Повесть о красном галстуке - Пичугин Виктор Александрович

Виктор Пичугин

ПОВЕСТЬ О КРАСНОМ ГАЛСТУКЕ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

В феврале 1941 года военврача Георгия Константиновича Подтыкайлова перевели из Бреста в небольшой пограничный городок Беловежа. Месяц спустя из Воронежской области приехала к нему вся его семья: жена Александра Матвеевна, четырехлетняя дочь Валя и старший сын Юра…

Уютный городок понравился всем. И хотя в Белоруссии таких городов немало, однако Беловежа показался Юре самым лучшим на свете.

Георгий Константинович работал в госпитале врачом, Александра Матвеевна хирургической сестрой. Бывая у них в госпитале, Юра видел, с каким уважением относились к отцу больные и медицинский персонал. Юра гордился этим и сам мечтал стать врачом.

В начале июня отца командировали, в Смоленск на курсы военных врачей. Он часто писал жене, детям. Александра Матвеевна торжественно вскрывала конверт и вручала персональные послания дочери и сыну. Затем удалялась на кухню и внимательно читала письма мужа.

Валя усаживалась на диван и с важным видом рассматривала присланные отцом цветные открытки.

Юра же уходил в сад, в самый дальний его уголок, и по нескольку раз перечитывал отцовское послание. А потом долго сочинял ответ.

И сегодня было что написать. Завтра, в воскресенье, работники госпиталя собираются отдыхать в лесу. Для мамы он специально набрал клубники. Выбрал самую крупную, красную и сочную. Но ей об этом не сказал. Скажет утром, по дороге в лес. И Валю угостит, конечно. Правда, она иногда капризничает, но он все равно любит ее.

Юра сбегал на станцию, бросил письмо в почтовый вагон проходящего поезда. Домой возвратился не сразу. А когда вернулся, то еще во дворе почувствовал приятный запах. Юра знал, что сегодня мать печет пироги.

Из окна соседнего дома слышался оживленный разговор. Юра уловил радостный голос дочки комиссара госпиталя Веры. Ей только что вручили в райкоме комсомольский билет. Счастливая!

Юра закрыл за собой калитку и вошел в дом. Мать, разрумянившаяся у печки, повернулась к нему и ласково улыбнулась.

— Садись, сынок, поешь пирожков. Смотри, какие славные получились.

Юра не успел съесть и одного пирожка, как в дом влетела Вера. Она светилась необыкновенной радостью; высоко и торжественно подняв над собой новенький комсомольский билет, закружилась по комнате.

Появилась Валя, уселась на диване и с удивлением следила за Верой. Рядом присел Юра, и оба они не спускали с Веры завороженных глаз. Такой они еще ее не видели…

Потом Юра подошел к Вере, спросил осторожно:

— Покажи билет, а?

— На, смотри, — Вера открыла заветную книжечку, но в руки не дала и, всматриваясь в награды, с гордостью добавила: — Я никогда, никогда не подведу комсомол, понял?

— Понял, — сказал Юра и снова попросил: — Дай в руках подержать.

— Ты что?! Билет не передают, а ты даже и не пионер еще.

— Скоро буду, — буркнул обиженный Юра и, недовольный отказом, пошел к двери.

Вера догнала у порога и преградила дорогу.

— Ладно уж, на, подержи.

Юра затаив дыхание смотрел на билет. Он не видел, как мать подошла к комоду и достала новенький пионерский галстук. А Вера догадалась, для чего Александра Матвеевна достала его, и вдруг заторопилась:

— Ну все, Юра, хватит; глянь, что мать приготовила тебе.

Александра Матвеевна подошла к сыну и тихо, но торжественно произнесла:

— Вот, сынок, возьми. Я пионервожатой в школе была, его секретарь райкома за лучший пионерский отряд вручил мне.

Юра был ошеломлен. Галстук, о котором столько мечталось, — вот он, протяни руку — и он твой, твой навсегда! Юра пытливо посмотрел в глаза матери.

— Бери, бери. — Материнские руки легли ему на плечи. — Скоро он тебе понадобится, а пока храни как самое дорогое!

Юра бережно взял галстук. От радости на глазах блеснули слезы. Мать понимающе переглянулась с Верой, но обе промолчали.

С дивана торопливо сползла Валя, подбежала к матери и вдруг решительно потребовала:

— А мне галстук? Я тоже хочу быть пионеркой!

Александра Матвеевна растроганно улыбнулась, взяла дочь на руки и с материнской нежностью стала ее целовать…

В эту ночь Юра долго не мог заснуть. Подумать только: он имел теперь свой, настоящий красный галстук.

Не вступив еще в пионеры, он уже сегодня был счастливым, верил, что обязательно будет хорошим пионером. Ему очень, очень этого хотелось! Заставляя себя заснуть, Юра с сожалением подумал, что поторопился отправить отцу письмо, не написал про красный галстук. Ну, да ладно, вернутся они завтра из леса, и он еще напишет большое-пребольшое письмо…

ГЛАВА ВТОРАЯ

На следующее утро Юру разбудили рано. Разбудили с каким-то нетерпением, нервозностью. Просыпаясь, он спросил недовольно:

— Что, уже пора? — открыл глаза и увидел заплаканное лицо матери.

Юра встревоженно приподнялся. Что-то случилось! Он прильнул к матери, но она отстранилась.

— Одевайся, сынок, да быстрее! — В ее голосе была тревога.

— Разве мы не в лес? — предчувствуя беду, спросил он.

— А ты не слышишь, как стреляют?

Юра прислушался. Действительно, где-то стреляли, что-то взрывалось, гудели самолеты. И как это он сразу не услышал?

— Не до прогулок теперь. Война.

Валя никак не могла проснуться, ее одевали сонную…

До госпиталя добрались быстро. Во дворе суетились люди, грузили в машины имущество, медикаменты. В «санитарки» садились больные.

Юра впервые услышал и понял слово «эвакуация». Он ни за что не хотел уезжать, просил подождать отца. Он думал: приедет отец, и они вместе уедут отсюда. Иначе где же ему найти их?

Александра Матвеевна пустилась на хитрость, убеждая, что они едут к отцу. Юра не верил. Уже все знали, что госпиталь эвакуируется в Волковыск, а не в Смоленск.

Подошел Петрович, шофер госпитальной полуторки, высокий, широкоплечий богатырь.

— Ты, малыш, не буянь, — сказал он спокойно, но внушительно. — Война тебе не игрушка, а потому не капризничай. Полезай в кузов и замри. Для своей же пользы, понял?

Он легко подхватил Юру и усадил на какие-то узлы рядом с Валей. Она смотрела на все широко открытыми, непонимающими глазами.

Кто-то отозвал Александру Матвеевну в сторону. И тут Юра увидел Веру. Вера вскарабкалась в кузов, приняла от Петровича свой чемоданчик, санитарную сумку и стала с беспокойством ждать, когда появится ее мать, Ольга Васильевна.

Вернулась Александра Матвеевна и сказала Вере, что ее мать поедет с больным лейтенантом… Александра Матвеевна устроилась около детей. Петрович запустил мотор.

Вдруг Юра перепрыгнул через борт и помчался за ворота госпиталя.

— Куда? — испуганно крикнула Александра Матвеевна.

— Я сейчас! — махнул он рукой и во весь дух припустил по улице.

Мать растерялась. Из кабины выглянул Петрович:

— Вы меня, что ль, спрашиваете, куда? — и сразу заметил исчезновение Юры. — А он куда делся?

— Домой побежал. Я догоню, — сердито ответила Вера.

— Сиди! — остановил ее Петрович. — Вместе догоним.

Он с силой захлопнул дверцу и, круто развернувшись, повел машину к дому Подтыкайловых.

Юра выбегал уже из дома, когда подкатила полуторка. Петрович высунулся из кабины, с гневом хотел что-то крикнуть, но, увидев в руках Юры красный галстук и корзиночку с клубникой, сменил гнев на милость.

— А ну, сигай в машину! И без разрешения ни шагу. Не то вместо батьки всыплю, чтоб дисциплину уважал. Сообразил? Чего стоишь? Лезь!

Юра торопливо сунул галстук за пазуху, подал матери корзиночку с клубникой, ловко забрался в кузов. Он весь взмок, волосы прилипли ко лбу. Мать прижала к себе сына и ласково поцеловала разгоряченные щеки.

Когда вернулись к госпиталю, из ворот уже выезжала колонна машин.

Шел седьмой час. Солнце поднялось высоко. На голубом небе — ни облачка. День ожидался жаркий. Со стороны Бреста слышались орудийные раскаты; было видно, как небо над городом затягивалось густым дымом. И чем ближе подъезжали, тем яснее понимали, что там идет настоящее сражение.

Было решено — объехать город стороной. Свернули в лес. Поехали быстрее. Сильно трясло на ухабах, но скорость не сбавляли. Вскоре лес кончился. Началось зеленое ржаное поле. Слабый ветерок волнами бороздил его.

Юра посмотрел на мать и, как никогда, почувствовал всю остроту ее переживаний. Ему стало не по себе. Он готов был сделать все что угодно, но только бы не видеть ее в таком состоянии.

Александра Матвеевна заметила тревожный взгляд сына, поняла, о чем он думает, и прижала его к своей груди.

Юра вспомнил про клубнику, протянул матери самую большую ягоду.

— Для тебя набрал. Смотри, какая красная, спелая.

Александра Матвеевна благодарно улыбнулась сыну.

— Спасибо, сынок, но лучше потом, хорошо? — Она говорила тихо, растроганно, а в глазах стояли слезы.

— Хорошо, — согласился Юра и передал Вале корзиночку и предупредил, чтоб не рассыпала. Почувствовав общую беду, девочка словно повзрослела и понимающе кивнула ему головой.

Вера слышала разговор, но сама в него не вступала. А увидев в глазах Александры Матвеевны слезы, сказала:

— Не надо, прошу вас.

Александра Матвеевна смахнула слезинки и, стараясь улыбнуться, еще крепче прижала к себе детей. Неужели материнское сердце чуяло беду?..

Юра заметил, как Вера встревоженно посмотрела влево, вправо, вверх. И тут услышал нарастающий непривычный гул самолетов. Юра уставился в небо. Сколько их! На крыльях одни кресты. Все небо закрыли. Теперь оно не казалось таким голубым и чистым. Несколько самолетов повернули на колонну. От них стали отделяться черные точки. Послышался свист. Юра невольно втянул голову в плечи и плотнее прижался к матери. Дрогнула земля. Огромные клубы земли вскинулись в небо, закрыли солнце, стало темно и страшно. Вдруг кто-то подхватил и выкинул Юру из машины…

Очнулся он в большой воронке. И первое, что увидел, — солнце, низко висевшее над лесом. Пахло гарью. Юра пошевелился и почувствовал пронизывающую боль в спине и ногах.

— Ма..а..ма! — позвал он, но никто ему не ответил.

С трудом приподнялся. С головы и плеч посыпалась земля. Превозмогая боль, привстал на колени, отряхнулся и медленно полез наверх.

По всей дороге дымились исковерканные, обугленные машины. Зеленое поле стало неузнаваемым, серым, изрытым. Юра растерялся, присел на край воронки и несколько минут просидел в оцепенении. Затем подошел к ближнему перевернутому грузовику, заметил санитарную сумку матери, нагнулся поднять ее и обмер: из-под обломков на него смотрело искаженное родное лицо — мертвыми глазами. Чуть дальше лежала Валя. Под рассыпавшуюся клубнику подтекала кровь.

— Мама?! Мамочка! Валя?!

Тишина. Слышались только слабые стоны умирающих. Юра глянул на смятую, обугленную кабину, из нее торчало почерневшее тело Петровича. В стороне от грузовика, уткнувшись лицом в землю, неподвижно лежала Вера.

Юра понял, что произошло страшное, непоправимое несчастье. Упал на землю и горько-горько зарыдал.

…Вечерело. Оставаться одному среди погибших было страшно. И, полный ужаса, Юра решил вернуться домой, позвать людей на помощь, привести их сюда и потом, дома, дожидаться возвращения отца…

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Уже ночью Юра подошел к лесу и остановился в нерешительности. Трудно найти человека, который отказался бы побывать в лесу днем или ранним утром, полежать на залитой солнцем поляне. Но это когда светло, когда все видно. А в темноте?

Юра стоял перед сплошной темной массой леса и, страшась войти в него, колебался. Появилась луна. Обозначила контуры деревьев, голубым светом отразилась на листьях.

Подбадривая себя, Юра осторожно вступил в лес.

Ветки кустарников стегали его по плечам, царапали лицо. Юра плакал и с опаской шел вперед. Только бы добраться до города, рассказать людям, что здесь произошло, и они обязательно поспешат сюда на помощь!

Он понимал, что мать и Валя погибли. И в то же время не верил, не хотел верить. Ему хотелось бежать, кричать, чтобы его услышали, пришли на помощь — тогда все станет по-прежнему. Но мрачный лес сковывал ноги, душил голос. Юре казалось, что его кто-то догоняет, что еще миг и… Трудно представить, что произойдет дальше… Юра затаил дыхание. Он был уверен, что если хоть чуть-чуть повернется, то… нет, нет!

Вдруг жуткий вопль раздался над головой. Юра присел от страха. Он был ни жив ни мертв. Вопль повторился сильнее.

— Ма-а-ма! — закричал он и прижался к дереву.

В наступившей тишине он слышал, как бьется его сердце. «Это филин, всего-навсего филин», — успокаивал он себя, но возбуждение от незримой опасности не проходило. Зловещие шорохи ползли к нему со всех сторон.

Снова вспомнились мама, Валя, Вера, Петрович. Пересиливая страх, Юра зашагал вперед. С каждым шагом он чувствовал себя увереннее. Он должен торопиться в город, за помощью, к людям.

Вскоре он устал. Лес, казалось, никогда не кончится. Юра присел отдохнуть, прислонился спиной к стволу дерева и сразу почувствовал, как усталость расслабила все тело, неудержимо потянуло ко сну…

Проснулся он, когда яркие лучи солнца, пробившись сквозь листву, коснулись его лица. Юра открыл глаза, не понимая, почему он в лесу, и, вдруг вспомнив вчерашний день, быстро вскочил.

Несколько минут от стоял раздумывая. В какую сторону ему идти? Надо вспомнить, с какого бока было солнце, когда они вчера выезжали из города… И опять он услышал знакомый нарастающий гул вражеских самолетов. В просвете деревьев увидел самолеты с крестами на крыльях.

Куда они летят? Бомбить Брест? Или возвращаются обратно? И что делать ему?! Искать дорогу в Брест? А если в городе немцы? Тогда что? Не лучше ли идти сразу к отцу, в Смоленск? Юра подобрал валявшуюся на земле сухую крепкую палку и почувствовал себя сильнее. Нет, в Смоленск потом, сначала он все расскажет людям.

Где-то сбоку послышалось урчание тяжелого мотора. Неужели трактор? Как он здесь оказался? Прямо через кусты Юра помчался навстречу звуку. Есть наконец кому рассказать о вчерашней беде!

Но что это? Между деревьями мелькнула фашистская свастика. Немцы!!! Юра остановился как вкопанный. Присел затаив дыхание. За первым танком показался второй, третий. Люки открыты. В черных комбинезонах на башнях сидели танкисты. Улыбались. Наслаждались русской природой.

Юра впервые видел живых немцев. Сам не зная для чего, стал считать танки. Им, казалось, не будет конца. За танками появились мотоциклисты. В касках, с засученными по локоть рукавами, они весело и громко переговаривались.

Сорок танков и семьдесят мотоциклов насчитал Юра. После них долго пахло бензиновой гарью. Юра вышел на дорогу. Сомнений уже не было: враг проехал по дороге, которая вела из города. Значит, немцы уже и там. Туда ему идти не надо. Остается одно: идти к отцу. К своим. В ту сторону, куда уехали немцы.