Мимо них, демонстративно отворачиваясь, прошла маленькая пухлая женщина.
— С вами живёт ещё кто-нибудь? — отважился спросить Энтони. — Я хочу сказать, у меня есть ещё кузены?
— Нет. Только Джо, тётя Мэдж и я. И ещё брат Джо, дядя Перри. Он в прошлом году вернулся из Америки. Заработал денег, ищет место, чтобы уйти на покой, но пока не нашел. Есть ещё Фанни, посудомойка… и пара других помощников, но они не живут в нашем доме. Ты устал? Помочь тебе с сумкой?
— Нет, спасибо, — ответил Энтони, преодолевая соблазн.
Девушка не настаивала.
— Ну, мы почти пришли. Остается только подняться вверх по холму и спуститься с другой стороны.
Они преодолели короткий подъём, где улица становилась столь узкой, что две её стороны едва не встречались, и эркерная витрина антикварного магазина с презрением глядела на пару морских угрей, выложенных на продажу на мраморном прилавке напротив. Потом улица снова пошла под уклон, Патриция свернула в короткий обрывистый переулок и неожиданно остановилась у самой гавани.
Здесь, на последнем здании справа, над дверью висела старая и потрёпанная непогодой вывеска, требующая покраски, с простым названием «У Джо Вила».
Глава вторая
Входя через узкую дверь заведения Прокуренного Джо, как прозвали клиенты это кафе, нельзя было тут же не наткнуться на самого Джо. И действительно, невозможно было пообедать здесь, неважно, внизу или наверху, не вступая в тесный контакт с владельцем. Он имел привычку постоянно сидеть за стойкой напротив входа в тесный ресторан и с воинственным видом размахивать ножом и вилкой. Невозможно было пройти мимо, не узнав про меню и не заказав ту еду, которую он предлагал.
На стойке были разложены эти яства на выбор. Так, на одном конце могла находиться жареная индейка или пара цыплят в компании огромной ноги ягнёнка и куска филе на соседних блюдах. За ними следовал ассортимент из двух-трёх видов пудинга или пирога, дымящихся над огнём газовой горелки.
При желании, сделав выбор, можно было помедлить, понаблюдать, как отрежут нужный кусок, оплатить, и блюдо снесут на кухню, где сервируют зеленью и поднесут заказчику, занявшему тем временем своё место.
Система была удачной. Невозвращённых долгов никогда не случалось, жалобы поступали редко, а блюда на стойке выглядели такими сочными и ароматными, что вряд ли вошедшего гостя могли оттолкнуть грубые манеры тирана с разделочным ножом в руке.
Джо был невысокий и тощий, с бледным, прямо-таки серым лицом и маленькими чёрными глазками терьера. Тяжёлые чёрные усы обрамляли губы, казавшиеся упрямыми и твердыми. В своём заведении Джо всегда носил длинный, как халат, сюртук из темной альпаки, с высоким круглым воротом и без галстука.
Но в день прибытия Энтони ничего этого не увидел — его сразу провели на несколько ступенек вниз, а потом через заднюю дверь в просторную кухню с низкими потолками, где лениво прибиралась худенькая румяная девушка, ненамного старше, чем гость, а высокая крупная женщина с недовольным лицом пекла пироги.
Тётя Мэдж разочаровала Энтони. Милая девушка, которая сопровождала его от станции, весело щебетавшая, словно они давно дружат, осветила и согрела застывшее сердце. Он забыл про усталость и одиночество, про жару и жажду. В её обществе он воспрял духом. Тётя Мэдж вернула его на землю.
— Поздно вы, — сказала она. — Шли, должно быть, кругом, по берегу. Пэт, надо было… Фанни требовалось помочь. Отведи его в его спальню. Скоро будет чай.
Энтони шёл вверх по лестнице вслед за Патрицией с ощущением, что он, можно сказать, и не познакомился с тётей Мэдж. Там, на кухне, он видел женщину средних лет, крупную и довольно нарядную, и скорее упитанную, чем толстую, со светлыми седеющими волосами, в пенсне на коротком носу и недовольно изогнутыми губами, покоящимися на пьедестале из подбородков. Но Энтони решил, что вряд ли она его снова узнает. Представиться ей — всё равно что назначить встречу человеку, который точно забудет явиться.
Винтовая лестница была старая, тёмная, с покосившимися перилами и скрипучими половицами. Энтони и Патриция поднялись на половину пролёта, а потом ещё на два, на чердак.
— Сперва ты будешь немного сбит столку, — сказала Патриция, на которую гостеприимство мачехи не произвело впечатления. — Дом перестраивали для ресторана, и от этого он стал немного запутанным.
Она открыла старую дверь и ввела Энтони в спальню со скошенным с трёх сторон потолком, где выпрямиться во весь рост можно было только в центральной части. Там было множество разных балок, а главный предмет меблировки — железную кровать — украшали медные шарики. Окно располагалось на уровне пола.
— Отсюда видна большая часть гавани, — с готовностью пояснила девушка.
Энтони подошёл к окну, и настроение у него снова начало подниматься. Вид был прекрасен.
— Огромное тебе спасибо… Патриция, — произнёс он. — Спасибо, что встретила меня на станции.
— Не за что, — девушка сняла шляпу и встряхнула кудрями. Она встретила открытый взгляд Энтони и улыбнулась. — Ты бы сделал то же самое для меня. Чай будет через десять минут. Не жди, когда кто-нибудь позовёт, ладно?
Напевая что-то, она сбежала по лестнице.
Чай был единственной трапезой, за которой Джо Вил позволял себе посидеть с семьёй. Он никогда не завтракал, а обед и ужин ему сервировали на маленьком столике позади стойки в зале, где он мог управлять заказами и следить за предпочтениями посетителей. Но во время чая кафе обычно пустовало, и тогда над дверями подвешивался входной колокольчик, а Джо со своей трубкой спускался на кухню, к чаю.
Энтони ел булочки с маслом, пил чай и впитывал то новое, что теперь его окружало. Он робко, но в то же время открыто, смотрел в лица членов семьи, в которую его неожиданно занесли судьба и потеря. Два месяца назад он ходил в школу в Нункантоне, в долине Эксмура, как должное принимал свой дом и жил не задумываясь, как дышал. Теперь он здесь, в чужой семье, возможно и связанной с ним, ведь дядя Джо был мужем сестры его матери. Но всё же Энтони не знал, кто они и какие.
К Перри, младшему брату дяди Джо, Энтони сразу же проникся симпатией. Дядя Перри был крупнее своего брата и выглядел веселым и жизнерадостным. Когда он смеялся, прядь длинных густых черных волос падала ему на лоб. У него было пухлое свежее лицо и темные глаза с блуждающим взором. Такое лицо вполне могло бы принадлежать пирату.
Джо еле заметно поприветствовал мальчишку. Он вынул свою странную квадратную трубку из уголка рта и сказал:
— Доброго, Энтони!
Потом пожал ему руку резким жестом, словно поворачивал ручку двери, и тут же вернул трубку обратно. Энтони решил, что он выглядит не злым, а просто слишком занятым своими заботами, что неудивительно для человека, которому приходилось руководить рестораном. Энтони почувствовал, что должен поблагодарить за оказанное гостеприимство, но к тому времени, как он смог хоть что-то сказать, момент уже был упущен.
Приветствие дяди Перри оказалось совсем другим.
— Вон оно как, значит, у нас на борту появилась еще одна пара рук, — сказал он. — Приветствую тебя, парень! Второй помощник мне не помешает.
Он засмеялся, словно удачно пошутил, откинул назад волосы, посмотрел на тетю Мэдж и снова рассмеялся.
А тетя Мэдж, с сережками в ушках, мелкими чертами лица и серьезным видом, продолжила разливать чай.
После обеда у Энтони появилась возможность побродить по дому и освоиться. Здание было старым, ветхим и таким же прокуренным, как и дядя Джо. Из холла пять ступенек вели в нижнюю столовую, и ровно столько же — в верхнюю. Обе комнаты были квадратными, с очень низкими черными стропилами, из-за которых высоким мужчинам приходилось невольно наклоняться, окна и там и там выходили на залив. Единственная кухня обслуживала обе столовые при помощи лифта для подачи блюд. Семья жила и питалась в основном на этой кухне, но мистер и миссис Вил имели отдельную гостиную рядом со спальней на втором этаже. Кроме того, тут имелся кабинет, в который Джо время от времени удалялся курить свою необычную трубку и пересчитывать деньги.
Наступал вечер, и в ресторане начали собираться клиенты. Толстые брокеры из города, знавшие, что здесь вкусно кормят, докеры-китайцы, капитаны пароходов, моряки со своими девушками, транзитные пассажиры, местные клерки и подмастерья, бельгийские рыбаки. От недели к неделе они менялись, когда одно судно уходило из порта, а другое прибывало.
Энтони с некоторым удивлением наблюдал, как наполнялись комнаты. Все курили, и скоро воздух стал густым и сизым от дыма. Люди болтали и спорили, пришёл одноногий человек, уселся в углу и заиграл на аккордеоне. Негромкие звуки едва пробивались сквозь гул голосов, но музыка каким-то образом добавляла красок атмосфере зала.
В голове мальчишки из Эксмура никак не укладывалось, что теперь ему жить в таком месте — для него оно выглядело верхом экзотики, а его родня им владела и управляла. Когда два года назад скончалась тётя Кристина, его мать ездила в Фалмут на похороны. Он не мог понять, почему, возвратившись в Нанкантон, она ничего не рассказывала об этом месте.
Два одетых в белые халаты мальчика лет семнадцати подавали еду, а Патриция за ними присматривала и помогала, если кто-то из них не справлялся. Несмотря на дым, Энтони видел, что она невероятно популярна в местном обществе. Даже просто смотреть, как она прокладывает путь между столиками, было чрезвычайно приятно. Энтони и не думал, что обаяние и привлекательность, с первого взгляда заворожившие одиннадцатилетнего мальчика, производят то же самое впечатление на побитых жизнью, закалённых мужчин лет пятидесяти или шестидесяти. А приди такая мысль в его голову, он испытал бы омерзение от того, что старики вообще способны на какие-то чувства. Но он только радовался её популярности, не рассуждая о причинах.
За её внимание постоянно сражались, но получив его, никто не пользовался преимуществом. Энтони не приходила в голову связь между приличным поведением посетителей и присутствием за стойкой маленького, но сурового человека с разделочным ножом.
Позже вечером, когда глаза Энтони начали болеть и слезиться от ресторанного чада, а звяканье перемываемой посуды стало привычным, он нерешительно переместился в холл, выбрал укромное место и с интересом принялся наблюдать за процедурой выбора и оплаты блюд посетителями.
В секунду затишья Джо Вил заметил Энтони, неловко стоявшего в углу и взиравшего на все вокруг перепуганными голубыми глазами. Он подозвал его взмахом разделочной вилки, с которой капал сок, и Энтони подошел к нему и уставился на почти опустевшие блюда.
— Чего спать не идешь, малец? Слишком переволновался, наверное?
— Скоро пойду, — ответил Энтони. — Я думал, вдруг вам понадоблюсь. Вы… вы скоро закрываетесь?
Прокуренный Джо обнажил ряд желтых вставных зубов, один из которых отсутствовал, чтобы было удобнее курить трубку. Больше похоже на выставку монет, чем на улыбку.
— Закрываемся, малец? Пока что нет. В таком ремесле нужно помнить, что ты слуга общества, понимаешь? Не можешь закрываться и открываться, когда тебе вздумается. Шарлотта оставила вам какие-нибудь деньги?
Энтони моргнул.
— Мама? Точно не знаю, дядя. Мистер Паркс, адвокат, что-то говорил, но я не совсем понял…
Трубка Джо изгибалась книзу на дюйм от губы, и причудливая квадратная чаша дымила напротив верхней пуговицы жилета. Он вытащил изо рта изогнутый чубук и вытер им усы.
— Никогда не доверяй адвокатам. Отбросы рода человеческого. Законы все равно что корзина с дырками, и работа юристов — найти эти дыры и пролезть сквозь них. Скользкие они типы. Знавал я одного на Яве… Этот Паркс, он дал тебе какие-то деньги на личные нужды?
— Да, — ответил Энтони, разглядывая скелет жареной утки. — Он дал мне перед отъездом три фунта. Сказал, что пришел к какому-то соглашению с…
— Ах, к соглашению. Уж конечно, к соглашению. Словечки адвокатов. Нам нужны тарелки, Фанни! Ты медленно моешь тарелки! Адвокаты всегда приходят к какому-то соглашению. — Дядя Джо уставился на Энтони своими глазами терьера. — Где они?
— Что?
— Три фунта, что дал тебе адвокат. Мальчишке твоего возраста небезопасно носить соверены в карманах. Можешь потерять. Я их сохраню для тебя.
Энтони поколебался.
— Их только два. Я заплатил за проезд.
— Ну, значит, два, — Джо Вил протянул сухую шелушащуюся руку. Вся его кожа была сухой и пятнистой, будто естественный жир давным-давно ее покинул.
Энтони вынул кошелек, в котором лежало два соверена, шиллинг и флорин.
— Эти я тоже возьму, — сказал дядя Джо, забирая все монеты и засовывая в прорезь засаленного жилета. Он пыхнул трубкой и задумчиво оглядел Энтони. — Ты большой для своего возраста. Будешь крупным мужчиной, надо полагать. Твой отец крупный?
— Да.
— Но вообще-то это еще ни о чем не говорит. Посмотри на меня, я мелкий. Твоя тетя тоже маленькая. А Пэт вытянулась как прутик. Может, мы сумеем пристроить тебя к делу в ресторане. Как ты на это смотришь?
— Думаю, мне бы этого хотелось, — ответил Энтони и убрал пустой кошелек обратно в карман.
— Погоди, — сказал Джо. — И пусть не говорят, что я жадный. — Он с неохотой отложил разделочный нож и нажал какие-то клавиши на автоматической кассе. Внутри дзинькнуло, и ящик открылся. Джо вынул двенадцать пенни и протянул Энтони. — Вот. Это карманные деньги, их хватит на сладости. Можешь тратить их вместо соверена. Продержись месяц, потом приходи ко мне снова.
И тут выражение его лица изменилось, усы встопорщились — в заведение вошли двое франтоватых молодых моряков и сказали: «Доброго вечера, Джо».
— Нет ягнятины, — таким был его воинственный ответ. — Вы опоздали. Говядина осталась, — неохотно признал он. — Жесткая.
Вскоре Энтони отправился спать. Он помахал Пэт, и девушка ответила быстрой сияющей улыбкой, снова растопившей его сердце. Медленно одолев два скрипучих пролета лестницы, он ощупью нашел путь на чердак.
В комнате не было свечи, но темнота едва опустилась, и Энтони кое-что видел благодаря отблескам света на западе и мерцанию первых звезд. Из его окна виднелись огни Флашинга на другом берегу залива и мигающие глаза всех кораблей, стоявших на рейде, больших и маленьких. Нижнее окно не открывалось, но сквозь верхнее плыл сильный запах ила и водорослей.
Он долго стоял на коленях у окна, завороженный незнакомым пейзажем, ощущая себя где-то в чужой земле. Но усталость наконец победила любопытство, и он медленно разделся, помолился и забрался в кровать. Она была большая, двуспальная, и внезапно Энтони охватили печаль и одиночество. Несколько лет назад он спал в такой кровати, но рядом были тепло, нежность и забота матери. Он ничего не должен был делать, решать, обдумывать, достаточно было просто быть, бездумно существовать в ореоле любящей, понимающей, успокоительной защиты.
А теперь он один во враждебном мире.
Через довольно долгое время он проснулся. Ему снилось, что кто-то яростно ссорится, выкрикивает оскорбления и угрожает перейти к побоям. Еще ему снилось, что кто-то играет на пианино, а грубый мужской хор распевает веселые песни. Звук до сих пор отдавался в ушах.
В непроглядной темноте не было никакой возможности понять, который час. Над устьем реки шелестел летний ветерок.
Энтони повернулся на другой бок и попытался заснуть. Где-то хлопнула дверь, и он сел в кровати.
Снова наступила тишина. Он лежал в постели и желал не быть таким ребенком, что пробуждение среди ночи заставляло его сердце биться чаще.
Снова хлопнула дверь и загремело ведро. Где-то в недрах дома, будто из самых глубин его старой покосившейся души, кто-то запел:
То Тёмный Охотник! И холод пронзил
Сер-рдца тех, кто стр-раха не знал.
Охотника клич не оставил им сил…
Голос был мужской, дрожащий и пьяный. Хлопнула еще одна дверь, и с лестницы донеслись шаги.
Чердак, буквально встроенный в крышу, был единственной комнатой на этом этаже. Но шаги доносились с пролета лестницы ниже.
И все равно Энтони пожалел, что его дверь не запирается.