Килиану очень повезло, потому что он проводил в сушильнях бесконечные часы: день и ночь он собственными руками перебирал бобы, проверяя их текстуру, следя, чтобы они были набухшими, но не растрескавшимися, и чтобы их обжаривали ровно до той минуты — и ни секундой дольше! — когда они перестанут быть белыми. Мешки, наполненные высушенными и ферментированными бобами какао, уже были готовы к отправке. Бобы были вздувшимися, коричневого или шоколадного цвета, хрупкими, имели чуть горьковатый вкус и приятный запах.
Неподалёку, сидя на низкой ограде, курили усталые Хакобо и Матео. Рядом стоял Марсиаль.
— Я совсем вымотался, — вздохнул Матео. — Пыль от какао у меня даже в усах застряла.
Хакобо достал из кармана платок и вытер вспотевший лоб.
— Гарус доволен урожаем, — сказал он. — Говорит: лучший урожай за несколько лет. Мы получим за него огромную выручку!
Килиан тоже совершенно вымотался. Сколько раз за день его охватывало искушение воспользоваться предпраздничной рождественской суетой, подобно какому-нибудь брасеро, чтобы отлынивать от работы.
Он сел рядом с остальными, взял сигарету, предложенную братом, и глубоко затянулся. Тонкая шоколадная пыль, казалось, въелась во все поры кожи. Даже когда работа сушилок полностью прекращается, запах жареного какао ещё долго стоит в воздухе.
Солнце уже село, но ужасающая жара никак не спадала. В голове у него все ещё отдавалось эхо рождественских плясок, отягощенных немалым количеством спиртного. Это было уже второе Рождество вдали от дома, и он до сих пор не мог привыкнуть, что в январе рубашка липнет к спине от пота. Килиан вспомнил рождественскую мессу двадцать пятого декабря, на которой все были в рубашках с короткими рукавами, обожженные солнцем лица людей и утреннее купание в бассейне на плантации. Сухой сезон оказался жарче обычного, и случайные ливни в Сампаке не могли смягчить ужасающей духоты.
— Уверен, в горах Пасолобино сейчас просто адский холод — а, ребята? — сказал Марсиаль, с трудом расстегивая крохотные пуговки на рубашке.
Килиан представил, как родители и Каталина сидят у огня, скотина мирно жуёт жвачку в стойлах, а вокруг простираются луга, покрытые пушистым снежным одеялом. Он по-прежнему скучал по родным, но за проведённые на острове месяцы нестерпимая тоска первых недель притупилась или, по крайней мере, перестала столь безжалостно терзать сердце.
— Да, мне и впрямь уже пора подышать другим воздухом, — заметил Килиан.
— Подожди, уже недолго осталось. Вот вернётся папа — а я держу пари, что ты хочешь, чтобы он вернулся — и поедешь в отпуск в Испанию. Как же я тебе завидую!
Антон простился с детьми так, словно покидал плантацию навсегда. Однако Килиан не стал даже спорить с Хакобо по этому поводу, убеждённый, что отец вернётся, как вернулся и год назад, отдохнувшим и даже чуть пополневшим.
— Послушай, кончай ныть, — упрекнул Килиан брата. — В следующий раз поедешь ты.
— Мне надоело повторять это вслух, но, как я понимаю, ты заслужил свой первый отпуск. Правда, Матео?
Тот кивнул.
— Кто бы мог подумать! Ты даже внешне изменился... Когда ты приехал сюда, то был такой тощий... А посмотри на себя теперь! У тебя теперь мускулы почти как у Моси!
Килиан улыбнулся: сравнение с Моси было все-таки явным преувеличением; но что правда, то правда: он действительно сделал все от него зависящее, чтобы отец, брат, друзья, товарищи и сам управляющий им гордились, а также, чтобы искупить вину после истории с Умару и Грегорио. Для него это было нетрудно, поскольку он был привычен к труду и делал все, что требовалось.
Килиану вспомнились первые дни на острове, и теперь он удивлялся, как ему удалось, несмотря ни на что, вписаться в ежедневную рутину, оглашённую ударами тумбы или дромы и песнями нигерийцев.
Скоро вновь начнутся работы на свежем воздухе, в посадках какао на границе завораживающих джунглей, и тогда главными героями станут секатор, мачете, что беспощадно обрушивается на волчки и неправильно растущие ветки, и так называемая бордосская смесь, которой опрыскивают молодые побеги.
— В конце концов, придётся согласиться со всеми вами — с папой, с тобой, с Хулией... Да, я уже привык к этому острову. Но не вижу ничего плохого в том, чтобы съездить в отпуск домой.
Краем глаза он заметил, как скривился Хакобо, услышав имя Хулии.
В ноябре прошлого года, захваченные праздничной атмосферой балов, концертов и гонок на каяках в Санта-Исабель, Хулия и Мануэль официально объявили о помолвке. С тех пор они проводили свободное время по своему усмотрению, но уже не скрывая отношений, разъезжали по острову в поисках редких растений, которые изучал Мануэль, перекусывали в кафе «Мока», наслаждались очередным хорошим фильмом в кинотеатре или купались бассейне казино.
Эмилио и Хенеросе очень нравился Мануэль: помимо того, что он был уважаемым и образованным человеком, он был ещё и врачом. Их дочь стала невестой врача!
Хакобо, казалось, был готов к такому повороту дел, хотя в глубине души не мог не признать, что его гордость слегка задета. В то же время, он прекрасно понимал, что, при его упорном нежелании жениться, Хулия рано или поздно примет предложение другого — как только найдётся мужчина, способный покорить сердце столь неординарной женщины.
Чтобы заглушить тоску, он с удвоенной силой работал в Сампаке, а ночи, по своему обыкновению, проводил в Санта-Исабель. Сожалел он лишь об отсутствии товарищей по пьянкам и загулам. Бата была не настолько близко, чтобы Дик и Пао могли приезжать на остров каждую субботу, а Матео и Марсиаль все больше времени проводили в подругами Хулии в казино.
— Кого больше всего расстроит твой отъезд, так это... — Матео зловредно подмигнул. — Как же ее звать? Всегда забываю это чертово имя!..
— Которая из них? — толстые губы Марсиаля умильно сложились в поцелуе. — Берегись, Хакобо: брат тебя ещё обскачет!
— Это вряд ли! — рассмеялся тот. — Боюсь, он стал ещё большим праведником, чем когда-либо прежде... Знаете, что говорят о нем девчонки из города? — Он повернулся к Килиану. — Что ты заразился праведностью от тех плантаторов, что живут отшельниками...
— Да ладно, ладно, не так уж и заразился... Ну, а вы двое? — Килиан пошёл в контратаку, шутливо тыча пальцем в Матео и Марсиаля. — Вы-то всегда помните, что для вас выгодно. Полагаю, что с Мерседес и Асенсьон вы забыли о своих подружках из клуба Аниты.
— Окончательно! — подхватил Матео, лукаво подмигнув. — И бесповоротно!
Все четверо громко рассмеялись.
— Смейтесь, смейтесь! — проворчал Хакобо сквозь хихиканье. — Но я-то вижу, что Мануэль, заключив официальную помолвку, не упускает случая перекусить в нашей забегаловке.
— Рано или поздно это случится со всеми, Хакобо, — пожал широченными плечами Марсиаль, и широкая улыбка озарила его лицо с огромным носом. — Рано или поздно, но это случается. Годы идут, и мы понимаем, что пора создавать семью.
— Я пошёл в душ. Скоро ужин, — заявил Хакобо, вставая и направляясь в сторону столовой.
Остальные последовали за ним.
— Как же ему нравится чёрное мясо! — шепнул Матео Марсиалю, качая головой. — Даже не знаю, сможет ли он когда-нибудь от него отвыкнуть...
Килиан поморщился, задетый словами и тоном Матео.
Так было всегда: после болтовни и смеха с остальными на душе у него оставался неприятный осадок.
Он закурил, пропуская остальных вперёд. Он любил эти минуты, когда день внезапно сменялся ночью, отступал, оставляя после себя лишь аромат пахучих трав в зарослях какао, и тьма в одночасье окутывала остров.
Он облокотился о стену, дожидаясь сумерек, и подумал о Саде.
Перед глазами встала стройная женская фигура, длинные ноги, бархатная кожа, пышная крепкая грудь, узкое удлинённое лицо, на котором соперничали красотой тёмные миндалевидные глаза и полные губы. Подобно тёмной пыли какао, стоявшей в воздухе все последние дни, головокружительная суматоха последних месяцев также имела сладко-горький привкус: реки пролитого пота и нечеловеческих усилий были вознаграждены превосходным урожаем, и каждую свободную минутку — если таковые выдавались — Килиан вздыхал о ней.
Оба были правы. Торс Килиана, его руки и ноги действительно обросли мускулами от физических усилий, а кожа приобрела приятный оттенок сияющей бронзы, и теперь, когда они с Хакобо бывали на танцах, он пользовался не меньшим успехом, чем брат. Одетые в безупречно выглаженные белые льняные сорочки и широкие бежевые брюки, с гладко зачёсанными тёмными волосами, братья тут же оказывались в центре внимания женщин — и белых, и чёрных.
Килиан прекрасно знал, что выйти в город вместе с Хакобо — значит опьянеть от виски и закончить вечер в объятиях красивой женщины; однако за последние месяцы он слишком устал от танцев и выпивки.
Поэтому он решил ограничить выезды в город и встречи с прекрасной Саде, хотя они и были ему необходимы, чтобы держать в узде свои инстинкты молодого мужчины. Она никогда ни о чем его не просила и ни в чем не упрекала. Он приезжал в клуб, где была Саде, всегда готовая отдаться после недельной разлуки. Килиану эта ситуация казалась очень удобной. Он получал удовольствие от мимолётных встреч и относился к ним с прохладным чувством юмора и мимолётной нежностью.
Наконец, он уже не мог скрыть от окружающих их отношения, и теперь приходилось терпеть все те же сальные шуточки, которые раньше слушал о других. Он пытался относиться к ним невозмутимо и даже довольно остроумно на них отвечать, но в глубине души все это его это раздражало, поскольку, видимо, он смотрел на эти вещи не так, как другие. Скажем, как его брат, переспавший с несметным количеством женщин, не питая к ним никаких чувств. Порой Килиан даже задумывался: а что, если Саде — та самая женщина, с которой он свяжет будущее или создаст семью?..
Стоило ему об этом подумать, как все внутри сжималось, словно в желудке шевелился червяк. Тогда он закрывался у себя в комнате и курил сигарету за сигаретой, чувствуя себя трусливой лесной крысой, не смеющей высунуться на свет.
Несколько дней спустя Хакобо ворвался к нему в комнату, чтобы показать телеграмму из Баты.
— Это от Дика, — сообщил Хакобо. — Он приглашает нас в Камерун охотиться на слонов, а затем весело провести несколько дней в Дуале. Гарус нами доволен, и я уверен, что он нас отпустит. Жаль, конечно, что это приходится как раз на праздник урожая в «Клубе рыбака», в ту самую субботу: ведь там соберётся весь свет. К тому же, у меня куплены билеты на боксерский матч на стадион в Санта-Исабель. Слоу Пуасон против Чёрной Пули — умереть не встать! То целые месяцы ничего не было, а теперь вдруг — все сразу! Ну, так что будем делать?
Килиана нисколько не привлекало ни то, ни другое, ни третье. После того как он услышал описание охоты из уст Дика и Пау тогда, в казино, для него было совершенно ясно, что в подобном зверстве он участвовать не будет. Ещё меньше привлекала его толкотня на празднике урожая. Что же касается бокса, то он совершенно не понимал, что такого интересного в этом зрелище, где двое мужчин лупцуют друг друга до потери сознания.
— В Камерун я не поеду, — ответил он, тут же придумав объяснение, которое брат должен понять. — Это слишком дорого, а мне нужны деньги на поездку в Испанию. Но ты можешь поехать без меня.
— Да, но... — Хакобо сморщил нос и цокнул языком. — Тогда знаешь что? Поедем в другой раз, а сейчас пойдём на праздник, а потом посмотрим бокс.
Килиан ничего не ответил.
В нескольких метрах от себя он увидел Хосе с охапкой пустых мешков, оставшихся после упаковки какао. Хосе остановился рядом с рабочим, который тщательно подметал сушильню, стараясь не пропустить ни одной скорлупки из остатков сушки, которые тоже будут проданы для изготовления какао более низкого качества.
Килиан улыбнулся.
Ох уж этот Хосе! Килиан не встречал в своей жизни более дотошного человека. За последние месяцы он провёл с ним столько времени, что теперь знал его лучше, чем остальных служащих плантации. Бесспорно, Килиану нравилось его общество. Это был человек весьма благодушный — за исключением редких вспышек гнева, которые длились считанные секунды — ответственный и наделённый врожденной мудростью, которая проявлялась в любой беседе.
— Только не говори, что у вас с Хосе другие планы! — сказал Хакобо, глядя ему в лицо.
— Почему ты так решил? — спросил Килиан.
— Брось, Килиан, я тоже не пальцем деланный. Думаешь, я не вижу, что ты при любой возможности стараешься улизнуть в Биссаппоо? Вот уж чего я не могу понять.
— Я поднимался туда лишь три или четыре раза.
— И что же ты там делаешь?
— Отчего бы тебе не пойти со мной и не посмотреть? — спросил Килиан.
— Карабкаться в Биссаппоо? Зачем мне это надо?
— Чтобы провести там вечер, поговорить с родными Хосе... И знаешь, Хакобо, деревня напоминает мне Пасолобино. Все заняты своими делами, а потом собираются вместе и рассказывают истории, как у нас дома у очага. Там много детей; они играют, смеются и шалят, а матери на них сердятся. Я уже знаю кое-что об их культуре; она мне кажется таинственной и притягательной. А я им рассказываю о нашей долине, и они меня обо всем расспрашивают...
Хакобо сердитым жестом оборвал его речь.
— Ради Бога, Килиан! — поморщился он. — Ну что ты сравниваешь? И как ты мог предпочесть эту деревню весёлой жизни в Санта-Исабель?
— А я не сказал, что ее предпочитаю, — возразил Килиан. — У меня хватает времени и на то, и на другое.
— Могу себе представить ваши интеллектуальные беседы! — хмыкнул брат.
— Послушай, Хакобо. — Килиан уже начал сердиться. — Ты же знаешь Хосе. Так ли уж он отличается от нас?
— За исключением того, что он чёрный, ты хочешь сказать?
— Да, ну и что?
— Так вот, этого более чем достаточно, Килиан. Он не такой, как мы.
— Значит, спать с черными женщинами можно, а как поговорить с этими людьми — так они этого недостойны?
Хакобо отвёл взгляд.
— Знаешь, что я тебе скажу? — бросил он наконец. — Думаю, отпуск в родных горах явно пойдёт тебе на пользу.
Рассерженный Хакобо быстро вышел из комнаты.
Килиан даже не дрогнул. У Хакобо и прежде бывали такие заскоки. Ничего, побродит-побродит и к вечеру вернётся, как ни в чем не бывало.
Увидев Хосе, идущего сторону склада, он быстро догнал его, окликнув по имени на языке буби:
— Озе! Эй, Озе!
Хосе остановился, поднял голову и подошёл к Килиану.
— Какие у тебя планы на выходные? — спросил Килиан.
— Ничего особенного, — пожал плечами Хосе.
Всякий раз, когда Килиан задавал этот вопрос, Хосе давал понять, что ему нужна уважительная причина, чтобы заранее отпроситься.
— Одна из моих дочерей выходит замуж, — сообщил Хосе.
— Вот как? — удивился Килиан. — И это, по-твоему, ничего особенного? Поздравляю! И какая же из них?
Килиан кое-что знал о жизни Хосе. Его мать была буби, а отец — фернандинец. Так называли потомков первых рабов, освобождённых британцами в прошлом веке. Они прибыли, в основном, из Сьерра-Леоне и с Ямайки, где смешались с другими освобождёнными кубинскими неграми. По рассказам Хосе, в те времена как раз набирала силу влиятельная местная буржуазия, но когда остров купили испанцы, она утратила свой статус.
От отца Хосе научился английскому и языку банту, а потом отец послал его вместе с братьями в католическую миссию, благодаря чему он стал одним из немногих юных туземцев, умеющих читать и писать. Позднее Хосе женился на женщине-буби, от которой имел нескольких детей. По примеру своего отца, он также послал их учиться в католическую школу. Надо сказать, далеко не все буби это одобряли: многие считали, что культура белых оскорбляет духов и традиции, но по большому счёту все понимали, что у них нет другого выхода, кроме как подчиниться колонизаторам.
— Младшая, — ответил Хосе.
— Младшая! — в ужасе воскликнул Килиан, понимая, что рискует нарваться на скандал. — Помилуй, Озе! Но ведь ей нет ещё и пяти лет?
Килиан знал, что девушки-буби нередко выходят замуж в двенадцать-тринадцать лет, и думал, что невеста должна быть, по крайней мере, не моложе этого возраста; в то же время, он подозревал, что та девчушка, что так горячо и доверчиво обнимала его всякий раз, как он приходил в деревню — самая младшая из многочисленных детей его друга. Испанцы-католики не одобряли многоженства, так что Хосе никогда не рассказывал о других своих супругах, если они у него были; и уж тем более не стал бы о них рассказывать миссионерам-священникам вроде падре Рафаэля, которые по-прежнему пытались отучить туземцев от их древних обычаев.