Какой Горкин, какой Горяев? Они же должны быть после Година.
Алексей снова заскользил взглядом по списку:
«Газимов,
Германчук,
Глазова,
Гликман,
…
Горкин,
Горяев…»
Година не было в списке зачисленных.
– Суконников Арнольд Брониславович! – Кто-то громко прочитал из-за спины. – Зачислен! – Алексея похлопали по плечу. – Зачислен, а как же иначе!
Годин развернулся:
– Поздравляю!
Пухловатый паренек, ростом чуть ниже Алексея, поглаживал себя по круглой, светлой голове с жиденькими волосиками и самодовольно улыбался:
– Ну, и я тебя!
– Не с чем…
– Что, не поступил?
– Нет.
На лице паренька появилось покровительственное сочувствие:
– Бывает, старичок! Не расстраивайся, готовься лучше и на следующий год, может быть, поступишь. Если достоин, конечно, такого института…
Алексей кивнул и на ватных ногах отошел от стенда. Что теперь делать? Возвращаться на завод и поступать на следующий год? А если не поступит и на следующий? Позор: Алексей Годин, один из самых успешных в их школьном классе, ранее уже учившийся в вузе, не смог после армии поступить в институт. Не достоин? Теперь всю жизнь быть ему простым работягой. С его-то способностями, в которых не сомневались ни учителя, ни родители, ни он сам, в которых Алексей теперь серьезно засомневался… Значит, не подходит он для изучения керамики, свинца, стали…
Годин задумался: прихватить с собой синюю папку и сбежать. Куда? В Потаповке делать нечего, и там будет не уютнее, чем дома. Рвануть на Север? Зафраховаться там? Он уже один раз сбежал – в армию. Теперь – в какую-нибудь экспедицию?
Куда угодно, только подальше от дома! Но что это даст? После передышки – в тайге ли, в горах – все равно нужно будет что-то решать. Что-то серьезно решать. Решать и делать. Нужно быть, состояться кем-то в жизни. Хорошо бы, в той жизни, которая по тебе.
Алексей вспомнил прапорщика-кузнеца из военной части. Видимо, не так далеко засунул в память тот разговор, во время которого его позвали на сверхсрочную. Может быть, и правда, стать кузнецом своей судьбы. Работа с металлом интересная и, как Годин понял, весьма прилично оплачиваемая. Будет Алексей пользоваться таким же уважением, каким пользовался прапорщик-кузнец и в части, и у гражданского населения на прилегающей к ней территории. Женится на неплохо танцующей, не растратившей себя бухгалтерше в синем мини-платьице.
А еще вспомнил те слова потаповского деда, которые почему-то никак не стирались из памяти с течением времени: «Даже если не ладится, нужно терпеть, учиться, браться снова и снова, только тогда можешь чего-то добиться… Нельзя никакое дело бросать на полдороге, все надо доводить до конца, до ума». Стыдливо опустить глаза – и снова в цех к печи обжига до следующего лета? Рвануть на Север и поступать на следующий год без какой-либо гарантии поступления? Или все-таки метнуться на гарантированное теплое местечко в армейской кузне?
«Учись, учись Леша!»
Перед тем как выйти из так и не ставшего родным института, снова подошел к стенду, еще раз пробежал по списку счастливчиков:
«Архангельская,
…
Германчук,
…
Годин,
…
Деменюк…»
Годин!
Он снова и снова перечитывал список. Фамилия «Годин» ему не привиделась. Она действительно была в списке. Как и положено, по алфавиту. Только на самой нижней строчке колонки. Алексей, читая в нетерпении, перескакивал взглядом на начало следующей и потому не заметил свою фамилию.
Снова прочитал и выдохнул:
– Годин! Порядок в танковых войсках!
Никуда не надо уезжать! Можно спокойно вернуться домой к маме, отцу, сестренке. Порадовать их и далее радовать себя. Он поступил на «Материаловедение». Теперь разберется, почему так легко плавится и снова застывает свинец, почему из мягкой глины получается сверхпрочная керамика, и, может быть, в синей папке…
Конечно, родители были очень рады. У отца на глазах даже выступили слезы:
– Мы верили в тебя, сынок! Учись, приноси пользу себе, людям, стране, а мы материально поможем, не сомневайся!
– Не сомневайся, мы поможем материально! – Серьезно подтверждала и Лиля.
Мама ничего не говорила, только обнимала и блестела радостными глазами.
На заводе его поздравил инженер-технолог Драгунов:
– Молодец! Учись, возвращайся к нам.
– Спасибо вам большое за помощь!
Мастер Григорич тоже довольно улыбался, повторяя:
– Молодец, молодец!
– Спасибо, если бы у вас нарядчиком не начал, то не поступил бы, точно говорю.
На заводе девушки теперь обращали на него еще больше внимания:
– Смотри-ка, студентом стал!
– Сегодня – студент, завтра – инженер.
– С зарплатой «сто сорок рэ»…
– Есть инженеры, которые и по триста без шабашки заколачивают.
– А с шабашкой?
– Все пятьсот. Машину купит. Кооперативную квартиру построит…
– Обоями импортными ее обклеит…
– Джинсы фирменные купит…
– И на синее море, в Сочи!
– Или в Юрмалу!
– Или в Болгарию! На Золотые пески!
На заинтересованные женские взгляды не реагировал. Все его мысли были заняты предстоящей учебой в институте, еще одной попыткой жизни в Москве, в ином мире…
«В Москве начались XXII летние Олимпийские игры. Впервые Олимпиада проводится в социалистической стране…
Запущен советский космический корабль „Союз-37“. В составе его экипажа в космос отправился первый космонавт из Азии вьетнамец Фам Туан…
Владимира Высоцкого похоронили в Москве на Ваганьковском кладбище…
В Москве на Большой спортивной арене в Лужниках состоялась торжественная церемония закрытия Игр XXII Олимпиады. Всего в московской Олимпиаде приняли участие спортсмены из 80 стран. Спортсмены из СССР завоевали наибольшее количество медалей – 195 (80 золотых, 69 серебряных и 49 бронзовых)…»
А из магнитофонов рвется:
Когда оформлял документы в институте, попросил поселить его в общежитии. Ответственная женщина, очень похожая на заводскую кадровичку (в таких же больших очках и синей вязаной кофте), вопросила:
– Адрес?
– Город Дальнедорожный, улица…
– Да, далековато от Москвы живете. По вашей зоне полагается общежитие, но…
– Но?
– Но мест-то не хватает на всех!
Опять не хватает и, значит, снова караулить утренние и вечерние электрички. Нет, очень не хотелось мерзнуть или жариться в ожидании на платформах, тратить время не на учебу, а на толкание в переполненных вагонах едущих в Москву за знаниями, культурным багажом, колбасой, возвращающимися с полными головами и руками.
– Вы же сказали, что мне полагается общежитие.
– А еще я сказала, что мест всем не хватает. Вы инвалид?
– Нет.
– Сирота?
– Нет.
– Вот видите: раз нет, значит, и общежития нет. Были бы хоть какие-нибудь льготы…
– Пойти, что ли, ногу сломать?
– Не нужно этого делать, глупый молодой человек. Еще не факт, что вас потом инвалидом признают.
– Значит, не получится у меня с общежитием, – вздохнул и развернулся на выход.
– Погодите-погодите, выглядите вы… Вам сколько лет? В армии служили?
– Да, два года. Танкист.
– А говорите, льгот нет, танкист! Сейчас посмотрим… Вот, на отслуживших в армии есть еще одно местечко. Так что поселим вас в общежитие, танкист…
Это было здорово: не мотаться каждый день из Дальнедорожного в Москву и обратно, не делить с подрастающей сестрой стол, шкаф, не спать на диване в проходной комнате. Да и вообще, в армии он настолько отвык от родительской опеки, что чувствовал себя увереннее, находясь от родных на расстоянии. Конечно, любил и мать, и отца, и сестренку, рад был их видеть, но жить уже вовсю хотелось своей собственной жизнью.
Комната в общежитии была на четверых. Четыре же синие панцирные кровати (почти такие, как у тети Дуси и в казарме), один стол у окна, два стула, вешалка и… все. Годину, однако, после армии было не привыкать к почти полному отсутствию мебели. Вещи можно хранить и в чемодане под кроватью, а заниматься за столом по очереди.
Не пугало и то, что туалет в конце общего синего коридора. Душевая одна на два этажа, день – мальчики, день – девочки.
Сразу познакомился с Петром из уральской деревни и Азизом из туркменского Ашхабада. Оказались очень приятными ребятами. Посмотрели на пустующую койку:
– А кто же у нас четвертый?
И тут дверь отворилась, вошел.
– Суконников Арнольд Брониславович! – По памяти выдал Годин.
Пухловатый паренек чуть отвернул и приподнял круглую голову-кочан, пригладил рукой светлые жиденькие волоски, бесцветными глазами посмотрел на Алексея как бы сверху вниз:
– Он самый, собственной персоной! Хм! Я настолько известен в этих стенах?
– Мы с тобой встречались у стенда со списком поступивших.
– Кажется, припоминаю… Так ты же не поступил?
– Ошибся. Не заметил свою фамилию…
– Бывает, старичок. У не сосредоточенных на себе и жизненной цели людей такое бывает… – Огляделся, указал на койку слева от стола. – Я, пожалуй, здесь устроюсь. Мне будет удобно для отдыха и для занятий.
Азиз, сидящий на этой койке, возразил:
– Вообще-то, это моя койка!
Годин усмехнулся:
– Кто первым встал, того и тапки!
– М-да! – Почесал подбородок Суконников и пристально посмотрел на Азиза. – А может, уступишь?
– Чего ради? – Усмехнулся, как и Годин, этой весной дембельнувшийся из армии Азиз.
– Видишь ли, старичок…
– Меня зовут Азиз…
– Видишь ли, старичок. Я сюда поступил не дурака валять, и мне нужны полноценные условия для труда и отдыха.
Пока Азиз собирался с мыслями, слово взял Годин, которого стало раздражать нагловатое поведение нового соседа:
– Видишь ли, старичок, мы все сюда поступили не дурака валять, и всем нам нужные полноценные условия для труда и отдыха.
Суконников, как будто не услышал его, перевел взгляд на койку справа от стола, на которой сидел Петр:
– Старичок, может быть, ты уступишь место будущему светилу отечественной науки?
Петя, вчерашний школьник, как-то растерялся и не нашелся, что ответить. Годин зевнул и кивнул на четвертую, свободную койку, стоящую напротив его собственной:
– Свети в своем углу на здоровье!
– Что ж, – Суконников присел на свою койку, – особого содействия с вашей стороны я не вижу. Но напрасно, напрасно. Вот увидите: я далеко пойду. Мог бы и вас за компанию за собой потянуть, но…
– Не надо нас тянуть, – остановил его Годин, – неизвестно еще, куда затянешь. Давай просто нормально сосуществовать.
– Нормально сосуществовать… – Повторил Суконников и глянул в сторону окна. – Стол у нас один. Предлагаю составить график использования во внеучебное время. Никто не возражает?
Годин, Петр, Азиз переглянулись:
– Нет… Можно и график…
– Отлично. Я себе выбираю следующие часы…
Утром все вместе отправились в институт на вводную лекцию. Расположившийся в центре первого ряда Суконников старательно конспектировал:
– Как, должно быть, вы уже знаете, термин «материаловедение» происходит от двух слов: материал и ведать. Собственно, материаловедение – это междисциплинарный раздел науки, который изучает изменения свойств материалов как в твердом, так и в жидком, сыпучем и газообразном состояниях. Мы с вами будем изучать структуру веществ, а также их электронные, термические, химические, магнитные, оптические свойства. Вы изучите такие процессы, как литье, прокат, сварка, рост кристаллов, обжиг, дутье и многие другие. Вам станут подвластны кристаллография, космо- и биоинженерия, будущие, совершенно новые технологии… Полученные знания в области структуры и свойств материалов позволят вам – будущим ученым и инженерам – создавать принципиально новые продукты и даже, возможно, отрасли индустрии…
Годин жадно слушал профессоров с пятого синего ряда. И первый день, и второй, и третий… Взахлеб читал учебники и не понимал, как же раньше все это прошло мимо него. Зачем он пошел в педагогический, если есть такой интересный институт? Почему он не знал о его существовании? Ни один из учителей в школе не подсказал. Даже страшно представить, что было бы с ним сейчас, если бы не инженер-технолог с керамического завода.
Кто-то из студентов жаловался на то, что им дают слишком много химии, кто-то не понимал, зачем так нагружают сопроматом и термодинамикой. Однако Годину все предметы были интересны, и, хотя он не зубрил, как многие только что окончившие школу, но первую сессию сдал на «отлично» по всем предметам. Почти по всем предметам. Еле-еле вымучил тройку по истории КПСС: ну, не лезли ему в голову даты съездов коммунистической партии Советского Союза. Он легко запоминал валентности химических элементов, температурные режимы плавления металлов, но сухие повестки дня партийных съездов путались, да и какое ему дело было до этих повесток: он собирался заниматься материалами, а не общественной деятельностью. Конечно, вслух о последнем сказать не мог. Официально отрапортовал на очередном скучнейшем комсомольском собрании:
– Сдал сессию на «отлично», одна тройка.
По какому предмету получил «удовлетворительно», уточнять не стал. На комсомольском-то собрании.
Когда все отрапортовали и окончательно заскучали, с программной речью выступил комсорг курса – Суконников Арнольд Брониславович, его выбрали еще на самом первом собрании в сентябре. Годин слушал соседа по общежитию и зевал: какие же комсомольцы в книгах и кино задорные, веселые, деловые, а в жизни – не пришей к кобыле хвост, что в школе, что в армии, что в институте. Но беспокоило Алексея другое: из-за тройки у него не будет во втором семестре стипендии. Нужно будет как-то пережить несколько месяцев: бросить курить даже дешевые сигареты и еще экономить на еде.
Услышав свою фамилию, вздрогнул. Суконников перечислял тех, кто сдал сессию не только на «хорошо» и «отлично». В конце заметил:
– У кого-то это результат еще не окрепшей социалистической, комсомольской зрелости. У некоторых же такое невнимание к учебе происходит из-за интереса к ненаучным явлениям, увлечениям, лежащим в стороне от единственно верного метода социалистического реализма, к заглядыванию на всяких фокусников, шарлатанов и прочих алхимиков…
Сначала подумалось: «Что он несет?» Потом обдало жаром: «Он намекает? Но откуда, откуда знает? Неужели он залезал в мой чемодан, видел, открывал, читал синюю папку? Суконников что: обшарил все вещи своих соседей по комнате в общежитии? Не может быть! Я слишком мнительный…»
Вечером, растянувшись на общежитской койке, круглый отличник Суконников, снисходительно глядя на менее преуспевших в учебе Година, Петра и Азиза, как бы окончательно завершил свою речь на комсомольском собрании:
– Может, кто и мечтает вернуться домой, а я в свои ростовские края не тороплюсь, хочу задержаться в Москве. Мне нужна аспирантура! Это, ребятишки, реальный предбанничек…
Прихватив синюю зачетную книжку с оценками, Алексей как на крыльях полетел в Дальнедорожный. Родители были в восторге – на единственную тройку не обратили внимания: