одном из этих балаганов под названием «Электрический мир» впервые демонстрировался кинематограф. «Изобретение Люмьера стало достоянием улицы, – сообщала газета. – Невзыскательные посетители „Электрического мира“ были в большом восторге от кашляющего, чихающего и шипящего аппарата „живой фотографии“»384.
Вместе с тем газеты продолжали нападки на балаганы, обвиняя их в «пошлости» и «оскорблении общественной нравственности»: «Что было возможно и интересно в свое время, то стало уже нетерпимым в наши дни»385.
Так, например, Вячеслав Грибовский писал: Лейферт «доставляет своим посетителям бессмысленно пошлые развлечения и более чем сомнительную пользу. В самом деле, что может дать уму и сердцу бессодержательное глазение на каких-нибудь „Семь Симеонов“ или „Царицу Гусляр“, где бутафорская часть феерии скрадывает и скрашивает полнейшее отсутствие самого незатейливого смысла»386.
Алексей Суворин в 1889 году, в статье «В балагане и частном театре», выступил в защиту площадных театров и своеобразия их эстетики: «Вчера я видел в балагане Лейферта „Белого генерала“. <…> Исполняется пьеса весьма толково. Я говорю о балаганной пьесе, как о пьесе на заправской сцене, потому что все должно быть судимо в своей обстановке, в своей среде. <…> Лубочные картины имеют в истории просвещения большее значение, чем тысячи картин настоящих художников. <…> Точно так же в „Белом генерале“ больше смысла, чем в иных заправских пьесах»387.
На Семеновском плацу народные гулянья продолжались388, но уже без былых площадных театров, в 1899–1901 годах. Однако постепенно гулянья вытеснялись с плаца, поскольку рядом начали строить новое здание Царскосельского (Витебского) вокзала.
8 декабря 1897 года с «высочайшего одобрения» было создано Петербургское попечительство о народной трезвости под председательством принца Александра Ольденбургского. Театральная деятельность общества началась 1 января 1898 года устройством народных гуляний и спектаклей в манежах. В 1900 году Попечительство захватило в свои руки все разновидности народных увеселений389.
«Конец XIX столетия, – писал театровед и актер Всеволод Всеволодский-Гернгросс, – характеризуется быстрым и почти повсеместным умиранием чисто низового театра и созданием театра „псевдонародного“. Здесь шло „приспособление“ господствующих приемов исполнения, вещественного оформления и драматической литературы к вкусам городских низов»390.
«Балаганы, очевидно, отжили у нас свой век, – утверждал автор статьи „Агония балагана“, – теперь уступают место следующей стадии развития театрального дела – народному театру». На смену балаганным представлениям, где «главную роль играет впечатление», должен придти театр с репертуаром, «дающим некоторый толчок работе мысли»391.
«Любимец Арлекин старел, дряхлел и, наконец, отошел в вечность, – писал драматург Борис Бентовин в 1900 году. – Балаганные промышленники Марсова поля двинулись „в ногу со временем“ и начали ставить или мелодраматическую ерунду, или высокопатриотические пьесы. Арлекин был отброшен в гнилые сарайчики-балаганы „второго ряда“. Но и с этих задворков его изгнали телушки о шести ногах и глотатели пылающей пакли. Потом пошла мода на „принципы“. Принципы эти касались вопросов народного развлечения и поучения»392.
Для многих современников праздники «на балаганах» остались ярчайшим театральным переживанием детства. «Стоит мне вызвать в памяти то „чувство экстаза“, в котором я тогда очутился, – вспоминает Бенуа в предисловии к книге Александра Васильевича Лейферта о первом посещении балаганного театра, – как я уже весь исполняюсь безусловной верой в абсолют театра, в его благодать, в его глубокий человеческий смысл»393.
В начале XX века зарождается тенденция к демократизации эстетического кругозора и происходит резкое расширение самого понятия «искусство». «Ярмарка, балаган, – пишет Юрий Лотман, – становясь предметом не только научного внимания, но и художественного переживания, вызывали сдвиги в мире эстетических норм и меняли социальную ориентацию культуры. Происходила демократизация вкусов и норм»394. Площадные праздники как коллективные явления массового искусства входят в круг художественных ценностей. Уже в 1910‐е годы в периодике появляется ряд воспоминаний о «широкой масленице»395, а историки искусства Николай Врангель и Левкий Жевержеев выступили с проектом возобновления былых увеселений.
Общество защиты и сохранения в России памятников искусства и старины в 1914 году «решило восстановить все то, что создано народным творчеством в театральной области», и с «этой целью задумало возродить старинные народные гуляния». Организация всего дела была поручена Николаю Врангелю, Юрию Озаровскому и Сергею Судейкину. «Предполагается выстроить на Марсовом поле ряд домиков, павильонов и шатров, в которых будут устроены разные развлечения: кукольный театр, петрушка, раешник, феерии, цирковые представления, пантомимы, панорамы, включая и кинематограф, – сообщала газета. – Марсово поле будет превращено в маленький городок с улицами, идущими по разным направлениям. По этим улицам будут проходить исторические процессии в национальных костюмах. По вечерам же они будут иллюминированы»396. Осуществлению этой затеи помешала война.
В марте – апреле 1922 года общество «Старый Петербург» в зале Городской думы организовало «серию вечеров, посвященных воспоминаниям о былых петербургских балаганах», на которых «в виде иллюстрации была поставлена инсценировка при участии целого ряда уцелевших балаганных номеров»397.
Гулянья «на балаганах» сыграли заметную роль в русской культуре XX века. Многие деятели литературы и искусства (Блок, Мейерхольд и др.) в поисках пути к новому художественному слову не раз обращались к этому яркому явлению народного творчества.
РАЕК В СИСТЕМЕ ПЕТЕРБУРГСКОЙ НАРОДНОЙ КУЛЬТУРЫ398
Paolo Nori
В XIX веке во время народных площадных увеселений на Масленой и Пасхальной неделях огромной популярностью пользовался раек («потешная панорама») – «небольшой, аршинный во все стороны, ящик, с двумя увеличительными стеклами впереди. Внутри его перематывается с одного катка на другой длинная полоса с доморощенными изображениями разных городов, великих людей и событий. Зрители, „по копейке с рыла“, глядят в стекла, – раешник передвигает картинки и рассказывает присказки к каждому новому нумеру»399.
Владимир Даль так поясняет значение термина раек: «ящик с передвижными картинами, на которые смотрят в толстое (брюшистое) стекло; вертеп, кукольный театр; радужница глазная, зрачок».
Если углубляться в истоки происхождения райка, то необходимо упомянуть знаменитого итальянского проповедника Франциска Ассизского. По преданию, в начале XIII века он стал устраивать «живую картину», изображающую сцену рождения Христа: Мария, ясли, ослики, пастухи и пр. (Мои итальянские друзья рассказывали, что эти «живые картины» и сейчас ежегодно ставят в Ассизи.) Уже во времена Франциска в день Рождества Христова в итальянских церквях стали устраивать ясли (итал. presepio): в огромной нише устанавливались фигурки, изображающие людей и животных на фоне библейского пейзажа, все это приводилось в движении скрытым механизмом, – в ночи всходила звезда, и постепенно все это действо завершалось рождением Христа400.
Позже появились переносные панорамы (косморамы), в которых демонстрировалось «райское действо»401. В Италии переносные панорамы назывались Il mondo novo («Новый мир»)402.
Определенное воздействие на устройство райка оказали изобретенные на Западе оптические приборы (панорамы). Вначале они предназначались для домашнего рассматривания эстампов состоятельной публикой, а позже появились на улицах и ярмарках (например, в Падуе находится Museo del precinema, где хранится огромная коллекция оптических устройств и панорам).
По мнению Алексея Веселовского, раек является «продуктом взаимодействия марионеток и лубочных картин» и ведет свое происхождение от вертепа403, в котором «райское действо» разыгрывалось при помощи рисованных фигур. Со временем, вытесняемое комическими эпизодами, «райское действо» исчезло и заменилось картинками светского содержания. Превращение вертепа в «народную космораму» произошло «под влиянием занесенных с Запада забав», пишет Веселовский, и «это изменение находится в связи с развитием лубочных картин на Руси», а «цинизм присловий раевщика напоминает россказни скоморохов»404,405.
Существует мнение, что в Россию переносные ясли попали в XVI веке из Польши, где в праздичные дни семинаристы ходили по городам и селам с шопкой (от нем. Schoppen – хлев) – деревянным двухъярусным ящиком: наверху куклы или рисованные фигуры разыгрывали духовное действо (Рождество Христово и связанные с ним события), внизу давались интермедии.
Иван Забелин считает, что райки появились в Европе и были завезены в Москву бродячими актерами в середине XVIII века «Приезжали нередко в Москву и разные немецкие кунштмейстеры, – писал Забелин. – Многое у них с успехом перенимали и русские: особенно кукольные комедии и райки были усвоены как нельзя лучше. Последние же, т. е. райки, так обрусели, что по всей справедливости заслуживали бы особого подробного описания. Нигде, может быть, не высказывался русский человек так метко и с таким юмором, как в этих объяснениях и пояснениях раечных картинок, которые сами по себе большею частию не имеют никакого значения, но получают совершенно неожиданные краски при бойком, метком, а иногда и весьма остроумном пояснении»406.