В двадцатые годы не было журнала, газеты, литературного приложения, где бы ни печатались стихи Дубовки. Одна за другой выходят его книги “Трысцё”, “Credo”, «Наля» (издана в 1927 году в Москве). Каждая из них вызывала не только большой интерес, но и горячие споры. Одни огулом без критического анализа принимали всё творчество Дубовки, другие искали у него только ошибки и идейные колебания. Было у молодого поэта и не установившееся мировоззрение, были и философские тупики, а увлечение поисками формы приводило иногда к невыразительности и неопределённости образа, к двусмысленности. Это давало материал для лоброжелательных литературных споров, которые могли помочь поэту разобраться в сущности своих просчётов и вникнуть в них. Но некоторые вульгаризаторы и литературные спекулянты безапелляционно обвиняли Дубовку во всех смертных грехах, зачёркивая творчество поэта, а временами их писанина напоминала обычные приговоры.
Вспоминая ту пору, в 1959 году Петро Глебка писал: «По прошествии времени видно, что критики, в том числе и я сам, в своих оценках поэзии Вл.Дубовки часто преувеличивали отрицательные моменты, обобщая творчество поэта и расширяя недостатки и ошибки отдельных произведений на всю его литературную деятельность».
Особенно старались далёкие от литературы карьеристы и спекулянты. Они присвоили себе право быть ортодоксальными критиками и непримиримыми защитниками идейной чистоты. Имена их забыты и вычеркнуты из истории литературы, а вред от их дубовой писанины велик и непоправим.
В печати 30-х годов они накинулись на неопубликованную поэму Дубовки «Комбайн», убеждали, что она «льёт воду на вражескую мельницу», «подрывает основы», даже что-то цитировали из никому неизвестного произведения. Это уже была не критика, а обвинение. Про неопубликованную вещь можно написать и наговорить всего, что взбредёт в голову. Никто не может опровергнуть или согласиться с доводами «критика» - вещь неизвестна. Только через много лет выяснилось, что у Дубовки поэмы под названием «Комбайн» вообще никогда не было.
«Ещё в 1926 году я задумал написать три поэмы, - вспоминал автор в предисловии к поэме «Штурмуйте будущего аванпосты» - в которых по мере сил, отразить переход нашей, преимущественно крестьянской страны, к высшим формам социальной жизни – к коллективизиции и индустриализации». Три поэмы: «Кругі», «І пурпуровых ветразей узвівы”» и «Штурмуйце будучыні аванпосты» - поиск новой формы, где бы комбинировались разные жанры, - авторский монолог, диалоги героев, переводы классических произведений, легенды, стихотворные примечания и сноски. Потому не поэму, а жанр Вл. Дубовка назвал комбайном.
А суть этих поэм? Авторская позиция в поэме «Кругі» точно выражена в заключительных строках:
Здзейсняцца ўсе нашы летуценні,
Знішчыць чалавек прыгоны ў свеце.
Ідучы па шчасце пакаленням,
Вы кажыце ўсім:
- Далей ідзеце!
Идейная позиция автора и пафос второй поэмы из этого интересного триптиха, на мой взгляд, сформулирован, пожалуй, в этих строках:
А мы ішлі з імпэтам віратлівым,
А мы ішлі няспынна і ўпарта.
І пурпуровых ветразей узвівы
Трымалі курс на сонечнае заўтра.
Тут, как говорится, комментарии излишни. Заключительные строфы третьей поэмы “Штурмуйте будущего аванпосты”, в своё время по воле критикох - прокуроров окрещеных “Комбайном”, снова весьма точно выявляют авторскую позицию:
Сячыце ў каменні трывалыя ўсходы,
Да яснай мэты шлях кладзіце просты.
Нягледзячы на хібы, перашкоды, -
Штурмуйце будучыні аванпосты.
Эти три поэмы писались в 1926 – 1929 годах. Каждая из них направляла в социалистическое завтра. Сквозь напластования противоречий и препятствий автор стремился заглянуть в сегодняшний день. В этом легко убедиться, раскрыв второй том “Избранного” Владимира Дубовки, изданного в 1965 году.
Можно было принимать или не принимать формальные и композиционные поиски и экперименты поэта, оспаривать его доводы и выводы, критиковать слабые места с доброжелательных позиций.
На долгие годы Владимир Николаевич Дубовка вынужден был отойти от литературного труда*, овладеть многими и самыми разными профессиями. Чтобы он ни делал, чем бы ни увлекался, в любой работе он оставался вдохновенным мастером, умельцем высокого класса. Иначе он ничего делать не мог.
Такая была у него основа, так был воспитан с младенчества, такой была его душа. “Где бы я ни был, на какой бы работе не стоял, - писал Владимир Николаевич, - я всегда находил много красивого, много интересного, встречал очень хороших людей. Для меня никакая работа никогда не была мукой – она всегда была для меня желанной, ведь в конце концов – шла на пользу нашей социалистической родине”. (“Пяцьдесят чатыры дарогі”, стр.206.)
В 1929 году Владимир Дубовка провидчески писал:
Жыццё закон нязломны мае:
Ніколі праўда не ўмірае.
Хоть и долгим был путь испытаний, но правда взяла верх. Жадный до работы и неутомимый Владимир Дубовка ў 1958 году вернулся в литературу.
Я его впервые увидел в лесном Доме творчества под Минском. На заметённой осенним листом тропинке мне встретился широкоплечий дед с длинной седой бородой, розовощёкий, с чистыми юношескими глазами. Они искрились глубоким голубым светом, на сочных губах дрожала улыбка. Он крепко пожал руку и представился: “Дубовка. Может когда и слышали”? Когда же в ответ я начал читать по памяти его стихи из “Трысця” и “Credo”, он расчувствовался до слёз.
Впечатлённый его человеческой красотой, приветливостью, деликатностью и высокой культурой, я присмотрелся к рукам поэта. Часто руки говорят о человеке больше чем глаза, лицо и слова. Широкие сильные ладони со следами давних порезов и глубоких шрамов, казалось пахнут живицей и свежими стружками. Это были руки рабочего человека, которые всегда ищут себе занятия и работы. Верилось, что они много сделают для нашей поэзии, порадуют читателей искренними строками. Владимир Николаевич однажды признался:
- Привёз целый ящик столярного инструмента. Если не пойдёт писанина, возьмусь за свои фуганки. Он, конечно, шутил, а может и правда боялся, что отстал, утратил «секреты» мастерства. Но талант никогда не исчезает, если это настоящий талант, а душа и сердце живут поэзией.
Стосковавшийся по любимой работе, поэт с огромной ответственностью и беспощадной требовательностью пересмотрел всё написанное ранее для книги избранных стихов и поэм, задумывал и писал новые вещи, планировал поездки по республике. Ему хотелось увидеть обновлённую расцветшую родину, встретиться и познакомиться с интересными новыми людьми. Он едет в родные места, в славный Нарочанский край, потом целое лето странствует по городам и сёлам Полесья. Всё восхищает и волнует его, он жадно всматривается в новые черты облика родной земли, чутко прислушивается к каждому движению народной души, восхищается энергией и талантом строителей и партийных работников, плотогонов и самодеятельных артистов, сеятелей и шофёров. Итог – книга стихов «Палеская рапсодыя», отмеченная литературной премией имени Янки Купалы.
Знікаюць вобразы, адлюстраваныя ў вадзе,
Знікаюць пушчы і гаі ў тумане.
А вобраз твой, Палессе,
І тваіх людзей –
У сэрцы у маім ніколі не растане.
Читая книгу, удивляешься, как Владимир Дубовка умеет в самых будничных событиях увидеть высокую поэзию, какой так богата наша действительность. Веришь в искренность каждой строки, каждой мысли, воспринимаешь поэтичный мир Дубовки как открытие нового Полесья. Вспоминаю, с каким юношеским восторгом он рассказывал про Пинск и Туров, Мозырь и Петриков, про новых знакомых – речников и трактористов.
Радуют и волнуют его поэмы «Чакае ля берага човен мяне!”, «Беларуская Арыядна», «Перад іменем любові». Белорусским детям добрый и мудрый волшебник Владимир Дубовка подарил около двух десятков чудесных сказок. В книге прозы «Жоўтая акацыя» - открыл поэтичный мир родной природы, рассказал про деревья, цветы, травы, про дела деревенских юных натуралистов.
За столярный инструмент браться больше и не пришлось. Стихи, поэмы, сказки, книги прозы одна за другой выходят из под пера Владимира Дубовки. Он как-то признавался, что над «Жоўтай акацыяй» без выходных работал по 15 часов в сутки. Поистине, молодой взлёт таланта!
Ещё в самом начале литературной жизни, Владимир Дубовка много внимания уделял переводам на белорусский язык произведений Байрона. «Шільёнскі вязень», «Бронзавы век» являются лучшими примерами его переводческого мастерства..
В 1964 году вышла из печати книга сонетов В. Шекспира в блестящем переводе на белорусский язык Владимира Дубовки. Каждый сонет, каждая строка звучат так натурально, так поэтично и афористично, что забываешь про первооснову.
А переводы Вл.Сырокомли, И.Гёте, Ю. Словацкого, Ду Фу, Н.Рыльского, П.Тычины открыли лучшие образцы настоящей поэзии, показали неограниченные возможности нашего языка и высокое мастерство Дубовки-переводчика.
***
Владимир Николаевич Дубовка не терпел суеты и мельтешения, избегал юбилеев, дешёвых похвал и слащавых тостов. Видимо, сомневался в их искренности, ибо сам всегда открыт, деликатен и внимателен к людям. Он часто приезжал из Москвы на писательские пленумы, в редакции и издательства. Всегда озабоченный, он вечно спешил и неутомимо работал, чтобы успеть сказать людям то, чего не мог не сказать. Его поэтичные сказки – алмазы народной мудрости, поэмы и стихи – исповедь мужественного человека с чистой совестью. Он никогда не рассказывал про тяжёлые и мрачные годы своей жизни, не помню, чтобы на кого - то обижался и о ком - то говорил плохо. Сдержанность, мудрость, искренность и мягкость – черты его поэтического и человеческого таланта.
Последний раз мы виделись летом 1974 года в Москве. Петрусь Бровка как раз дежурил в Секретариате Союза писателей СССР. Я зашёл к нему и мы договорились навестить Дубовку, чтобы вручить ему диплом Лауреата Литературной премии имени Янки Купалы. Бровка тогда был председателем Комитета по Государственным премиям (БССР), а я – секретарём.
Созвонились по телефону, разузнали у Владимира Николаевича, как проще найти улицу Цюрюпы в Новых Черёмушках, где он тогда жил.
Покрутившись по старой и новой Москве, отыскали нужный адрес. Дубовка занимал квартиру – полуторку. Одна комнатка была залом, столовой и спальней, второй катушок – его кабинетом. На столе, подоконнике и на полу лежали книги и папки с рукописями.
Нас встретили внимательные, гостеприимные и любезные Мария Петровна и Владимир Николаевич. Единственный их сын погиб в 1941 году, защищая Москву. Могилы его родители не знали, потому и ходили, таясь друг от друга, к Могиле неизвестного солдата у Кремлёвской стены. С Бровкой они обнялись как старые друзья, вспомнили молодняковскую пору, литературные баталии с «Узвышшам», где лидером был Дубовка, подтрунивали над своей бурной молодостью.
Диплом Владимир Николаевич принял с искренним волнением. С присущей ему скромностью сказал, что премию считает авансом за ещё неосуществлённые задумки. А потом как-то грустно пошутил: «Я из дома выхожу с писулькой в кармане, чтобы знали, если что случится на улице или в магазине, куда позвонить».
А потом он снова шутил и с юным увлечением пересказывал сюжеты мудрых индийских, корейских и вьетнамских сказок, которые собирался стихами рассказать белорусским детям.
Мы распрощались, не ведая, что видимся в последний раз. Владимир Николаевич проводил нас до машины, во дворе показал посаженные им акации и клёны, а в полисадничке - его мальвы.
20 марта 1976 года Дубовки не стало. Но в нашей литературе остался могучий поэт Владимир Дубовка – выдающийся лирик, эпик, сказочник, переводчик.
И тут на память приходят мудрые строки В.А.Жуковского:
О милых спутниках, которые наш свет
Своим сопутствием для нас животворили,
Не говорим с тоской: их нет,
Но с благодарностию: были.
Сб. «Так і было» Мн. “Мастацкая літаратура” 1986г.
Перевод Татьяны Граховской 2016г
З даведніка “Беларускія пісьменнікі”, (Мн., “Маст. літаратура” 1994г)
У. М. Дубоўка нарадзіўся 15.7.1900г. у вёсцы Агароднікі Пастаўскага раёа Віцебскай вобласці ў сялянскай сям’і. ….
Працаваў рэдактарам беларускага тэксту “Весніка ЦВК, СНК і СПА Саюзу ССР” (1922-1925), адказным сакратаром пастпрэдства БССР пры ўрадзе СССР (1923-1924), выкладчыкам беларускай літаратуры Камуністычнага універсітэта народаў Захаду (1924-1927), рэдактарам “Збору законаў и загадаў рабоча-сялянскага ўраду Саюза ССР” (1926-1930). У 1930г. рэпрэсіраваны. Зняволянне, высылку адбываў у Кіраўскай вобласці, Чувашыі, на Далёкім усходзе, у Грузіі, Краснаярскім краі. Пасля рэабілітацыі (1957) жыў у Маскве. Членн СП СССР з 1958г. …
Вечный полёт.
(выступление на вечере честь 70-летия Изи Харика 15.03.1968г.)
Есть люди, встретив которых однажды, запоминаешь на всю жизнь. Есть поэты, услышав которых однажды, их голос живёт в твоей памяти и сердце многие десятилетия; его ни с кем не спутаешь, он не подвластен времени и самым изощрённым имитаторам.
Этот голос будоражит, зачаровывает, увлекает неудержимой волной поэзии даже тогда, когда она звучит на непонятном тебе языке. Ты приобщаешься к подлинному искусству, становишься зрячим: нервами, сердцем, всем существом чувствкешь поэзию, её музыку, темперамент, глубину и неподдельную правду чувств истинного художника. Таким был Изи Харик, такова была его поэзия. Когда меня иногда спрашивают, на кого был похож Харик, я могу ответить одно: “Может быть, есть похожие на Харика, но Харик не похож ни на кого.” Так было в жизни, так было в поэзии.
Время стирает в памяти многое, даже черты и облик самых близких людей. Портрет Изи Харика через тридцать с лишним лет после его трагической гибели можно со скульптурной точностью воспроизвести по памяти.
Я его вижу только молодым: чёрная, всегда непослушная, как и сам поэт, копна кудрявых волос, крупная складка лба, скрывающая глубокую и трепетную мысль, волевой подбородок и … полёт, вечный полёт неукротимой энергии, высокого вдохновения и стремительности. Его никогда не видели безразличным, уравновешенно-спокойным и самодовольным. Он всегда спешил, спешил больше сделать, больше принести людям света и тепла, окрылить вниманием и добротой. Поэтому так тянулись к нему еврейские, белорусские и русские поэты разных поколений. Он был сама поэзия, мастер с открытой душой, готовый поделиться с каждым своим опытом и щедрым талантом наставника и старшего друга. Харик был их тех, кто всё отдает людям. Его знала и любила Беларусь, ибо он был влюблённым и верным сыном нашей земли, она жила в его сердце и его песнях. Его слушали с восторгом и любили подлинность поэта-трибуна, тонкого лирика, философа и мудрого советчика. Харик остался навсегда молодым, страстным, вдохновенным патриотом. Свидетельство тому – его вечно живые стихи, его влюблённость в жизнь, преданность нашей бурной и светлой эпохе.
Маё жыццё – мой баявы равеснік,
Яшчэ нам столькі суджана пражыць,
Яшчэ злажыць такія трэба песні,
А значыць - трэба доўга, доўга жыць.
Калі ж знянацку куля нападкае,
Ёй трапяткое сэрца не прабіць.
Мне сорамна, што часам смерць пужае,
Калі так хочацца і так патрэбна жыць.
(из стихотворения посвящённому Зелику Аксельроду. 1925г)