В итоге Панин целых три года работал простым ассистентом со степенью, старшим преподавателем стал с опозданием.
Теперь все шло по плану, будущей весной из «ИО» предстояло стать реальным доцентом.
Бумажная волокита подразумевала положительные характеристики, ради которых следовало безропотно слушаться всех начальников: от завкафедрой до ректора.
– В общем, готов к труду и обороне, – Панин вздохнул. – Начинаем?
– Без вас бы давно начал, – Ильин уничтожающе сверкнул очками. – Да ваша подпись нужна. Кто у нас первый?
– Тюльнёва, – ответил он, взглянув в список.
– Тюльнёва! – на правах старшего позвал Ильин и взял из стопки экзаменационный лист.
– Иду!
В последнем ряду поднялась высокая девица.
Фигура ее изобиловала богатыми изгибами.
Невыразительное круглое лицо было покрыто прыщами, говорящими о потребности в мужчине.
В столе под крышкой – скрытно от абитуриентов – лежал листок, на котором было крупно написано: «2 3 4 5».
Коллеги-экзаменаторы испокон веку пользовались этим средством, чтобы без слов обсудить оценку, указав пальцем нужную цифру.
Сейчас гаджет вряд ли мог пригодиться.
Раб обильной плоти, Ильин порой становился необъективен.
Приемный экзамен был рулеткой для абитуриентов; сейчас, вероятно, пришел такой случай.
Панин не посмотрел вопросы билета, не взглянул в ответ, написанный ровным почерком, не стал слушать – отвернулся к окну и подумал об Галине Сергеевне.
Точнее – о ее словах.
Он не собирался жениться.
Не собирался пока и – возможно – вообще.
Девяносто процентов мужчин жило в браке.
Панин жил легко.
Он находил женщин то в старой памяти, то на сайтах знакомств, получал удовлетворение и не планировал ничего серьезного.
Бывший одноклассник – нынешний врач-педиатр, главный детский гастроэнтеролог облздрава, доктор медицинских наук – повторял программную фразу:
– «Невозможно получать чувственные радости от женщины, с которой пользуешься одним унитазом.»
С этим утверждением нельзя было не согласиться.
Но сегодня Панин подумал, что доктор не совсем прав.
Что годы уходят неощутимо и скоро их останется совсем мало.
Что сейчас он – не молодой, но и не зрелый человек, у которого все впереди.
Математик с наполовину написанной докторской, которую можно возобновить.
Возможно, стоило остепениться, уйти из зоны венерических рисков и жить с одной женщиной.
На матфаке университета женщин работало столько же, сколько мужчин.
Но ни одна – кроме лаборантки Галины Сергеевны – не вызывала нужного отклика.
Думать о том было грустно.
–…Очень хорошо! – голос Ильина вырвал из невеселых дум. – «Отлично»… Дмитрий Викентьевич не возражает?
– Не возражает… – откликнулся Панин.
Все поступающие на специальность «менеджмент» были одинаковыми неучами.
Сюда шли интеллектуальные отбросы, которым не нашлось места даже в Полицейской академии.
Всем можно было поставить хоть «пять», хоть «два», поскольку их знания равнялись минус бесконечности.
Сам Панин находился в скверном настроении из-за того, что звонок заведующего оторвал от Галины Сергеевны.
Но старый сморчок Ильин имел право на приоритеты по своему вкусу – опять-таки, потому что все абитуриенты были одинаковыми дураками и дурами.
–…Где ведомость, давайте подпишу!
– Йессс! – воскликнула Тюльнёва, повернувшись к аудитории.
– Обэхээс… – вполголоса буркнул Панин и выкликнул следующую по списку фамилию: – Коровкина!
Девушка, поднявшаяся со второго ряда, была не в Ильинском вкусе.
Небольшая, со скромным бюстом и светлым личиком, на котором неестественно выделялись губы, накрашенные алой помадой, она явно приехала из деревни.
Об этом говорил тот факт, что в жаркий летний день девушка поддела черные колготки под светлое платье, как никогда не делали горожанки.
– Дмитрий Викентьевич, начинайте, – сказал Ильин, вытащив телефон и что-то там рассматривая. – Я послушаю.
– «Формулы сокращенного умножения», – прочитал Панин первый вопрос билета.
– Ну да, они, – подтвердила девушка с комедийной фамилией. – Они самые.
Ее взгляд был столь радостным.
– Давайте сюда, – сказал Панин, отложив в сторону билет и протянув руку.
На листе, не испачканном посторонними записями, значилось лаконично:
(x + y)2 = x2 + 2xy + y2.
– Хорошо, – он кивнул. – И даже очень. Второй вопрос…
– Что – «хорошо», Дмитрий Викентьевич? – спросил Ильин. – Формулу я вижу. Но что она означает? Я вас спрашиваю, Коровина…
– Коровкина, – поправила девушка.
– Извините, Коровкина. Прочитайте, что вы тут понаписали.
– Ха плюс у два наверху равно ха два наверху плюс два ха-у плюс у два наверху, – бойко проговорила абитуриентка,
– Что за «ху», кто наверху?! – Ильин взвился так, словно это касалось его лично.
– Это…
–…Что вы несете?
– Формула написана правильно, – не давая Коровкиной раскрыть рта, ответил Панин.
Как математик он должен был быть возмущен, но как человек понимал, что будущему менеджеру эти чертовы формулы сокращенного умножения понадобятся не более, чем собаке пятая нога.
– Девушка волнуется, запуталась, – добавил он.
– Волнуется она… – с ядом ответил желтолицый доцент. – Не здесь надо было волноваться!
– Но я, тут…
– Идите. Неудовлетворительно!
– Послушайте, Аркадий Валентиныч, – возразил Панин. – Давайте посмотрим второй вопрос!
Не понимая себя, он защищал несуразную абитуриентку.
– Чтобы еще одно «ху» увидеть, только внизу? Не о чем говорить, – отрезал Ильин. – Человек не может внятно прочитать то, что написал сам. Неудовлетворительно.
Схватив со стола экзаменационный лист, он сунул его девушке в руки.
– На будущий год приедете поступать. И попросите, чтобы вам кто-нибудь эти формулы прочитал вслух прежде, чем явитесь на экзамен.
Закусив губу, девушка встала и деревянной походкой прошагала к двери.
– Кто там следующий? – спросил Ильин. – По списку… господин Малышев, не так ли?
–…Можно я, я уже готова!
Девица, которая поднялась из среднего ряда, была еще более телесатой, чем Тюльнёва. На сегодняшнем экзамене лимиту «пятерок» явно предстояло исчерпаться.
– Начинайте сами, Аркадий Валентиныч, – тихо проговорил Панин. – Мне нужно в туалет.
Работа в паре с Ильиным была епитимьей перед очищением на доцентское звание, но никто не мог заставить работать всерьез.
Выйдя в коридор, он достал бумажник.
Наличности нашлось двести рублей: четыре грязных бумажки по пятьдесят, одну из которых предстояло разменять в маршрутном автобусе на пути домой.
– Принимай сисястых девок сам, старый козел, – громко пожелал Панин закрытой двери. – А я пошел в банкомат за тремя сотнями для Леонида Леонидовича.
3
– Что, так и сказала – «два наверху»?! – ухмыльнулся Игорь Станиславович Горюхин, неостепеннный старший преподаватель кафедры высшей алгебры и геометрии.
Белозубый, как Голливудская кинозвезда, поджарый и мускулистый, он выглядел великолепно.
Полосатая футболка агрессивностью несочетающихся цветов вызывала ассоциацию с флагом сексуальных меньшинств.
Но с ориентацией Горюхина все обстояло нормально.
Он был легендой математического факультета в области похождений среди студенток, но – в отличие от Ильина – ни на ком не женился.
– Именно так, Игорь Станиславович. Дмитрий Викентьевич подтвердит.
Панин молча кивнул.
В большой аудитории пахло шампанским и кофе.
Доцент кафедры теории функций Леонид Леонидович Артемьев, которому то ли сегодня, то ли вчера исполнилось пятьдесят с чем-то лет, стоял во главе фуршетного стола.
Когда-то Панин учился у него, слушал лекции и сдавал экзамен по ТФКП. Сейчас они стали полноправными коллегами.
Артемьева он уважал: было в этом доценте необъяснимое внутреннее благородство, редкое в нынешние времена.
Высокий, стриженный почти под ноль и загорелый до желтизны, он напоминал китайского киноактера Гэ Ю.
Как и все прочие экзаменаторы, проведшие целый день при жаре в душном физматкорпусе, доцент Артемьев до смерти устал.
А сейчас, конечно, молча завидовал тем людям, чей день рождения пришелся на зимнее время, когда можно от души выпить крепкого и крепко закусить.
Впрочем, устали все без исключения.
– Но как это – два наверху? – спросил коллега Горюхина, неженатый ассистент Андрей Владимирович Морозов. – Я понимаю, если бы…
Тощий, сутулый, очкастый, обросший черной бородой, он напоминал Лазаря – не ожившего, но восставшего из гроба – однако на факультете его почему-то называли «Самурай Мудакито».
Панин уважал Морозова за чувствительную душу и умение понимать непонятное.
–…Если бы «один наверху» и «один внизу». Но как два могут быть наверху – убей, не пойму.
– Да элементарно. И два наверху и три с обеих сторон…
Горюхин ухмыльнулся, взглянул на Галину Сергеевну и добавил, понизив голос:
– Я тебе по пути домой, Андрей Владимирович, расскажу, как это делается.
– Ну, Игорь Станиславович, – сказал Ильин. – Расскажите уж, просветите старика… А вы, Дмитрий Викентьевич, почему молчите?
– Я… – Панин встрепенулся, взглянул на Артемьева.
Тот больше, чем обычно, напоминал китайца.
–…Циньхуй-суйхуй, сяосяо-хуйхуа!
Слова пришли из студенческого прошлого.
Тогда каждый изгалялся, как мог, остроты сыпались из рога изобилия.
Фраза означала нечто безобидное. Но китайские фонемы придавали ей непристойное звучание.
Ильин китайского не знал и, кажется обиделся.
Панин не отреагировал: пиетета к похотливому старику он не испытывал, поскольку у него не учился.
В дверь кто-то поскребся, потом тихонько приоткрыл.
– Мы заняты, у нас заседание! – рявкнул Федор Иванович Куценко.
На факультете он имел кличку «Шаляпин» – хотя на великого певца не походил ничем, кроме имени-отчества – был невысок и коренаст.
Самого Панина, тоже чисто по фамилии, иногда называли «Адмиралом».
Учившись на год позже и специализируясь по кафедре теории функций, Шаляпин уже был доцентом.
Хитрый хохол выбил бы себе должность, даже работая под запойным Зотовым.
– Два наверху, два наверху, два наверху… – нараспев повторил Куценко. – Придумать же такое! Надо попробовать.
– А три наверху можно реализовать? – поинтересовался Морозов. – Я не понял, что ты имел в виду, но все-таки. Дима, а ты как считаешь?
Панин пожал плечами, привычно отметив, что все зовут его Димой, а Галина Сергеевна говорит «Митя» – хотя от этого ничего не менялось.
–…Федя, шампанского!
Над Шаляпиным возникла Гагатька – Вера Воропай.
Под тонкой блузкой подрагивала молодая грудь.
Если бы не скверный характер, эта женщина была бы привлекательной.
– Вера, я за рулем!
Рукой, напоминавшей окорок, Куценко отвел от себя горлышко.
В простой клетчатой рубашке он выглядел донельзя уютно.
– А я выпью, – возразил Панин и подвинул Гагатьке чашку, используемую вместо бокала.
– Галина Сергеевна, вы можете сделать мне еще кофе? – попросил сорока с чем-то летний доцент кафедры теории программирования Виктор Алексеевич Юрьев, этим летом отпустивший шкиперскую бородку и перешедший с сигарет на трубку.
– И мне, Галя, тоже сделай, если можешь!
Эти слова Панин сказал громко.
Назвать лаборантку Галей и на «ты» доставляло почти такое же удовольствие, как уединяться с нею на кафедре.
Галина Сергеевна одарила его материнским взглядом.
Чуть седой, как серебряный тополь,
Он стоит, принимая парад.
Сколько стоил ему Севастополь,
Сколько стоил ему Сталинград…
– приятным голосом пропел именинник.
– Ты к чему это, Лёня? – спросил Панинский сослуживец доцент Израиль Айзикович Соломещ.
Находясь в возрасте отцов, он был высок и строен, на лице всегда блуждала доброжелательная улыбка.
Соломещ был лучшим лектором математического факультета и лучшим другом Артемьева.
– Да ни к чему, Израиль, – ответил Артемьев. – Взгрустнулось что-то.
– Не грусти, Лёня, лучше давай махнем на все и сходим за водкой.
– Не могу, Израиль, я за рулем. Как татарин, умен задним умом – надо было ехать на такси.
– Оставьте машину на стоянке, – возразил малопьющий автомобилист Куценко. – И хлопните от души.
– А ты, Федя, присоединишься? – с улыбкой поинтересовался Соломещ.
– Я – нет. За рулем не пью: неудобно, стакан проваливается.
– Так пей на капоте, кто тебе мешает? – усмехнулся Артемьев.
– Да нет, серьезно, – Шаляпин покачал головой. – У меня еще дела в городе.
– Ну-ну…
Махнув рукой, Артемьев отвернулся к окну.
Там все плавилось от жары.
И ажурная башня телецентра, стоящего напротив физматкорпуса, дрожала в знойном мареве.
– Вера… – вкрадчиво заговорил Шаляпин, положив руку на Гагатькино плечо.
– Вер, пошли покурим! – сказал Панин и встал из-за стола.
– Я не курю, – ответила Воропай, глядя снизу вверх.
– Я тоже, но пойдем, – повторил он, глядя на ее грудь. – Идем, идем.
На столе, за которым они сидели, было написано «Горюхин – … на ножках».
Что именно ходило на ножках, кто-то затер, но добавленный красной ручкой контур мужского полового органа пояснял нечитаемое.
Это входило в порядок вещей.
Любители студенток находили любительниц преподавателей, оставшиеся в стороне завидовали и тем и другим.
Впрочем, в деле случались необъяснимые казусы.
На одной кафедре с Юрьевым работал доцент Кирилл Александрович Шубников, который учился тут четырьмя годами ранее Панина.
Это был спокойный, уравновешенный человек, за которым никто никогда не заподозрил бы грехов.
Но однажды у Шубникова случился ураганный роман со студенткой по имени Нина, которая была моложе на двенадцать лет.
Девчонка считалась самой умной на курсе и в том никто не сомневался.
Став ассистентом кафедры после аспирантуры, Панин принимал у нее экзамен по математическому анализу и был потрясен глубиной понимания непростых вещей. Такой уровень восприятия встречался у одного студента из ста.
Помимо острого математического ума, у девчонки были густые волнистые волосы, доходившие до пояса, и ляжки изумительной красоты.
Впрочем, последнее в те времена знал лишь Шубников: на факультете Нина появлялась в брюках.
Как доцент сошелся со студенткой, не знал никто, но связь стала притчей во языцех, поскольку в любой день «сладкую парочку» можно было встретить то в пустой аудитории, то в рекреации около расписания, то фланирующей по коридору.
Тому имелись причины. Нина жила с матерью, которая ее блюла, а Кирилл Александрович был женат.
Их ситуация напоминала нынешнее положение дел между Паниным и Галиной Сергеевной за тем исключением, что все происходило на виду у всех.
Никто на факультете не сомневался, что двое являются любовниками: нормальному человеку не пришла бы в голову иная причина, по которой мужчина и женщина проводят время вместе.
Происходившее привело к нехорошему результату: Шубников развелся, оставив двоих детей.
Его жена тоже когда-то окончила матфак, женская часть сотрудников яростно всколыхнулась. Против разлучницы была организована кампания, в результате которой Нину не взяли в аспирантуру и она со всем своим умом еле-еле устроилась системным администратором в автотранспортную контору.