Пил-гулял Рюриг, вдруг возьми и свали его хвороба странная. Сперва жажда на него набросилась: сколь не пьет – в глотке сухо, еще пить хочется. А потом вдруг потучнел изверг за одну весну, весь покрылся струпьями вонючими, уж и сам не рад, что солнышко видит. Тут прослышал волхв Олег, соратник Рюригов, про того новгородского мальчика, коий скитался по весям славянским. Сразу понял Олег Всеславич – тот мальчонка может кагана выпользовать. Привести надо мальца, чтоб убил его каган Рюриг, и мальчишьей крови напился – вот тогда и жажде конец. Бросились варяги ребенка искать, да никак его не схватить. Вот вчера здесь был, запах ненависти еще остался, а сегодня уже там. Лютуют вороги, убивают тех, кто мальчика видел, а самим его не догнать.
Так и сдох изверг. Справили тризну богатую, закопали прах и холм сверху насыпали. Да прилетела на тот холм стая воронов и давай клевать сырую землю, на живых горе кликать. Отгоняли их, да не отогнали. Съели вороны весь холм, лишь тогда и улетели.
А с мальчонкой тем диво-дивное случилось. От того ли, что в дерьме он три дня просидел, иль от ненависти, каким был он маленьким таким и остался. Не взрослел, не умнел, говорить не научился. Ходит по славянской земле, ничего не просит, не голосит, лишь воняет своим страшным духом ненависти.
Завещал Рюриг стол одному из своих сыновей. Много их по весям росло-гуляло, да лишь единственного он приветил, отобрал у матери. Был последним он Рюриговым сыном, с ним ушла из отца сила мужская, знать, ушла она к сыну, знать, ему и княжить. Сыну отроду было пять лет, звали его Ингваром. А раз он еще не в летах, пусть в дядьях у него стоит волхв Олег Всеславич.
Завещал также Рюриг Ютландский русам славным выйти из лесов этих злополучных, да по рекам спуститься вниз. Воевать завещал полуденные земли плодородные, те, что дал он слово хазарским иудеям не трогать, а теперь на смертном одре мог вернуть он себе то слово. Да сказал, что воевать те земли можно только с новой силою, с новыми русскими – исполинами-русичами.
Своих воинов-русов у кагана вовсе не осталось. Ох, не долог воинов век! Кто под Новгородом в битве полег, кто сбирал дань по весям, да голову сложил; кто в пиру от меда подох или в пьяной сваре; кто ушел в другие земли лучшей доли искать, да славы воинской, да смерти. Но оставил каждый по отросточку, а еще и не по одному – по два, по три. Подросла та поросль младая, прозывалась та поросль русичами, и умели они сызмала меч держать с палицей, копья метать, стрелочки, да готовы были биться за своего кагана.
Как собрал по весям это войско Олег Всеславич, как построил, так и залюбовался – силач к силачу, один огромнее другого. Со такой-то ратью и в чужие земли киевские идти не страшно.
Ингвар-русич, Рюригов сын, больно мал еще был для похода, сидел с мамками-няньками, ел пряники. Решил Вещий Олег поберечь наследника единственного, без него, без Ингвара, собрать земли, Рюригом завещанные.
В те поры город Киев силен был, но не столько властью своей, сколь славянским народом. Жили в городе том и окрест поляне-силачи. Каждый мог под быка подсесть да поднять его играючи. Но труслив был тот народец. Кто по киевской земле не пройдет, всяк хозяином себя чувствует. На княжение поляне взяли варяга Аскольда из былых Рюриговых воинов. А случись хазарину подойти, уплатили они ему дань мечами, коими дом свой должны были беречь – и без горя. Как Аскольд не гневался – ничего не помогло. Своего князя поляне не боялись, а чужих опасались. Потому и веру приняли греческую во Христову доску деревянную, ибо больно тот бог по их, по-полянски, жил. А Аскольд-князь возьми и смекни: ему ведь то на руку – что не скажет от имени греческого бога, все поляне и исполняют.
Вот спустился Олег Вещий с русичами на ладьях, на стругах до самого Киева. Испугались поляне, на битву не выходят, закрылись в городе – не выкуришь. Стены Киева не чета другим – высоки. Лезут русичи на них, падают, бьются на смерть. Призадумался Олег, сел на пень, в землю уставился. Смотрит, по тростинке муравей ползет и не падает, и как споро у него получается! Пошел к берегу Днепра Олег, отыскал травку волшебную тирлич, что любого человека в зверя оборачивает. Приготовил настой, да во первую ночь сам обратился в волка, нашел узок лаз собачий и в городе все изведал. Во вторую ночь превратил волхв Олег свое войско в муравьев, те и рады были по стенам лезть. Захватила рать Олегова город спящий, Аскольда убили, а самих-то жителей-полян мудрый волхв не велел грабить. Поутру поляне проснулись, видят – мертвый их князь. Испугались за себя, мол, как же они теперь без защиты, и открыли ворота, встречают Олега. Говорят ему с радостью:
–– Вот тебе мы благодарны, что спас нас от Аскольда.
И еще об одном просят:
–– Оставайся, великий волхв, у нас княжить, позабудь тот далекий Новгород.
А в народе с тех пор пошла быль гулять, как Волхв Всеславич захватил город Киев.
И уселся Олег на киевском столе, а Ингвара оставил править в Новгороде. Потекла тут к Олегу дань богатая, южная. А ему этого мало. На соседей-славян позарился. Повел войско свое на древлян, да надолго увязло войско в болотах. Десять лет воевал Олег тех лесных жителей, да все десять лет стоял в болотах запах ненависти. И никто не знал, не догадывался окромя Олега Вещего, что виною тому мальчик новгородский, коий где-то возле Искоростеня ходил. Стоит вонь над древлянской землею, славянин идет на славянина, полянин – на древлянина, и у всех глаза горят ненавистью. Приказал Олег рубить любого младенца, да никак дите вонючее не поймать. Пока всех древлян не положили, не смирились они. Подчинились старики да девы, а взять-то с них нечего – разорилась древлянская земля. Пошел с ратью своей Олег на дреговичей. Земли те богаче, да и там люди – не промах. Воевал Олег дреговичей еще десять лет, и все десять лет стоял запах ненависти над лесами пинскими.
«Как бы, – думу думает Волхв Всеславич, – обмануть того мальчонку. Ведь за мной незря он ходит. Как пойду я воевать волынян, он и там, стервец, окажется».
И пошел Олег во другую сторону, захватил северян, а за ними – радимичей. Да так быстро захватил, легко, что подумалось, обманул мальчонку. Не гадал Олег Вещий, что другая беда его здесь ожидала, ибо в землях тех дань платили хазарскому кагану.
Тут как тут пришло в Киев посольство из Хазарии. Сели нагло иудеи хазарские пред князем Олегом, слово молвили такое:
–– Раз посмел ты, русский хаган, взять Великой Хазарии дань, то теперь тебе и ответ держать. Будешь ты отныне сам нашим данником. Будешь ты платить дань, что северяне и радимичи нам платили и еще полстолько. Да кроме этой дани будет на тебе и дань особая. Коли хочешь, откупись мечами, как до тебя нам Киев заплатил, будешь ты тогда без мечей жен наших покорнее. Коли хочешь, откупись кровью. Смелых воинов у тебя много, мы пошлем их супротив наших ворогов, будут воины твои славить русский обоюдоострый меч.
Тут хотел уж Олег хазарам ответить, так ответить, чтоб катились они до самой до Хазарии, да вбежал вдруг в палаты воин израненный:
–– Ой, беда! – молвил, на колени упал. – Подступили ко Киеву рати несметные. Рубят всех подряд они, во полон не берут. А мечи у них изогнутые, на шеломах рога козлиные, а кричат они визгом страшным, а в глазах у них бешенство, кто в глаза те взглянет – столбом стоит, пока его не зарубят.
Посмотрел Олег на хазарских послов – те ухмыляются. Посмотрел на полян богатых – а у них колени дрожат. Делать нечего, тогда Олег Всеславич вот что ответил:
–– Мечу нашему в руках чужих не бывать. А воину нашему топтать чужую землю не привыкать. Берите дань кровью.
–– Ай, достойный ответ, – иудеи говорят, – Только знаешь ли ты, русский хаган, что закон наш суров: служить могут нам только победители. А коль кто побежит, поле боя врагу отдаст, мы того казним по закону смертию лютою.
Подивился Олег такому закону: разве знаешь заранее, как сражение сложится, с какой силой враг выходит, каким богам молится. Видно сразу, что те иудеи хазарские, кои такие законы придумали, в битвах никогда не сражались, о воинах своих не заботились. Да ответил послам вот что:
–– Не бывало еще такого, чтобы русская рать с поля боя бежала, не бывало еще такого, чтобы мы не побеждали.
Думал хитрый Олег, если будет его войско во Хазарии, почему бы ее изнутри не взять. Да иудеи хазарские тоже не лыком шиты – ведь хитрее народа нет. Были в службе у них магометане-воины – с Царьградом воевали, с христианами, а во те поры, когда хазарские послы в Киев пришли, вдруг понадобилось Хазарии воевать земли магометанские. Тут для русов как раз работа, не пошлешь же своих на своих.
Делать нечего, собрал войско Олег немалое из полян да из словен ильменских и поставил им в начало русичей. «Вот бы, – думает Олег, – дать мальчонку им того с духом ненависти, то-то войско было б всем на зависть. Да теперь же где его возьмешь».
Так отправилась рать русская в земли неведомые и не вернулась.
Через три весны, через две зимы опять приходит посольство хазарское.
–– Плохих воинов ты дал нам, русский хаган, – говорят иудеи да посмеиваются, – одни сами бездумно полегли, а другие бежали, и казнить их пришлось лютой смертью – какою, не спрашивай. Подавай-ка нам новых воинов, да получше прежних – столько и еще полстолько – поведем мы их на Царь-город.
А Олег возьми и взъярись:
–– Да не может того быть, чтобы русский воин побежал. Сам теперь я во главе рати встану, посмотрю на диво такое.
–– Кто ж тогда тут дань сберет? Кто же о наследнике позаботится? – хитрые хазаре сощурились вроде и смеются, вроде и нет. – Оставайся-ка ты, хаган, здесь. А на третий уж раз войско сам поведешь, обещаем.
Вот собрал Олег новое войско, снова русичей в начало поставил и отправил в неведомые земли. «Как же, – думает, – так? Отчего же русичи бегают? Пока сам не увижу, не поверю». А раз дело такое, правы иудеи – пора о наследнике вспомнить, посадить его в Киеве на престол. Поехал Вещий Олег в Новагород, где Ингвар княжил. Видел он того тридцать лет назад мальчиком девятилетним, приглашал его ни раз во Киев, да тот не хотел ехать, мол, ему и здесь, в Новгороде, неплохо.
Как увидел Ингвара Олег, так и охнул, да вспомнил матушку княжичеву нехорошим словом. На престоле широченном, что и четырех бы богатырей выдержал, сидит туша о пяти охватов в ширину, глаз из-за щек не видать, пузо – на отдельной скамеечке. Мамки-няньки вокруг княжича бегаю, кормят. А в народе про него шутки складывают, насмехаются. Имя неславянское на свой лад переиначили: был он Ингвар – «великая гора», стали звать его Святогор, или просто Игорь, ибо святость свою заслужить надо.
Разогнал Олег мамок-нянек, приказал Ингвару подниматься. А тому и не встать без помощи. Его пять добрых молодцев подхватывали, да на толсты ноженьки ставили, а на улицу все одно вывести не могут – двери маловаты. Пришлось проруб рубить, чтобы Святогор вышел. Подвели ему доброго коня, самого на приступочку поставили, да втроем еще ноженьку подняли. Сел наследник – охнул конь под ним человеческим голосом, воздух испортил, дух испустил – переломан оказался хребет.
Плюнул Вещий Олег. Посадил Игоря на хлеб, на воду, а по весям послал самых сильных коней искать. Привели десяток, чтобы мог наследник их менять чаще да до смерти не заездить. Много ль, мало ли времени прошло, похудел Игорь – стал не в пять обхватов, а в четыре. И задумал Олег его женить – что за князь, за каган без жены. А Игорь ни в какую:
– Не хочу, – говорит, – жениться, не хочу княжить, а хочу, как прежде, есть пряники.
Тут прослышал Олег, что во славном городе во Пскове есть дева на выданье чистых русских кровей, соратника Олегова внучка; в честь его, Олега, названа Ольгой. Уж увидела она свою десятую весну – пора и замуж. Родилась она во Перунов день, и погас огонь в очаге от ее первого крика. А росла она непряхой и неткахой, да зато могла на скаку двумя мечами махать. Десять нянек с ней не справлялись. Десяти мужам во честном бою она головы срубила. Заглянули волхвы в ее будущее, и какой из них ни взглянет, молчит, ничего не сказывает. Обещали только ей: проживет она три жизни, и все три будут разные.
Пришла Ольга в Новгород. Посмотрел на нее Олег, подивился: девке отроду десять лет, а она с него ростом, а в плечах у нее – ширь, в бедрах – узь, одним словом – поляница.
Ее Вещий Олег спрашивает:
–– А скажи-ка, дева красная, сможешь ты этот тюк с дерьмом хоть двумя руками поднять, да пронести? – и показывает на наследника.
Тот тайком уплетал пряничек.
Отвечает дева:
–– Не бывало еще такого, чтобы красна девица нареченного своего умыкала. Пусть-ка сам он попробует.
И давай плясать да с мечом играть. Раззадорила Игоря пляскою, захотел тот жениться, обрадовался. И о прянике позабыл.
Приказал Олег играть свадебку.
Вот сидят жених-невеста за столом, выжидают. Весь-то Новгород пьян-пьянешенек, невесту славит, над женихом потешается. Невеста не ест, не пьет, жених на мед-пряники нажимает. Наступила ночь долгожданная. Тут притих Новгород, прислушивается: что там в спаленке у супругов делается?
А наутро вышла Ольга, как ни в чем не бывало, не устала, не утомилась.
–– Где же суженный твой? – Вещий Олег у невестки спрашивает.
–– А мой суженный всю-то ноченьку на стене провисел, промучился. Я уздечкою его перевязала, да на гвоздик и повесила. А смогла ведь я, Олег Всеславич, этот тюк с дерьмом двумя руками поднять!
–– Как о муже ты своем говоришь-отзываешся! – ей Олег в сердцах отвечает.
Побежали девять добрых молодцев Святогора снимать с гвоздика. И палаты дрогнули, когда на пол наследника уронили.
Покачал головой Олег, да что поделаешь. Встретил Игоря непутевого, шепнул ему со злостью:
–– Что ж ты, добрый молодец, пузо отрастил, своей палицы под ним не видишь. Была бы у тебя палица да побольше живота, вот тогда бы справился ты со своею суженной. А как сдюжишь ты со всею русскою землею, Святогор?
–– Мне бы пряничка сейчас, – тот отвечает,– я бы сдюжил.
Тут гонец прискакал, принес вести плохие из Киева:
–– Собирайся, Олег Всеславич. Понаехали в твой стольный город хазаре, снова требуют дань кровью русской.
Делать нечего. Кликнул Вещий Олег охотников и отправился с ними в Киев. Взял с собою и Игоря с Ольгою.
А хазарский посол уселся во палатах княжеских белокаменных. Говорит он Олегу:
–– Ох, и любо на твоем, хаган, сидеть престоле. А пришел я за новыми воинами. Твое прежнее войско больно быстро иссякло. Было это в Царьграде. Кого греки порубили, кого греческим огнем пожгли, а кого мы сами лютой смертью замучили. Ай, и славно твои воины от греков бежали, там прозвали их за это дромитами, что значит «бегунами».
Тут Олег рассвирепел, да из последних сил сдержался и такое слово молвил:
–– Уговор был в прошлый раз, помнишь? Сам теперь я поведу русских воинов. С ними Киев я брал, покорял земли западные и восточные. Сам хочу я посмотреть, как они бегают.
–– Хорошо, хорошо, русский хаган, сам иди, а срок тебе – два года. Захвати Царьгород, и тогда мы будем квиты: ты нам будешь другом, мы – тебе друзьями. Дань получишь со Царьграда огромную, ибо этот город самый богатый после нашего великого Итиля. Всю-то дань бери себе. А не справишься, тогда говорить будем по-другому.
Время было у Олега. Кликнул клич он по Русской стороне. Стали в Киев русичи сбираться. Стали строить ладьи на всю рать. Стали гнать ко Киеву и древлян, и кривичей, и славян ильменских, и радимичей, и вятичей, и дреговичей. Северяне лишь сказали:
–– Лучше мы по-прежнему будем дань платить хазарскому кагану.
Некогда их было образумить, мечом приласкать зазубренным.
Обучал тем временем Олег Игоря-наследника землею править, дань сбирать, да не жадничать, хитрым быть, да справедливым. Похудел от учения Игорь, стал всего лишь в три обхвата, конь теперь мог день пути его держать. Да за два-то года разве всему выучишь…
Двинул Олег войско русское вниз по Днепру, больше его в Киеве и не видели.
На днепровских на крутых порогах первая беда его настигла. Пошли на ладьях прямо по порогам, перекатываются ладьи, ломаются. Русичи, кои в первых лодках шли, волок не заметили, по которому умные люди, купцы да путешественники, корабли свои волокут. А Олег в середине войска на легком струге был, да еще и вздремнул маленько и не смог осадить русичей вовремя. Сколь народу потопили, сколь ладей поломали, оставили – не счесть. Тут догадываться стал Вещий Олег, в чем дело, почему русские воины брани проигрывали. Не от того ли, думает, что стояли всегда в начале русичи, сыновья тех доблестных русов, с коими Рюрик славянскую сторону завоевывал. И отцы их были богатыри, и русичи таковы, да ведь матери их, славянки, молоком своим их в младенчестве питали, а сами сено ели да траву. Превратили они сыновей своих в телят. Сила есть – уму неоткуда взяться. И начальники из этих новых русских, как из молодых бычков.