— Я бы на него, товарищ полковник, не тратил времени зря. Когда, вы ему про бомбежку Берлина сказали, он даже в лице изменился, видать, струхнул. Да и за свою шкуру испугался — под штыком в руках Юры. Одним словом, фашист. С нашими они другим языком разговаривают, стреляют в женщин, детей, стариков, и совесть их не мучит. — Капитан сложил в папку протокол допроса и документы эсэсовца. — Разрешите идти, товарищ полковник? Через два часа я буду здесь.
— Идите, — разрешил Черных и, закуривая, посмотрел на Юру. — Здорово ты его припугнул.
— Я не пугал, — буркнул Юра. — Я убить хотел!
Все переглянулись, но промолчали. Тон, которым были произнесены эти слова, не вызывал сомнений…
Вскоре Степан Иванович освободился. Юра с Петром Смыком ожидали его в палисаднике на скамеечке под молодыми березками.
— Вы еще здесь? — удивился Черных. — Ну раз так, пойдемте прогуляемся, чтобы спать не тянуло.
Он с удовольствием вдохнул в себя свежий утренний воздух.
— А ты, Юра, молодец. Быстрее нас сбил спесь с эсэсовца. Конечно, все нужные нам данные он сообщит. Правда, мы и без него многое знаем, но перепроверить и уточнить необходимо. Сегодня в тыл врага снова ушли две группы разведчиков, от них тоже ждем важных сведений.
Они проходили по тихой улочке Старого Оскола. Война пока не тронула этот небольшой, уютный городок. Все улицы были усеяны пожелтевшей осенней листвой.
На развилке дорог остановились. Степан Иванович почему-то повернул не к дому, а в другую сторону. Петро с Юрой замешкались: куда это он?
— Чего встали? — оглянулся Черных. — Шагом марш за мной! Идем в армейские мастерские. Тебе, Юра, обмундирование закажем. Будешь по всей форме бойцом Красной Армии! Не возражаешь?
Юра даже не поверил. Ему закажут настоящую военную форму?! Степан Иванович смотрел на Юру добрыми, отцовскими глазами.
И Юра мгновенно представил себя в пилотке с красной звездочкой, новенькой гимнастерке под широким ремнем с пряжкой, форменных шароварах, заправленных в сапоги. Все было на своем месте. Не хватало только… И совершенно неожиданно для себя Юра спросил:
— А винтовку дадите?!
— Винтовку? — переспросил Степан Иванович. — Там видно будет. Одно скажу — вместе фашистов бить придется!
Он произнес это твердо, уверенно, и они втроем быстрее зашагали в сторону армейских мастерских.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
Андрей Суслов лежал на кровати и, облокотившись о подушку, рассказывал Юре, как они взяли в плен эсэсовского обер-лейтенанта. Слушая, Юра чистил и смазывал его трофейный пистолет. Разведчик внимательно следил за правильностью смазки и сборки оружия.
По характеру Андрей был общительный, веселый. И потому в рассказе у него все получалось просто, легко, хотя на самом деле все обстояло гораздо сложнее и опаснее…
К деревне Орловка разведчики вышли в пять часов утра. Было морозно, дул холодный, пронизывающий ветер. Деревня спала. Только в одном окне виднелся тусклый огонек.
Старший группы лейтенант Пирогов поручил Суслову и Верещагину выяснить, кто находится в этом доме, а заодно разведать обстановку в деревне.
К дому разведчики подбирались осторожно. Видели, что вдоль улицы в походном строю застыли танки, тягачи, крытые грузовики. Вероятно, колонну застала ночь, и немцы остановились здесь до утра.
Во дворе нужного дома стояла легковая автомашина.
— «Мерседес», — шепнул Верещагину Суслов. — Здесь определенно начальство ночует.
За окном маячила длинная тень немецкого солдата. Он что-то делал. Наклонялся, выпрямлялся. Казалось, чего-то ждал.
— Не спится фрицу… — шепнул Суслов. — Доложи лейтенанту, что в доме находятся немцы, а в деревне стоит колонна немецкой техники.
Верещагин бесшумно исчез. Суслов выбрал удобное место и стал наблюдать за домом.
Отворилась дверь, на крыльце появился немец с ведром воды. От ведра клубами шел пар. «Воду на печке грел» — догадался Суслов. Немец подошел к машине, открыл капот, залил в радиатор горячую воду. Попробовал запустить мотор. Холодный двигатель капризничал: чихал и не хотел заводиться.
К Суслову подполз Пирогов.
— Похоже, подъем скоро. И в других домах свет зажгли.
— Товарищ лейтенант, может, «язычка» нам здесь взять? Прямо с постельки, тепленького, пока не очухались, а?
Немец принес второе ведро горячей воды. Мотор заработал, запахло бензиновой гарью.
— Берем! — решил Пирогов. — Суслову с Иванцовым заняться шофером, а мы с Верещагиным врываемся в дом. Если что, глушим фашистов гранатами и отходим к лесу.
Прижимаясь к стене дома, Суслов пополз к машине. Вдруг шофер убавил газ, взял пустое ведро и направился к сараю. Он шел прямо на Суслова. Еще несколько шагов, и он увидит советского разведчика. Что делать, как спасти положение?! Пирогов поднял какую-то чурку и швырнул в шофера. Тот остановился удивленный. Суслов в прыжке сбил его с ног, прижал к земле. На помощь бросился Иванцов. Они скрутили шофера, забили в рот кляп.
Пирогов дернул Верещагина и первым ворвался в дом. В полумраке два офицера медленно одевались.
— Хенде хох! — крикнул Пирогов и замахнулся гранатой.
Верещагин схватил лежавшие на столе пистолеты. Немцы не растерялись, бросились на Верещагина. Завязалась борьба.
— Не стрелять! — предупредил Пирогов, сшибая с ног немецкого майора.
Верещагин катался по полу с эсэсовским обер-лейтенантом. Прежде чем Пирогов пришел на помощь, немец выстрелил.
— Эх, дьявол, успел-таки, — зло выругался Пирогов.
Вбежал Суслов. Втроем они быстро скрутили фашистов и повели во двор. Немцы не сопротивлялись, но тащиться с ними было небезопасно.
— Фашисты всполошились, сюда бегут! — доложил Иванцов.
Пирогов скомандовал:
— В машину, живо! Суслов, за руль! — и втолкнул майора на переднее сиденье.
Разведчики быстро уселись на заднем сиденье, приготовились к бою. Эсэсовца положили в ноги.
Машина с места рванула вперед. Выстрел действительно поднял по тревоге всех фашистов. Они отовсюду спешили к дому.
Суслов крутанул вправо, увидел бежавших навстречу врагов, свернул в проулок и до предела нажал газ. Вслед загремели выстрелы.
Из-за угла выскочили другие фашисты, тоже открыли по машине стрельбу. Автоматные очереди прошили кузов, вдребезги разлетелось стекло. Пирогов, Иванцов, Верещагин пригнулись. Суслов пригнуться не мог: он вел машину. Вел прямо на врага! Отскакивая в сторону, фашисты продолжали стрелять. Суслова резко толкнуло в плечо, прожгло болью. Рядом вскрикнул и тут же затих майор.
Опустив стекла, разведчики в упор стреляли в немецких солдат. Машина вырвалась на проселочную дорогу и помчалась в темную осеннюю степь. Суслов понимал, что ранен, но молчал. Крепился, сознавая критическое положение всей группы. Сейчас дорога была каждая минута.
— Сворачивай в лес, Андрей, — приказал Пирогов. — Дальше опасно. Засаду могут устроить.
Рука онемела, Суслов с трудом поворачивал руль.
— Что с тобой?
— Кажется, ранило.
— Тормози!
Суслов остановил машину.
— Товарищ лейтенант, а майор, кажется, того, — произнес Иванцов, брезгливо указывая на мертвого фашиста.
У майора забрали документы, а тело бросили в кювет.
Машину повел Пирогов. Перевязывая Суслова, Иванцов басил:
— Легко ты, Андрюха, отделался. Видать, в рубашке родился. Не то что этот майор. Туда ему и дорога.
Въехали в лес. Углубились, насколько позволила узкая дорога, и остановились. Вылезли из машины и направились в глубину леса, ведя перед собою связанного эсэсовца.
Прошли немного, вдруг Иванцов бегом вернулся к машине, порезал шины и снова догнал своих.
Эсэсовец оправился от первого испуга и, как загнанный зверь, поглядывал по сторонам: Пирогов понял его намерение и выразительно показал ему свой увесистый кулак — с пистолетом…
— Вот и вся история, — кончил Суслов и подмигнул Юре.
Юра давно уже привел пистолет в порядок и затаив дыхание слушал рассказ о разведчиках.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
В конце октября наступило резкое похолодание. Начались сильные заморозки.
…В штабе армии шло совещание. На нем присутствовали командиры соединений, дивизий, корпусов. Вел совещание генерал Рогозный. Он сообщил о положении на фронте и предоставил слово Черных. Полковник доложил о дислокации немецких частей, их численности, о сосредоточении сил противника на правом фланге. Сведения армейской разведки совпадают с данными авиаразведки и показаниями пленных. Сомнений нет: немцы скоро начнут новое мощное наступление. К этому их торопит и приближение зимы.
Генерал Рогозный предложил план упредительного удара. После обмена мнениями и принятия согласованных действий всех родов войск совещание закончилось. Все стали расходиться.
В новенькой военной форме, в начищенные до блеска сапожках Юра с дежурным офицером четко отдавал честь проходившим мимо генералам, полковникам… Юру уже знали, улыбались ему.
Последними выходили генерал Рогозный и полковник Черных. Увидев Юру, генерал подошел к нему, протянул руку.
— Ну, здравствуй, боец! Выглядишь, скажу тебе, орлом. Молодец полковник, обмундировал полагается, по-боевому. Чем же он у тебя, Степан Иванович, занимается?
— Без дела не сидит, товарищ генерал. Разведчикам оружие чистит, дежурит, поручения разные выполняет. И в столовой помогает — картошка, моркошка и прочее.
— Значит, армейский хлеб даром не ест? Похвально. Но ты, Степан Иванович, его не балуй, настоящего человека из него расти. И от трудностей не оберегай, пусть характер закаляет. Кого жизнь хорошенько учила, те всему цену знают, настоящими людьми становятся: ты понял, боец Подтыкайлов?
— Так точно, товарищ генерал! — козырнул Юра и, довольный, просиял улыбкой.
Степан Иванович одобряюще подмигнул ему и приказал одеваться. Юра торопливо натянул новенький полушубок, шапку-ушанку с яркой звездочкой и направился к выходу, вслед за командирами.
Уже в машине Степан Иванович объяснил Юре, что сейчас они заедут к одному школьному учителю, который обещал подобрать учебники для третьего класса, чтобы Юра продолжал учиться.
Старого учителя дома не оказалось. Дверь открыла его жена Анна Петровна, женщина высокая, полная, но с болезненно-желтым лицом. Приходу Степана Ивановича и Юры она обрадовалась.
В комнате пахло лекарствами. Анна Петровна подошла к старому, потрескавшемуся книжному шкафу, достала с полки небольшую стопку книг и тетрадей, протянула все это Юре.
— Здесь не только учебники, но и детские книжки есть. Это все, что мы с Андреем Андреевичем могли собрать… Так вот ты какой, Юра! Выглядишь как бравый солдатик.
Юра смущенно глянул на нее, поблагодарил за книги и стал их рассматривать.
— Учись, Юра. Не ради того, чтобы переходить из класса в класс, а ради знаний, ради сознательной жизни. Мы с Андреем Андреевичем желаем тебе успеха. Жаль, что его нет. Ты ведь еще придешь к нам, не правда ли?
Юра закивал головой и вдруг спросил:
— Скажите, а красного галстука у вас нет?
И весь вспыхнул от своей просьбы. Хозяйка вздохнула с сожалением:
— Нет, милый. Чего нет, того нет. А был бы — разве жалко, с удовольствием подарили бы.
— Извините, — сказал Юра и просительно посмотрел на полковника.
Степан Иванович поблагодарил Анну Петровну за книги, стал прощаться.
— Да куда же вы? Чайку попейте, посидите. Может, и Андрей Андреевич заявится.
Она глянула в одно окно, в другое, но снаружи никого не было.
— Вы уж извините, Анна Петровна, но я лично не могу ждать. Сами понимаете, война!
— Да-да, вы правы, — согласилась хозяйка и погладила по голове Юру. — Очень прошу тебя, учись хорошо. Чего бы ни стоило, учись! Только в знаниях разумная жизнь, запомни, Юра!
— Спасибо, — прижимая к груди книги, ответил Юра. Добрые слова глубоко запали ему в душу.
Пожелав хозяевам здоровья, гости уехали.
Всю дорогу Юра радовался книгам. И тому, что с ним будет заниматься сам Степан Иванович…
Полковник Черных все время пропадал на передовой. Возвращался, как правило, поздно ночью. Уставший, почерневший, он сразу валился на койку и тут же засыпал. Но часа через два просыпался, умывался холодной водой и осторожно будил Юру. Юра просыпался сразу, как только чувствовал, что его трогают за плечо. Он понимал, что другого времени у Степана Ивановича нет, и с готовностью раскладывал на столе учебники. Решал задачи, писал диктанты, рассказывал правила.
Степан Иванович радовался, что Юра добросовестно выполняет все его задания, что учится без понуканий и уговоров. Это стало привычкой, превратившейся потом в постоянную необходимость.
Не знал тогда Степан Иванович, что с его легкой руки это желание учиться останется в характере Юры на всю жизнь…
Обстановка на фронте с каждым днем осложнялась. Дав Юре новое задание и наскоро перекусив, Степан Иванович мчался на передовую.
Вместе с полковником уезжал и его шофер. Петро похудел, глаза ввалились, он стал выглядеть совсем маленьким, хотя старался держаться бодрым, веселым, неуставшим.
…Ноябрь начинался снежной порошей, глубоким снегом и крепкими морозами. Враг наседал со всех сторон. Бои шли напряженные, затяжные — и днем и ночью.
Юра помогал в штабе. Несколько раз просил пустить с разведчиками в тыл врага. Его не пускали. Юра обижался.
— Зря, Юра, обижаешься, — сказал ему однажды Степан Иванович. — Нет пока необходимости тебя посылать. Потребуется — пошлем. Но от души скажу, радуюсь за тебя, что не трусишь, не боишься рисковать жизнью за Родину.
Юра молчал. Конечно, приятно было слышать такие слова от Степана Ивановича, но лучше бы он разрешил идти в разведку. И Степан Иванович понимал, что не очень убедил мальчика, и старался подыскать более нужные слова.
— Понимаешь, Юра, — говорил он, — фашисту все равно придет конец. Днем раньше, днем позже, но придет. А таким, как ты, еще много дел после войны будет. Так что учись пока, набирайся ума, воспитывай в себе настоящего человека. В жизни это очень пригодится. Поверь мне, я не зря говорю.
Степан Иванович был прав. Жизнь подтвердила его слова.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
Утром 7 Ноября Юра сидел у окна и читал книгу про Чапаева. Книга была ветхая, растрепанная, но читать еще можно. Где раздобыл ее Степан Иванович, Юра не знал.
Разве мог он заметить, как за окном промелькнула фигура Петра Смыка? Петро ворвался в комнату и, переведя дух, выпалил с порога:
— Живо в штаб! Бежим!
Юра встревожился: не случилось ли что со Степаном Ивановичем? Петро сообразил, о чем подумал Юра, и нетерпеливо закричал:
— Да все в порядке, все! Парад в Москве, понял? Сталин говорит. Я за тобой примчался, да быстрее же…
Юра схватил полушубок, шапку и, одеваясь на ходу, выскочил вслед за Петром.
Генерал Рогозный, полковник Черных и инструктор политотдела Полоник находились в это время в одной из дивизий на правом фланге, где шли тяжелые оборонительные бои. От того, выдержит дивизия натиск врага или нет, зависело положение всего фронта.
Петру было приказано находиться в штабе, никуда не отлучаясь. И когда он, запыхавшись, вернулся с Юрой в штаб, то все сидели не шелохнувшись. Голос Верховного Главнокомандующего был нетороплив, спокоен, уверен. Сталин обращался ко всем защитникам Отечества:
— Война, которую вы ведете, есть война освободительная, война справедливая. Пусть вдохновляет вас в этой войне мужественный образ наших великих предков — Александра Невского, Дмитрия Донского, Кузьмы Минина, Дмитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова! Пусть осенит вас победоносное знамя великого Ленина!
За полный разгром немецких захватчиков!
Смерть немецким оккупантам!
Да здравствует наша славная Родина, ее свобода, ее независимость!
Под знаменем Ленина — вперед к победе!
Голос смолк. И там, на Красной площади, грянул оркестр. В боевом порядке мимо Кремля, мимо Мавзолея двинулись на фронт новые полки.