Каждый из нас хоть раз, да задумался о том, как он умрёт. Большинство представляют по стандарту – ложе, вокруг безутешные родственники, они же наследники и потому уже враги. Или больничная палата, вокруг те же враги-наследники, процедура похорон, кучка влажной земли и гора цветов с лицемерными надписями на лентах. Идиллия! Никто не думает о том, что может погибнуть в расцвете лет под колёсами грязного самосвала, стать случайной жертвой криминальных разборок или элементарно отравиться некачественной колбасой. По статистике, в результате аварий на дорогах, от перепоя или палёной водки, от несчастных случаев на производстве, ошибок малограмотных врачей и прочих случайностей в нашей стране гибнет около полумиллиона человек ежегодно. Добавьте сюда суицид по различным причинам и получится ещё больше. Подумать только, люди вешаются из-за того, что жена изменила. Или муж переспал с другой бабёнкой … ЧП планетарного масштаба!!! Да радуйтесь, идиоты и идиотки, что вовремя узнали о предательстве. Позже было бы хуже. Одним словом, конвейер несвоевременных смертей работает круглосуточно, на полную мощность, поток трупов не иссякает и кто сказал, что ты будешь исключением?
- Господи, за что? – шепчет Антон.
Ноги наливаются свинцом, колени подгибаются, мертвеющее тело падает на песок. Антон лежит на боку. Кожа не ощущает обжигающего жара песка. Солнечные лучи вгрызаются в плоть сквозь дыры в одежде и нежная кожа вскипает волдырями ожогов. Боли столько, что её перестаёшь ощущать. Ты живёшь в ней, она становится нормой существования. Веки тяжелеют, глаза смыкаются, вместо ослепительного света ты видишь красную пелену. Это и есть твой мир, боли и крови. Скоро придёт тьма …
Невыносимая боль пронзает тело, словно удар током. Судорога скручивает мышцы, словно мокрое белье, сухожилия трещат от натуги и каждая клеточка тела кричит от боли. Антона подбрасывает, умирающие лёгкие исторгают крик, идущий из самых глубин организма. Дикий вопль раздирает тишину пустыни. Юркие ящерицы в панике зарываются в песок, пустынная гадюка уползает в сторону от вопящего чудовища и тушканчики забиваются ещё глубже в норы. Только верблюд равнодушно тряхнул ушами и продолжил неспешное путешествие прочь от нехорошего человека. Животное досыта накушалось вкусных колючек и теперь решило разыскать водички. Крик обрывается хрипом. Пересушенные связки не выдерживают, голос пропадает. Антон дико осматривается. Коричневое пятно верблюда медленно удаляется. Жаркий ветер пустыни несёт полупрозрачные волны песчинок, медленно занося следы. Остаться здесь – верная смерть, это Антон понимает. Но переход через пустыню тоже смертелен. Выбора нет. Антон медленно опускает взгляд, тяжелеющие веки ползут вниз, светлый мир сужается. « А верблюд идёт, - вяло думает Антон. – Ему наплевать на пустыню, она ему дом родной. Идёт, куда хочет, не спеша … Стоп! А действительно, куда идёт верблюд? Животные в критических ситуациях ведут себя гораздо разумнее, чем люди. Верблюд домашний. Значит, он идёт к людям, к жилью. Возможно, к воде»! Последняя фраза придаёт силы. Ноги по щиколотки увязают в песке. Антон с трудом вытаскивает правую, потом левую, делает шаг, другой. Глаза опущены, взгляд упирается в цепочку верблюжьих следов. Это единственный ориентир для него, потерять который означает скорую смерть. Солнце прожигает тело насквозь, плечи и спина давно превратились в сплошной ожог. Горячий воздух сушит горло, из глаз уже не текут слезы – они высыхают, едва появившись. Чувство времени исчезает, Антон словно бредёт в бесконечности … К счастью, день давно уже перевалил за вторую половину, поэтому жара стала скоро спадать. Солнце медленно остывает, жгучие лучи один за другим прячутся за горизонт, в жёлтой пустыне появляются серые тени. Они наливаются тёмной силой, становятся резче, воздух остужается. Но сожжённая кожа сама источает жар и Антон не чувствует изменения температуры. Ему все равно жарко. Глаза закрыты, нет сил разлепить ссохшиеся веки. Он уже не человек, а живая болванка, которая движется, потому что таков был последний приказ угасающего разума …
Палаточный лагерь археологов готовится ко сну. Завтра предстоит тяжёлый день. Впрочем, как и сегодняшний. Дизель генератор приглушённо тарахтит на самых низких оборотах. Багровеют угли в догорающих кострах. Землекопы из числа местных жителей давно покинули лагерь на просторном грузовике с прицепом. Раньше в нем перевозили скот, потому что каждый раз, когда грузовик останавливался на день, по лагерю распространялся устойчивый запах навоза. Палатки из плотной белой ткани стоят ровно, по линеечке, будто это место дислокации воинского подразделения. В полукилометре отсюда оазис – небольшое озеро, образовавшееся из подземного источника. Водоём окаймлён камнями и зарослями кустарника. Лучше было бы разбить лагерь поблизости от воды, но тогда пришлось бы каждый день ходить пешком к месту раскопок. Руководитель экспедиции доктор исторических наук Александр Александрович Науменко повелел установить палатки прямо у раскопок. Повелел, а не приказал и уж тем более, не попросил, потому что доктор наук обладал авторитарным характером, имел все наклонности самодержца и тирана, но при этом обладал обширными знаниями и был лучшим педагогом. О нем говорили, что может и медведя научить читать, просто желания пока не появилось. Однако тиранические наклонности проявлялись не только в работе. Доктор не терпел беспорядка в быту, во внешности и в мыслях. Он вообще был решительным сторонником дисциплины во всем. Именно поэтому начальство доверяло ему руководство дальними экспедициями. Науменко высок ростом, широк в плечах, обладает выпуклой мускулистой грудью в отличие от своих коллег, которые уже к тридцати годам обзаводятся выпуклыми животами. Доктор наук острижен наголо, как Котовский. Из растительности только усы и короткая борода, отчего доктор наук и профессор немного похож на террориста. Простые пластмассовые очки на кончике носа превращают его в умного террориста. В суждениях доктор наук предельно резок, иногда до грубости. Так же, как его любимый философ Фридрих Ницше. Александр Александрович сидит на раскладном стульчике, на походном столе разложены сегодняшние находки – черепки, фрагменты костей, покореженные куски металла. Предстоит разобраться во всем, зарегистрировать в журнале находок и разложить по коробочкам. Работа не скорая, но доктора это не тревожит. Он, по примеру Наполеона, спал всего четыре часа в сутки. Остальные двадцать работал. Галогеновая лампа светит ярко, привлекая ночных насекомых. Крылатые букашки пляшут безумный танец вокруг источника света, теряют ориентацию и падают на стол. Когда обеспамятевших насекомых становится больше трёх, Александр Александрович надувает щеки и мощный выдох уносит козявок прочь.
Первой странное существо из пустыни заметила дворняжка, что приблудилась к археологам из меркантильных соображений; в смысле пожрать хоть раз в день. Облезлый от постоянной жары «дворянин» сначала заворчал, потом неуверенно гавкнул. Порыв ночного ветра принёс странный запах – существо пахнет жареным мясом! И тогда «дворянин» заорал не своим голосом. Он завыл и залаял одновременно. Получилось страшно, словно собаку медленно переезжает трамвай. От вопля моментально проснулись все. Профессор немедленно оставляет свои занятия. Пальцы смыкаются на черенке штыковой лопаты, вспыхивает налобный фонарь, словно глаз циклопа и доктор наук решительно шагает в темноту. Дворняжка на всякий случай шарахается под ноги большому человеку и оттуда храбро гавкает в пустыню. Из палаток выбегают взволнованные люди, в руках фонари, палки, кто-то впопыхах схватил мыльницу, с чертыханьем бросил. Все устремляются на лай собаки. Вскоре за спиной Науменко стоит весь его «личный состав». Кто с лопатой, кто с геологическим молотком. Лучи фонарей сливаются в один поток света, быстро тающего в темноте. Проходит несколько мгновений, из душной тьмы раздаются шаркающие звуки, невнятное бормотание и скрип песка. В световом столбе пляшут пылинки, ночные бабочки стремительно шарахаются друг от друга. Появляется человек. Одежда порвана, сквозь крупные прорехи видна красная кожа, громадные волдыри ожогов покрывают лицо и оголённые руки. Всклокоченные волосы покрыты пылью, словно темно-серой сединой. Вместо глаз сухие впадины, покрытые грязной коркой.
Человек продолжает брести, загребая песок ногами, никак не реагируя на свет.
- You who? What is your name? – спросил кто-то.
Науменко раздражённо хмыкнул.
- Это так важно …
Неизвестный приблизился. Неприятный запах коснулся людей, некоторые сморщили носы. Одна девушка сказала:
- Ему совсем плохо. Он умирает.
Незнакомец из пустыни неожиданно останавливается. Сухие губы с трудом разжимаются, из черной щели рта раздаётся тихий голос, похожий на шуршание:
- Ещё нет … и не дождётесь …
Силы оставляют неизвестного, колени подгибаются и тело падает на песок. Мгновение длится немая сцена и лагерь археологов наполняют изумлённые крики:
- Да он по-нашему понимает!
- Русский, что ли?
- Вот блин, и в пустыне наши!
… Антону снится странный сон. Склоняется тот самый верблюд, что ускакал вместе с ним в пустыню. По-старчески пожевав губами, произносит:
- Организм сильно обезвожен. Скорее всего, не выживет. Хотя … он достаточно молод и, возможно, справиться. Но все ж не уповайте.
С нижней губы верблюда срывается крупная капля слюны, шлёпается на лоб. Влажная лепёшка растекается по всему лицо и Антону становится приятно и прохладно. Несколько капель попадает в рот, проникают дальше по пищеводу и получается так хорошо, словно выпил божественный нектар.
- Ты такой добрый, верблюд … - шепчет Антон и опять проваливается в никуда …
… Антон стоит обнажённым – если не считать набедренной повязки, посредине зелёной лужайки. Он горстями черпает жирное масло из глиняного горшка и обильно натирает тело. Скоро вся кожа блестит масляным глянцем, большие капли стекают по груди и падают на траву. Маслом намазано волосы, лицо. Нет ни одного, даже самого маленького участка на теле, где не было бы толстого слоя масла. Когда-то давно Антон видел по телевизору, что так готовятся к поединку турецкие борцы – пехлеваны. Обмазываются маслом перед схваткой. Антон тоже пехлеван, но кто противник? Неожиданно появляется тот самый негр в оранжевой юбке, белых полусапожках и хоккейном шлеме, выкрашенном зелёной краской. Обнажённый торс разрисован буграми странных шрамов и только приглядевшись, Антон понимает, что это такая татуировка. Противник сбрасывает юбку, белые полусапожки отлетают в сторону. Сквозь прорези защитной маски холодно блестят глаза, словно льдинки, на которые упал тусклый лучик свет. Кожа противника тоже блестит, но как-то странно. Присмотревшись, Антон понимает, что это не масло. Темнокожий соперник вымазан кровью. Значит – враг смертельный, а не противник. Зелёный шлем покачнулся, из-под маски раздаётся крик, враг бросается на Антона. Начинается схватка. Антон пытается провести подсечку и повалить врага на землю, но он все время выскальзывает из захватов, бьёт ниже пояса и норовит подставить ножку.
- Это не по правилам! – кричит Антон, но в ответ раздаётся хохот, зелёный шлем сотрясается от прерывистых звуков.
Враг опять бросается в атаку, но теперь Антон настороже. Он тоже не намерен придерживаться правил. Сильный удар локтем вбивает маску в лицо, из-под щитка вытекает кровь. Противник на мгновение замирает в шоке и в эту минуту Антон с силой бьёт сомкнутыми пальцами в гортань. Враг издаёт хекающий звук, ладони смыкаются на горле. Не в силах ни вдохнуть, ни выдохнуть и рук от шеи не оторвать, потому что шок парализовал нервную систему. Антон делает шаг, проводит подсечку правой ногой, подхватывает падающее тело. Пальцы сжимают подбородок и затылок. Рывок и шейные позвонки рвутся с тихим хрустом. Дикий крик гаснет в сомкнутом рту. Парализованное болью тело безжизненно валится на землю. Антона словно бросает в пекло, пот заливает лицо, жажда сушит горло. Поворачивается в поисках воды и тотчас покров лужайки расступается, он проваливается во тьму …
… темнота сменяется мутным светом. Слышен удивлённый мужской голос:
- Странно, он ещё жив. Что ж, я предполагал, что молодой организм справиться, но чтобы так быстро … Шрамы, конечно, останутся. Ожоговые рубцы очень плохо поддаются пластике. Ну, для мужчины это неважно. Что ж, поздравляю, Сан Саныч, ваш гость будет жить!
Опять наступила тьма …
Антон проснулся от того, что совсем рядом раздаются громкие голоса. Сразу несколько человек спорят о чем-то горячо и торопливо. Судя по языку, это явно не европейцы, а представители местного племени. Внезапно в спор вмешивается другой голос, мощный, с рявкающими нотками. Звучат энергичные фразы на английском языке и шум стихает. Крикунам то ли пригрозили, то ли пообещали что-то. Слышен шум шагов и наступает тишина, нарушаемая только подвыванием ветра. Антон открывает глаза. Взгляд упирается в полотняный потолок палатки. Туго натянутая белая ткань содрогается от порывов ветра. В палатке тихо и пусто. Боль, в которой Антон жил все эти дни, куда-то отступила. Она уже не грызёт тело со свирепостью дикого зверя, а тупо гложет и чувствуется, что слабеет. Вернулось ощущение собственного тела. Антон пошевелил пальцами, приподнял руки. Боль тотчас высунула остренькие коготки, царапнула раз - другой и … все. К удивлению, ослепляющего болевого шока не наступило. Приободрившись, Антон осторожно, ещё не веря своему счастью, садится. Снимает простыню с груди. Кожа покрыта толстым слоем жирной мази, по запаху и виду очень похожей на простой вазелин. Этой полупрозрачной жижей покрыто все тело с головы до ног. Антон смотрит на себя и с трудом узнает то, что совсем недавно было … им. Грудь, руки и верх живота покрыты розовыми пятнами, ближе к плечам заметны шрамы, словно после порки. Антон проводит кончиками пальцев по лицу. Но под слоем вазелина трудно что-либо почувствовать. Нос, уши и глаза на месте, но в каком они состоянии? Осторожно опускает ноги на землю, прилипшая к телу простыня не падает. Это кстати, поскольку никакой одежды на Антоне нет. Он обворачивает ткань вокруг бёдер на манер юбки. В углу сложены какие-то вещи. Антон подходит, рука тянется к небольшому складному зеркалу. Пластик скользит в жирных пальцах, норовит упасть. Антон цепляет край отросшими ногтями, крышка откидывается. Некоторое время глядит в своё отражение, шепчет: