– Не въезжаю! – затряс головой капитан.
– Ты в кабаке когда последний раз был?
– Ну… а, ты про стол!? Так это же совсем другое дело!
– Не другое, а то же самое. Представь себе стол размером с две ладони. На экране иконки, тычешь пальцем.
– И что? Делаю заказ?
– Зависит от операционной системы. На кабацком столе делают заказы. С военного планшета выходили в сеть, устанавливали видеосвязь, просматривали спутниковые карты, проверяли наряды и посты, следили за боем и корректировали огонь… много чего можно было делать, товарищ капитан! – смеется поручик.
– Умничать будешь в дозоре, старлей, - ворчит капитан. - Вот суну вне очереди, чтоб служба медом не казалась.
– Вот так говорить правду начальству в глаза. М-да, – притворно загрустил поручик. – Все хотят грубой, ничем не прикрытой лести.
Капитан смеется, так называемый “планшет” ярко светит экраном, буквы увеличиваются.
– Ладно, рассказывай дальше.
– В процессе технологической эволюции планшеты стали тонкими, как бумага. Избавились от неуклюжих аккумуляторов и хрупких стеклянных экранов. Они берут энергию от солнца, от тепла человеческих рук – да вообще от всего, что греет или светит. Экраном стала поверхность с обеих сторон. Управление касанием. Ввод текста остался прежним, с помощью виртуальной клавиатуры.
– И где она здесь? – спросил капитан, вертя планшет в руках. – Может, потрясти?
– Дайте мне посмотреть, товарищ начальник. А то вы от нетерпения рукояткой пистолета бить начнете, – подкалывает поручик.
– Возьмите, товарищ ученый, – съехидничал капитан. – Нас в военных институтах не обучали, как обращаться с музейными экспонатами.
Старлей несколько раз ткнул пальцами, потер уголки. Взгляд покрасневших от недосыпания глаз внимательно рассматривает планшет. В руках офицера появляется плоская коробочка. Тихо щелкает замок, руки бережно извлекают из футляра странного вида очки в металлической оправе, стилизованные под байкерские. Стекла мгновенно темнеют, на поверхности появляются зеленоватые блики, по кромке идет багровая полоса. У капитана округляются глаза.
– Да ты совсем оборзел! Таких очков даже командира бригады нет. Тебя начальник штаба с потрохами сожрет.
– Во-первых, это мои личные очки, я за них четыре зарплаты отдал. Во-вторых, на строевой смотр хожу только в казенных и вообще большому начальству стараюсь на глаза не попадаться. В-третьих – офицерам разрешается приобретать за свой счет броню, личное оружие и снаряжение. В-четвертых…
– Захлопни пасть и займись планшетом, господин профессор! – перебивает капитан, смеясь.
Поручик надевает очки, становясь похожим на пилота аэроплана начала двадцатого века. Не хватает кожаного плаща и белого шарфика. Тускло горит экран древнего планшета, продвинутые очки старлея темнеют, стекла покрываются матовым налетом, словно сажей.
– А знаешь, ты прав, – удивленно бурчит под нос поручик. – Это действительно музейный экспонат. Операционная система заблокирована наглухо. Файлы сеттинга стерты и сиськи нет.
– Какой еще сиськи? – подозрительно спросил капитан.
– Папки system. Без нее ничего нельзя сделать.
– Так и говори, извращенец компьютерный.
– Лучше быть компьютерным извращенцем, чем гомосеком, зоофилом или некрофилом, – ответил лейтенант и так скривил лицо, словно некрофил где-то рядом.
– Короче, что с этим долбанным артефактом?
– Информацию на планшете нельзя изменить или уничтожить. Корпус выполнен из особо прочного пластика, который не горит, не тонет, не подвержен воздействию кислоты и щелочи – разве что концентрированной, но где ее взять? - не боится холода вплоть до абсолютного ноля – то есть 273,15 градуса по Цельсию. Так поступали именно с наиболее ценными музейными экспонатами, дабы уберечь от уничтожения или повреждения. Дорогое удовольствие, скажу я тебе. По карману только очень богатым музеям. Или людям.
– Наверно, кто-то потерял. Ладно, доложу по команде, – машет рукой капитан и кладет планшет на полку, криво прибитую гвоздями к стене. – Слушай, о каких душеедах тут написано?
– Было такое племя, отличалось оригинальными взглядами на мир и свою роль в нем. Естественно, остальному человечеству это не нравилось и оно не раз вправляло мозги. Счет убитым иной раз шел на миллионы. А потом появилась одна очень странная болезнь. Какое-то нарушение в генах, приводившее к внезапной смерти в любом возрасте. Это нарушение было у многих, но заболевание проявлялось только у каждого четвертого. Болезни были разные – дизавтономия, болезнь Тея-Сакса, еще какие-то…
– И что?
– Вымерли, как динозавры. Остались где-то небольшие группы уродов.
– В каком смысле? Страшилища что ли?
– Почти. И в руки им лучше не попадаться.
– Как черным?
– Да. Они примерно одного пошиба.
– Ладно, буду знать. Блин, сколько же чудищ развелось вокруг! До чего же раньше просто было – дрались за нефть, золото, за газ и … за что еще дрались, не помнишь?
– За власть, – пожал плечами старший лейтенант, – ибо она и есть золото, энергоносители и дешевые рабы. Кое-кто на самом верху решил, что генетика это абсолютное оружие, начались исследования, опыты. Чем все кончилось, ты знаешь.
– И теперь остатки нормальных людей вынуждены драться за жизнь с толпами чудищ, – грустно подытожил капитан. – Ладно, не так страшен черт, как его малюют.
На столе вспыхивает экран коммуникатора, появляется небритое лицо начальника штаба бригады.
– Комбат?
– Я, товарищ подполковник! – “подрывается” капитан.
– Поручика Артемьева ко мне.
– Есть!
– И еще: поступила информация, что на твоем участке появился блуждающий артиллерийский робот. Выключить все приборы, соблюдать тишину. Об уничтожении робота сообщит посыльный. Все понял?
– Так точно!
– Исполняй.
Гаснет экран, голос начштаба пропадает.
– Слышал? Дуй в штаб немедля, – приказывает капитан. – А я сейчас дам команду на тишину.
Артемьев быстро шагает по ходу сообщения в тыл. Комбат останавливается на пороге, отдает короткие приказания. Затем, чертыхаясь и плюясь, возвращается в блиндаж.
– Где этот артефакт лежит? Почитать про самых умных, пока делать нечего, – бубнит капитан, обшаривая блиндаж взглядом.
В морозном неподвижном воздухе появляется слабый, на грани слышимости звук. Словно шуршит тонкая фольга. Шорох становится громче, доносятся какие-то хлопки и повизгивание, как будто насмерть перепуганный щенок на коротеньких ножках изо всех сил убегает от страшного кота. Нарастает и обрушивается истошный вой, визг режет уши, шорох превращается в гул. В чистом небе стремительно растет маленькая черная точка, вытягивается в заостренный цилиндр. Гул и визг достигает максимума, от свиста рвутся барабанные перепонки… глухой удар сотрясает землю, в следующее мгновение тяжкий взрыв вздымает тонны земли. Масса камней, снега и мерзлой почвы на мгновение зависает на высоте полусотни метров и рушится вниз. Огромное пылевое облако затягивает опорный пункт мотострелковой роты, скрывая огневые точки, ходы сообщения и солдат в окопах. Спешившего в штаб бригады лейтенанта накрывает слоем земли, на поверхность выглядывает автоматный ствол и металлический затылок шлема. Пыль ползет по снегу, превращая его в грязную кашу. На месте блиндажа командира батальона исходит паром и дымом громадная воронка. Высоко в мутном небе кувыркается артефакт, похожий желтоватый лист. Ветер сжимает прозрачные клыки, несется прочь от войны. Экран медленно тускнеет в ледяных объятиях. Сквозь пелену редких облаков выглядывает краешек солнца, луч касается экрана, старый планшет оживает.
… страшные последствия. Никто и предположить не мог, к чему приведут опыты с генами. Обуреваемые гордыней, алчностью и злобой, люди не хотели внимать мудрости Книги. Они хотели сравниться с Богом и упорно строили Башни. Одни хотели объединить человечество общими законами, другие желали властвовать над всеми, третьи решили вовсе создать нового человека, но перед этим уничтожить тех, кого создал Бог. Генномодифицированные продукты рекламировались как панацея от голода и недоедания. Предостережения ученых о побочных эффектах, выявленных в ходе опытов, предпочитали не замечать. А они были ужасны! Измененные гены в первую очередь уничтожали репродуктивную способность. А ведь завещано – плодитесь и размножайтесь! Мерзкие твари в образе человеческом решили, что найдено средство для кардинального сокращения населения. Раньше это делали войны и эпидемии, но взрослеющее человечество постепенно избавлялось от подростковой жестокости и легкомыслия, научилось лечить болезни и решать конфликты мирно.
– Итак, господа, подведем итоги! Проведенный анализ показывает, что…
Голос председательствующего на собрании то гремит подобно приближающемуся грому, то затихает, словно говорун удаляется в иную реальность. Благородный баритон ласкает слух эмансипированных дам, представляющих различные общественные организации – финансируемые, впрочем, из одного кармана! – и клонит в сон мужчин могучей лапой. Особенно достается военным. Офицеры готовы терпеть тяготы и лишения службы, но не в силах противостоять многословию. Ораторствующий господин в костюме военного покроя, т.е. в пиджаке с глухим воротником и накладными карманами – почему-то обыватель уверен, что именно так должен выглядеть настоящий военный вождь, – величаво рукОводит и взглядОводит умирающий от скуки зал.
Примерно две сотни человек, делегатов субъектов Федерации, собрались на ежегодный съезд. Вопросов в повестке съезда было немного. Всего один – как решить проблему мигрантов. С точки зрения демократа и либерала, ответ очевиден и обсуждать тут особенно нечего. Но! - во все времена, в любом обществе находятся и будут находиться люди, для которых единственно правильным решением будет то, против которого выступает большинство. Эти люди исповедуют принцип – большинство всегда не право. Увы, это почти всегда так. Дикие звери, объединяясь в стаи для охоты и защиты, свергают вожака, если он перестает соответствовать требованием стаи. И пусть он трижды прав – стая всегда правее!
Заразная болезнь, красиво называемая демократией (ласкает слух греческая речь, а русское “власть толпы” звучит портяночно-носочно) трудно поддается лечению. Достижимо только кратковременное облегчение от мучений путем незначительного кровопускания. В тяжелых случаях рекомендуется сливать кровь полностью. Сие прямо способствует длительной ясности мышления и трезвости ума. Когда поредевшая, изнемогшая под натиском бед и врагов стая ползет к вождю изгнаннику, сдирая в кровь лапы и животы и жалобно воя от страха и боли, снисходит понимание – нет, не правоты, а разумности того, кого еще вчера клеймили палачом, тираном и убийцей. Поэт был прав, утверждая, что большое видится на расстоянии. Только вот расстояние измеряется не аршинами да верстами, а жизнями и кровью.
– Cogito, ergo sum! – раздается с трибуны патетическое восклицание. – Мыслю, следовательно, существую – утверждал Рене Декарт. Это фундаментальный элемент философии эпохи возрождения человечества. Это утверждение Декарт выдвинул как первичную достоверность. Как истину, в которой невозможно усомниться и потому с нее можно и нужно выстраивать здание достоверного знания. Аргумент не следует понимать, как абстрактное умозаключение, нет! Напротив, суть его в очевидности и самодостоверности существования меня, как мыслящего субъекта. Всякий акт мышления обнаруживает – при рефлексивном взгляде на него, разумеется! – меня мыслящего, осуществляющего этот акт. Аргумент указывает на самообнаружение субъекта в акте мышления: я мыслю – и, созерцая свое мышление, обнаруживаю себя, мыслящего, стоящего за его актами и содержаниями.
Говорун делает паузу. Ухоженные пальцы сжимают хрустальную шею графина, неспешно льется вода в стакан, чуткий микрофон услужливо разносит по всему залу булькающие звуки.