Встреча и расставание
Тайное вожделение, горевшее нестерпимым блеском в глазах упитанного кота, заставило мягкое солнце раннего бабьего лета стыдливо прикрыться завесой туч. Подернулся ясный день серенькой пеленой, а мужчина, идущий по тротуару, искоса глянув на сладострастника черной масти, переходящего ему дорогу, буркнул в усы - А ну тебя на фиг, - свернув в первый попавшийся переулок.
Случайная встреча двух людей, столкнувшихся краешками зонтов, на узкой серой и мокрой улице. Он извинение кинул небрежно, спеша по делам, но голосом был остановлен, слегка удивленным, а как пригляделся, - Не может быть!
- Ты? - глаз бирюзовых знакомый взгляд из-под цветастого купола, на котором капли дождя пляшут джигу унылого сентября.
- Сколько лет, сколько зим... - не знаешь, что и сказать растерявшись.
Из ослабевших враз рук выпало несколько розочек.
- Ты помнишь?
Так можно и задохнуться, как волнением стиснуло грудь.
- Конечно.
- Я влюбилась тогда в тебя.
- Я тоже.
Жизнь могла по другому сложиться. Он так ждал, что позвонит она...
Это было давно, а сейчас, крепко взявшись за руки, побежали они в кафе, от дождя проливного спрятаться. Так когда-то они гуляли, сцепившись ладонями, словно пальцев переплетение им защиту давало, ограждая от мира их светлое чувство первой любви.
Он воды заказал к кофе.
- Ты помнишь?
У нее привычка была кофе пить с холодной водой. Не сложно запомнить такое, особенно когда так много помнится и так долго ждешь.
- Ты почему не звонила?
- Я обиделась на тебя.
- Почему? Ты же знала, - я очень спешил.
Внезапным и срочным был перевод к новому месту работы. На решение личных вопросов был только час. На свидание от него осталась одна минута.
- Ты ко мне прибежал без цветов.
После он часто, в каждый свой отпуск, приезжал в этот большой город, расположенный от него за тысячи километров. По приезду покупал букет роз, а после долго бродил по улицам, ни на что не надеясь, но с верой в какую-то высшую справедливость. Ничего больше нельзя было сделать - о любимой он знал только имя. Не догадался спросить большего, так легкомысленна молодость.
- Я спешил, много дел, все бегом, но я заскочил на рынок. Под осенним дождем только старушка одна была со скромным букетом поздних осенних цветов.
- Ты купил мне цветы?
- Было дело.
Влагой грусти взгляд подернулся синих глаз.
- Почему?
- Как дорогу перебегал, так водой грязной, из-под колес машины брызнувшей, испачкались эти цветы. Я оставил их на скамейке в том самом скверике, где когда-то мы встретились, как я думал тогда навсегда.
Закапали слезы на клетчатую скатерть столика.
- Что я натворила? Я хотела признаться в тот день, что люблю, но ты прибежал и сунул мне в руку записку с номером телефона, сказав позвонить, а потом сел в подъехавшую машину и исчез навсегда.
- Ты почему не звонила? Я так долго ждал.
- Обиделась - она раскрыла сумочку и достала из нее скромный медальон, открыв его, нажав на защелку ноготком с розовым лаком, - ты нес мне тогда сентябринки?
- Откуда ты знаешь?
Как ты уехал, я в сквер тот пошла, где в первый раз мы встретились. Там на скамейке букет лежал. Кому-то ненужный, подумала я, а для меня ни одного цветочка. Я разозлилась и порвала твою записку. Она медальон развернула на столике - в нем цветок был высохший, - Та самая сентябринка - женщина потянулась к мужчине и нежно поцеловала его в щеку - спасибо тебе.
- Я люблю тебя.
- Я тебя тоже.
Как дождавшись этого момента, из-под столика маленькая кошечка выскочила и мужчине на колени уверенно прыгнула. Беленькая и пушистая, только правое ушко черненькое. Устроилась поудобней и затарахтела нежную песенку.
Имя ей Счастье, решили они, но событие это произойдет несколько позже, а сейчас расстаются с прошлым мужчина и женщина.
Негаданное провидение, роковой знакомой прикинувшись, просочилось к Василию нежданной гостьей.
- Я на секундочку.
- Я столько, Раечка, яблочко мое наливное, не проживу. Чашечку кофе, а?- усмехнулся мужчина, открывая дверь, - как уважаешь, с голубой солью. Ему-то ее замашки не знать? Давненько юркнула незвано в его судьбу.
- Не надо, я попрощаться зашла.
- Вот те раз!
- Достал ты несговорчивостью своей меня, миленок.
Тень прошлого
В денечки горячие страстью пылала. Чародейка узрела молодку, не смеющую другой переступить дорожку.
- Погадаю, красоточка, суженного покажу, правду поведаю. Кудри русые, подобно овсу восковой спелости, с зарей летней целующимся, а зеницы изменчивые: серые, блеска стали буланой, а меняются по настроению до переливов изумруда драгоценного. Синие, меж ними, бирюзой чудесной. Копейки не возьму, малости не потребую.
Научила ее гадалка, как обидчицу от ненаглядного отодвинуть. Удалось, но ему близкая воздыхательница безразлична.
- Как-то я, дорогуша, соловьев курских знаменитых заслушался, в близком лесу распевающих. Солидной компанией слетелись, руладами хвастаться. Распелись так, что сойку, мирно спящую, разбудили. Та по пению не ахти, но пересмешница известная, выпендриваться принялась, артистов передразнивая. Соловушки животики надорвали от смеха и улетели. Очень старалась, трели глася, их заменить, но не задалось. Так и меж нами, милашка, - ненастоящее.
Потихоньку снижался накал вожделения. Отношения все более дружеские напоминать стали.
- Держи в подарок. На розовой узкой ладошке кошечка розовая в красный горошек фарфоровая. Мелкая киска лапкой приветственно машет. Была у него похожая, только крупней и грубей сделанная, из керамики. Копилка для мелочи в детстве.
- Японская статуэтка, удачу приманивает.
Скрипнули петли входной двери. Белоснежный котенок, с ушком левым, словно сажей вымазанным, скользнул в прихожую. Огляделся наглыми, с дерзким прищуром голубенькими зенками. Не ждали?
Очень знакомый котик.
Худой до изумления. Как не броситься скорей от голодной кончины страдальца избавить? Девушка к холодильнику за молоком, а мужчина миску шарить принялся в кухонном столе соответствующего размера. Котенок ее за ванную посчитал, вольготно разместившись четырьмя мохнатыми лапками и, шустро орудуя розовым язычком, взбил небольшую горку молочной пены. Похоже, что с эдакой вкуснятиной дикарю знаться не случалось.
- Ты не лопнешь, кроха? Вот еще? Взор презрительный в направлении надоеды, а чашку эмалированную желтую категорически покидать отказался, но надо же его искупать. Геркулеса достойное деяние, но все-равно, благодарность глубокая гостю нечаянному что момент растянул, людей признав радение.
Растопился в сердцах жгучий лед расставания, во влагу обратившись прозрачную чистой памяти. Даже кофе выпили по чашечке, как им обоим по вкусу, с голубой солью, пока обсыхал найденыш, в полотенце махровое завернутый. Вместе прозвище придумали: Васька, а попроще Авоська или Авось. Лежанку сообразили из байкового одеяла, но спать звереныш не намеревался, не привык сачковать по сытости.
Как на выход девушка, так провожать ее резво кинулся. Тормознешь?
- Не получается, малыш. Помни.
- Уходи навсегда, отпусти меня на свободу.
По-подлому разлучила его Раиса с возлюбленной. Острой занозой в сердце вонзилась, пеленая его старательно и заботливо мороком своей, давно ему опостылевшей, пустой и никчемной любви.
- Ты не нужен мне, но не выпущу. Не в моей воле.
Сквозь слезинку легкую напела зазноба горькая историю из давнего прошлого.
На керосинке вонючей в горшке закопченном тягучее варево пузырями булькало. Возле него старица затрапезного вида в драном ватном халате, и платком бязевым, по свалявшимся космам повязанная, жесткий напев бормочет под крючковатый нос.
Красотка, в платьице коротком, шелка пестрого, еле коленки прикрывающим, с испугом, прячущимся за презрительной усмешкой, полог отбросив и в темь вглядевшись, пакетик передала, из газеты сложенный, с несколькими волосками. Старуха их в тигель затолкала. Черепок каменный над пламенем коптилки подержала и растолкла пестиком в порошок обугленные нити. В котелок с отваром его всыпала, а после взболтала хорошенько в посуде деревянной ложкой, резьбой украшенной, и иглу, дар мудрых, умевшую в любой материал втыкаться без затруднений, намочила в жидкости, что в кровь ее окрасило.
Иголку на полнолуние в тут воткни, в ствол - усмехнулась, намотав на палец бурый завиток, вьющийся на трясущемся подбородке, на немое удивление, - начинай смело, а как проглотит плоть древа амулет заколдованный, то съесть возлюбленный должен черный тутовый плод из твоей ладони.
Прислонилась красавица лбом к стволу могучему, разгоряченная грезами девичьими о любимом своем - Как прекрасен, милый, блеском жгучим зениц, цвета неба на рассвете дня ясного, сердечко мое поразивших неопытное, истомой влечения сладостной. Затрепетал лениво зелененькими майскими листьями тутовник, свежим ветерком балуясь, жаром солнечным обогретым. Нравится древнему мысли кружить молодкам и красотка, возбужденная ему приятна, которая, оглянувшись воровато, маленькую сумочку открыла. Достала коробок картонный, а из него иголку длинную и в кору ее вонзила.
- Навсегда мой! - прошептала и поспешила навстречу подружкам, - развлечемся сегодня, девчата?
- Я в кинотеатр, - пунцово покраснела по непонятное причине Ира,- мальчики наши вернулись.
Норов бури
Нахмурился слегка Василий, припомнив, как вернулся с друзьями из пустыни - Черти нас тогда водили.
Тяжело им эта короткая экспедиция далась, а завязалось все со странной местности, которую они выбрали для своей стоянки.
Песок здесь, на внешний вид обыкновенный, капризничал. Как почувствует поступь человеческую, так после ритмичного скрипа растревоженного дивана с разбитыми пружинами, покрикивал беспокойно, глубоким голосом - о...о... Беспокоился их начальник, мужчина, успевший выучить нрав знойных краев.
- Бахши сказывают, что разное случается в древних владениях. Лучше бы убраться отсюда подобру-поздорову.
Ничего особенного. Поначалу звуки эти забавляли молодых мужчин, трудящихся в пустыне, но приелись. Стоило перенести стоянку, но новоселье может сюрпризы преподнести, да и дел то им тут ерунда. Лень победила, но охладившись горячим чайком, сообразили от местных проказ дистанцироваться, свалив все на мифических соседей. Немножко шумные и безалаберные, в их разнообразных домашних треволнениях, но не страшно, лишь бы музыку не включали громко. Здесь и без джаза, при обильном наличии весьма ядовитых змей, скорпионов, фаланг и каракуртов, романтики по уши, но жарко с избытком.