Хосе пропустил это замечание мимо ушей. Он огляделся, убедился, что все готово к ужину, и пошёл своей дорогой, не обращая больше внимания на Килиана. Однако, пройдя несколько метров, обернулся и задал тот самый вопрос, который Килиан хотел услышать:
— Так вы хотели бы побывать на свадьбе буби, масса Килиан?
Глаза Килиана возбужденно засверкали.
— Я тысячу раз просил тебя не называть меня так! — упрекнул он. — Я приму твоё приглашение, если ты пообещаешь больше не называть меня массой.
— Хорошо, ма... то есть, Килиан. — На его лице расплылась широкая улыбка. — Хорошо, Килиан. Как пожелаете.
— И ещё я хочу, чтобы ты перестал обращаться ко мне на «вы»! Я ещё достаточно молод, чтобы ко мне обращались на «ты». Согласен?
— Я не стану называть вас массой, но по-прежнему буду обращаться на «вы», — ответил Хосе. — Мне так привычнее.
— Да брось! Ты привыкал и к более трудным вещам.
Хосе посмотрел на него и промолчал.
Валдо довёз их на грузовике до юго-западной оконечности плантации, где заканчивались проезжие дороги. Отсюда Хосе и Килиан пошли пешком по узкой тропинке, которую преграждали сотни веток, лиан и огромных листьев, порой совершенно заслоняющие солнце. Звуки шагов смягчал ковёр палых листьев, смешанных с опавшими плодами пальмы, чья мякоть быстро сгнивала или становилась пищей обезьян.
Килиан радовался трелям дроздов, соловьев и ткачиков, трескотне попугаев и воркованию дикой голубки, порой нарушавшим торжественное и тяжкое безмолвие живого зеленого и влажного туннеля, по которому они с трудом пробирались.
Пейзаж и звуки острова были поистине прекрасны. Неудивительно, что его первооткрыватель, португалец Фернандо де Поо, несколько веков назад назвал его Формоса, что означает «прекрасный».
Он представил других людей, ходивших по этой тропе на протяжении веков. Да, безусловно, это была все та же тропа, но при этом всякий раз она была другой, благодаря неудержимой растительности. Сколько мачете прорубали путь среди этих кустов и лиан, которые тут же отрастали вновь, преграждая путь человеку?
Во время прежних походов в Биссаппоо он задавал бесконечные вопросы, и Хосе охотно рассказывал историю острова, а попутно Килиан узнал множество баек, иные из которых были старше многовековых сейб с толстыми морщинистыми стволами, слышавших на протяжении своей долгой жизни множество разных языков.
Остров принадлежал Португалии, пока та не обменяла его у Испании на несколько других островов; Испании же он был нужен, чтобы иметь источник рабов, поставляемых в Америку. В этом месте рассказа Килиан невольно представлял себе скованных цепью Хосе, Симона, Йеремиаса и Валдо, которых гонят на продажу, как скот.
Поскольку испанцы были не слишком озабочены охраной острова, этим пользовались военные и торговые английские корабли, чтобы запасаться на нем пресной водой, ямсом и живым скотом для разведывательных и научных экспедиций к реке Нигер на континенте, а заодно и помешать работорговле, поскольку Англия отменила рабство.
Килиан пытался представить Дика — единственного англичанина, которого он знал в своей жизни — в костюме средневекового моряка, освобождающим его друзей-буби, но ничего не получалось, поскольку Дик не производил впечатления героя.
Долгое время на Фернандо-По говорили по-английски. Англия хотела купить остров, Испания отказывалась его продавать, так что к середине XIX века английское судоходство переместилось в Сьерра-Леоне, а все свои здания англичане продали баптистской миссии. После этого испанцы с новыми силами начали экспансию, всеми силами поощряя белых колонистов и внедряя все больше миссионеров, обращавших в христианство туземцев из окрестных деревень; у них дело обстояло успешнее, чем у баптистов в городе, и в конце концов католичество одержало верх. Среди прочих были обращены и предки отца Хосе.
Килиан отчётливо увидел себя ещё одним звеном в цепочке людей, превращавших тропики в очаг цивилизации; в то же время, он понимал, что ему посчастливилось жить в самую спокойную эпоху, куда более удобную и безопасную, чем предыдущие. Однако в эти минуты, в девственных джунглях, ему вдруг показалось, что все как раз наоборот.
Они долго прорубали себе путь при помощи мачете, обходя поваленные стволы, через которые порой приходилось перелезать, и, наконец, решили отдохнуть на поляне. Пот заливал Килиану глаза, а руки кровоточили от мелких порезов, нанесённых колючими ветками. Он умылся и освежился в ближайшем ручье и устроился на поваленном кедре рядом с Хосе. Закрыв глаза, он вдохнул едкий запах опавших листьев, смешанный с ароматом спелых плодов и влажной земли, ощутил едва заметное дуновение ветерка, что с трудом пробивался сквозь просветы между деревьями.
— И кто же твой будущий зять? — спросил он под конец.
— Моси, — ответил Хосе.
— Моси? — глаза Килиана изумлённо распахнулись. — Наш Моисей Египетский?
Он вспомнил того чёрного великана на вырубке. У него были такие мощные руки, что рукава рубашки трещали, едва не лопаясь. Голова его была гладко выбрита, отчего глаза, губы и уши казались ещё больше. Да, такого трудно забыть. И упаси Бог перейти ему дорогу.
— Да. Наш Моисей Египетский.
— И он тебе нравится?
— А почему нет?
Килиан не ответил.
— Почему вас это удивляет? — спросил Хосе.
— О нет, меня это не удивляет. Он замечательный работник. Но я почему-то думал, ты бы предпочёл, чтобы твоя дочь вышла замуж за кого-то из ваших.
— Моя мать тоже была буби, а вышла замуж за фернандинца.
— Да, я знаю, но ведь твой отец тоже родился на Фернандо-По. Я думал, нигерийцы-брасерос приезжают сюда зарабатывать деньги, чтобы потом вернуться в свою страну.
— Вы не обижайтесь, но, пусть даже они меньше зарабатывают, в этом деле они ничуть не хуже белых, вы не находите?
— Да, но никто из белых не женился бы на твоей дочери и не увёз бы ее к себе на родину.
— Моси никуда ее не увезет. — Хосе, казалось, начал сердиться. — Вы же знаете, с нигерийцами заключают контракты, по истечении которых они должны вернуться в свою страну. Но если они женятся в Гвинее, то вполне могут остаться, открыть бар, лавку или обрабатывать землю. Вполне разумно, вам не кажется? А потому некоторые нигерийцы откладывают деньги, чтобы заплатить выкуп за невесту, и женятся на наших женщинах, как это сделал Моси.
Килиан помнил множество старых баек о приданом, ходивших на его родине. Вот только в его долине женщина платила мужчине за то, чтобы он на ней женился. Килиана эта ситуация несколько вводила в недоумение: что не семье невесты платят за разлуку с дочерью, а семья должна платить за право с ней разлучиться.
— И сколько же Моси за неё заплатил? — поинтересовался Килиан.
Хосе рассердился ещё больше.
— White man no sabi anything about black fashion, — прошипел он сквозь зубы на пичи.
— Как ты сказал?
— Я сказал, что белым людям не следует совать свой нос в дела и обычаи чёрных!
Он резко вскочил и встал прямо перед Килианом.
— Видите ли, масса, — это слово он произнёс без всякого почтения, — я должен вам кое-что сказать. Беда в том, что, сколько вам ни объясняй, вы все равно не сможете понять. Вам кажется, что я не люблю своих дочерей и продаю их, как мешок какао.
— Я этого не говорил!
— Зато подумали! — увидев разочарование в глазах Килиана, он сменил тон, и его голос зазвучал совсем по-отечески. — Я считаю, что для моей дочери будет лучше выйти замуж за Моси, потому что Моси — хороший человек, и они смогут жить на плантации. До замужества женщины-буби веселятся и развлекаются, но после свадьбы начинается совсем другая жизнь: им приходится день-деньской работать на мужа и детей. И делать всю работу: колоть дрова, таскать воду, работать в поле... — Он принялся один за другим загибать пальцы левой руки, перечисляя свои доводы: — Они сажают, полют, собирают урожай маланги и убирают ее в амбары, давят масло из плодов пальмы, готовят, нянчат детей... — Выдержав паузу, он поднял вверх палец. — В то время, как их мужья прохлаждаются в тенёчке, потягивая пальмовое вино или болтая с соседями в Мужском доме...
Килиан по-прежнему молчал, играя сломанной веткой.
— Так что выйти замуж за Моси — хорошо для неё, — уже спокойнее продолжал Хосе. — Они будут жить в семейном бараке при Обсае. Моя дочь хорошо учится. Она сможет помогать в больнице и учиться на медсестру. Я уже говорил об этом с массой Мануэлем, он обещал помочь.
— Ну что ж, неплохая идея, Озе, — решился высказаться Килиан. — Прости, если я тебя расстроил.
По виноватому тону молодого человека Хосе понял, что тот искренне раскаивается, и молча кивнул.
— Лучше бы нам поторопиться, — сказал Килиан, вставая.
Биссаппоо был расположен в одной из самых высоких точек острова, и чтобы до него добраться, пришлось преодолеть изрядный отрезок пути по крутой горной тропинке, что было весьма непросто.
Килиан взял рюкзак и мачете, надел пробковый шлем и двинулся вслед за Хосе. Продираясь через лес, они долго молчали. Стволы деревьев были сплошь покрыты растениями-эпифитами, папоротниками и орхидеями, привлекавшими множество муравьев, бабочек и маленьких птичек.
Килиана явно тяготило столь долгое молчание. Они с Хосе и прежде, бывало, часами не произносили ни слова во время работы, но здесь был совершенно другой случай. Килиан беспокоился, что Хосе мог превратно истолковать его замечания, обусловленные на самом деле интересом к их жизни, а вовсе не невежливостью.
Словно прочитав его мысли, Хосе остановился, словно решил отдохнуть, и, уперев руки в бока, с той же непринуждённостью, с какой спрашивал, который час, произнёс:
— Эта земля принадлежала моему прадеду, — он слегка топнул ногой. — Вот именно эта. И он променял ее на ружьё и бутылку спирта.
Килиан растерянно заморгал, но тут же весело рассмеялся, уверенный, что Хосе пошутил.
— Да ладно! — воскликнул он. — Ты что, шутишь?
— Нет, сеньор. Я совершенно серьёзно. Эта земля на склонах горы хороша для кофейных плантаций. Когда-нибудь здесь будут выращивать кофе, вот только одни боги знают, доживём ли мы до этих времён.
Он посмотрел на часы Килиана, который все ещё недоверчиво хмурился, и с ироничной гримасой спросил:
— Как, по-вашему, колонизаторам удалось заполучить эти земли? Вы знаете хоть одного богатого буби?
— Да, но... Я не думаю, что все так плохо, Озе. Твой прадед — это отдельный случай. — Он старался найти аргументы, чтобы защитить тех людей, что ценой нечеловеческих усилий превратили остров в нынешний рай. — А кроме того, разве каждый туземец при рождении не получает четыре гектара земли для собственных нужд?
— Да, жалкие четыре гектара, которые вы у нас же и захватили, — саркастически ответил Хосе. — Какая щедрость со стороны белых! Если бы несколько лет назад не отменили этот закон, вы лично могли бы выбрать себе плантацию в тридцать гектаров уже через десять лет, а то и меньше, при помощи друзей...
Килиан почувствовал себя полным идиотом. Он никогда не рассматривал туземцев как владельцев острова. Нет, положим, иногда он об этом думал, но явно недостаточно, чтобы вдаваться в этот вопрос. Он был белым колонистом, и для него история Фернандо-По была чередой подвигов португальцев, англичан и испанцев, среди которых особое место занимали последние. И теперь он сожалел о своей бестактности в разговоре с Хосе — человеком, которому был обязан жизнью.
— Нет, я... — виновато забормотал он. — На самом деле я хочу сказать, что... — он вздохнул и поднялся, собираясь продолжать путь и вновь принимаясь рубить ножом перегородившие тропу лианы. — Вот так, я еще ничего не сделал, а уже облажался!
Хосе последовал за ним с веселым блеском в глазах. Он не мог долго сердиться на Килиана. В отличие от других белых, этот нервный энергичный парень постоянно хотел чему-то научиться; пусть даже поначалу ему это плохо удавалось, но европейцу вообще тяжело приспособиться к жизни на плантации. А кроме того, молодой человек не стремился только командовать. Нет, он всегда первым поднимался на помост, таскал мешки, водил машину, сбрасывал рубашку, чтобы рыть ямы и сажать пальмы.
Такое отношение к делу вводило в недоумение брасерос, привыкших к окрикам и ударам плетью. Поначалу Хосе считал, что Килиан все это делает, чтобы угодить отцу, но вскоре понял, что это не так. Он хотел гордиться собой и, соответственно, чтобы им гордилась вся семья. Стремился доказать свою силу и стойкость, особенно сейчас, когда Антон, как замечал и сам Хосе, начал сдавать.
Да, родись Килиан среди буби, он стал бы отличным воином.
Хосе решил не смущать Килиана ещё больше, пока тот с удвоенным энтузиазмом орудовал мачете направо и налево.
— Видели бы вы, как вас почитают! Да с такими людьми, как вы, Килиан, остров был бы освоен за два года, а не за десятки лет. Вы знаете, что члены первых экспедиций умирали как мухи, за считанные недели? Знаете, что на кораблях было по два капитана, чтобы один всегда находился в запасе, если другой умрет...
— Но я не понимаю, с чего мне такие почести, — нахмурился Килиан. — В конце концов, не так и трудно было приспособиться.
— Ах, сейчас здесь все по-другому. Когда здесь не было белых, мы спокойно жили на острове. Да, работа была тяжёлой. То, что сейчас делают негры, тогда делали вы, белые: копали землю под палящим тропическим зноем и десятками умирали от малярии. Тогда ведь не было хинина! А меньше ста лет назад этот девственный остров был полон каннибалов, которых, как мне рассказывал отец, первые европейцы превратили в то, что вы сейчас видите.
— Не могу представить, чтобы ты мог кого-нибудь съесть, — пошутил Килиан.
— Вы не поверите, но очень даже могу! — ответил Хосе.
Килиан улыбнулся: он не знал человека менее агрессивного и более дружелюбного, чем Хосе.
— И на что бы вы жили без нас и наших плантаций? — спросил он. — Насколько мне известно, вы даже огороды засеваете нашими семенами...
— А разве не очевидно? — спросил Хосе. — Эта земля так богата, что на ней можно прожить, довольствуясь малым. Сами боги благословили ее плодородием! Земля даёт нам все! Дикие плодовые деревья дают нам апельсины, лимоны, гуаву, манго, тамаринд, бананы и ананасы... И это уже не говоря о хлебном дереве, чьи плоды больше любого кокоса! А кроме того, мы разводим скот и выращиваем наш картофель, ньяме, так что всего этого более чем достаточно.
— Ну конечно, Озе! — ответил Килиан, утирая пот рукавом. — Без нас вы прекрасно проживёте!
— Ах да! — спохватился Хосе. — Ещё ведь пальмы! Ты знаешь другое столь же полезное дерево? Пальмы дают нам топе — пальмовое вино, масло для жаркого, приправы и свет в домах; их листьями мы покрываем крыши, а из волокон делаем вообще все: от верёвок до шляп; а их молодые побеги мы даже едим, как вы спаржу. Скажите, есть ли у вас в Пасолобино дерево, подобное нашей священной пальме? — Хосе остановился и глубоко вздохнул. — А вы заметили, как они стремятся ввысь? — Он обрисовал в воздухе силуэт пальмы и торжественно произнёс: — Они подобны столпам, держащим мир, увенчанным воинскими уборами из перьев. Пальмы, Килиан, были здесь задолго до нас и останутся, когда мы уйдём. Они — наш символ возрождения и победы над временем, несмотря ни на что.
Килиан поднял глаза к небу, удивлённый и тронутый словами Хосе. Над его головой смыкались кроны пальм, подобно небесному своду, среди них сияли гроздья плодов, как сверкающие созвездия. Мягкий ветерок покачивал в вышине огромные листья, похожие на чьи-то могучие руки, устремлённые в вечность.
Он закрыл глаза, отдавшись на миг охватившему его покою. Все далёкое вдруг стало близким. Пространство и время, страны и история, небо и земля — все растворилось в волшебной минуте покоя.
— Вот мы и на бохаббе! — возвестил Хосе.
Слова Хосе, ушедшего чуть вперёд, разрушили божественное очарование.
Вскоре тропа достигла вершины горы, перед Килианом засияло поле возле деревни, где жители Биссаппоо выращивали ямс. Справа стоял сарай, где по старинке готовили красное пальмовое масло. В прошлый приход Килиана Хосе во всех подробностях показал процесс. Женщины освобождают орехи пальмы от плодоножек и складывают их в кучу, накрывая пальмовыми листьями, чтобы они перебродили; затем их размалывают большим каменным пестом в каменной ступе, на дне которой тоже лежат камни. Затем отбрасывают скорлупу, ставят размягченную мякоть кипятиться в горшке на огонь, чтобы выделилось масло.