Вот тогда твой отец вспомнил о своем друге, то есть - обо мне.
Зейнон подержала его затею - чтобы он отвел двурогую обезьяну ко мне.
По дороге обезьяна два раза кусала твоего отца - первый раз в левую ногу, второй раз в ухо.
Окровавленный он нашел меня в городском парке на скамейке, где я жил после того, как продал свою квартиру.
Без слов твой отец оставил мне двурогую обезьяну.
Нет, он еще произнес с ироничной улыбкой, когда уходил:
- Томас, у тебя была одна обезьяна, которую ты посещал, когда я улетал в глубины Вселенной - моя жена Зейнон.
Теперь у тебя двурогая обезьяна вместо моей жены.
Думаю, что с нищим бомжом моя жена не захочет.
Да и на торты для Арабеллы у тебя нет денег.
- Ошибается, Мики, - я поднялся со скамейки. - Денег от продажи моей квартиры хватит надолго, чтобы носить Арабелле торты.
Кости мои скрипят на холоде, так что прости, уходи, я еще поскриплю. - Я прилег на скамейку и накрыл от ветра голову сломанным компьютером.
(Компьютеры заменили газеты - как и в информационном смысле, так и в бытовом.
Раньше бомжи прикрывались бумагой от ветра, а в развитых цивилизациях бумага стала стоить дороже компьютеров, поэтому приходится укрываться компьютерами. - Прим. Ингеборги и Издательницы)
Твой отец Мики ушел, я замерзал.
Стал подумывать - не купить ли тортик для тебя и не зайти ли к Зейнон в гости.
То, что твой отец, мой друг Мики, дома, меня не беспокоило.
Нищего замерзающего бродягу не остановит опасность, если он стремится к теплу женского тела.
Вдруг, я почувствовал под боком сопение и жар.
Огромное волосатое и горячее прислонилось ко мне.
С тех пор я стал неразлучен с двурогой обезьяной, а позже - с ее подругами и друзьями.
Мы спали вместе, согревали друг друга теплом своих сердец.
Растрачивали на общение жар своей души.
Через неделю я увидел тоску в глазах двурогой обезьяны.
- Ты скучаешь по дому? - я догадался.
Обезьяна двурогая согласно кивнула головой.
Они же - как собаки, все понимают, но ничего сказать не могут.
- Если я тебе куплю друга, то останешься на Земле со мной?
Не хочу с тобой расставаться. - Я надеялся.
Надежда дала плоды.
Обезьяна радостно завизжала, лизала меня, целовала, обнимала крепкими лапами.
Остался вопрос - где я куплю самца двурогой обезьяны для своей подруги?
Деньги у меня были, но не для закупок за границей нашей Солнечной системы.
Тайком я пробрался в трюм грузового корабля.
Выручки от продажи трехкомнатной квартиры в Центре хватило лишь на подкуп капитана.
Он закрыл глаза, когда я оказался в трюме.
На Альфе Центравра я сошел и отправился на рынок рабов.
Основная моя задача была - не превратиться из покупателя в раба на этом самом рынке.
Я выдавал себя за знаменитого богатого певца Хулио Паскуале.
На каждому углу рассказывал, что меня нельзя воровать и продавать, потому что за меня заступятся сильные мира.
Моя ложь помогла мне выжить в непростом мире рынка Альфа Центавра.
Скажу честно - я дрогнул, и чуть не забыл о своей основной задаче - купить самца для моей двурогой обезьяны.
Я увидел на торгах настолько красивую девушку рабыню, что споткнулся об ее туфли и чуть не упал.
Девушка засмеялась и показала ослепительно белые жемчужные зубы.
"Купи меня, красавчик, я стану твоей рабыней.
Мое имя Филадельфия!", - в словах девушки непостижимо сплетались грусть рабства, тоска по дому и страсть.
"У меня нет денег на глупости, - я вывернул карманы, показывал, что я нищий. - Ты, наверно, очень дорого стоишь, дороже, чем обезьяна".
"Я почти ничего не стою, - девушка погладила меня по голове.
От ее ласки я почувствовал прилив сил. - Человеческие самки во Вселенной продаются почти даром.
Мы слишком мало умеем, чтобы приносить пользу представителям высокоразвитых галактических цивилизаций.
Я, например, умею только улыбаться" - Филадельфия тут же продемонстрировала шикарную улыбку.
"Я считаю одним из величайших достижений девушки - умение улыбаться. - Я поплыл в розовом омуте любви. - И ты освоила это достижение.
Дураки другие цивилизации, если не ценят твою улыбку".
(Томас из сна Арабеллы оказался вовсе не дурак.
Вот, кажется, что бомж, нищий, никудышный, о которого вытирают ноги бывшие друзья и подруги.
А случится момент озарения, так бомж скажет мудрость, до которой не додумается ни один ученый.
Придумал же Томас, что улыбка девушки - самое великое наше достижение! - Прим. Ингеборги и Издательницы)
"Ты назвался знаменитым богатым певцом Хулио Паскуале, - Филадельфия грустно улыбнулась. - Неужели у тебя, богатого и знаменитого певца, нет денег на одну несчастную человеческую рабыню?"
"Я лгал, что я богатый знаменитый певец Хулио Паскуале, - честно признался рабыне.
Догадывался, что она меня не сдаст работорговцам.
В ее глазах сияла правда. - Именем певца прикрываюсь, чтобы меня не убили и не продали на этом рынке".
"Я так и думала, - Филадельфия приподняла край длинного платья, показала мне свои длинные стройные ножки. - Знай же, лже певец, что с этого момента тебе будет во всем счастье". - Эти слова показались мне ложью.
Я подумал, что Филадельфия хочет меня ободрить.
Может быть, она и сама не знала о силе своих пророчеств.
Я не купил Филадельфию - не на что.
Через один торговый ряд я наткнулся на то, что искал - великолепный экземпляр самца двурогой обезьяны.
Продавец - худой, зеленый, бил обезьяну электрической палкой.
Несчастное животное металось в мюонной клетке, визжало, но не могло скрыться от безжалостных ударов.
- Зачем ты его мучаешь? - я попытался отобрать у продавца электрическую палку.
Но получил бодрый заряд в лоб.
- Я мучаю двурогую обезьяну, чтобы ее из жалости кто-нибудь выкупил, например, ты.
Из всей породы двурогих обезьян остался только этот самец.
Он не представляет для нас никакой ценности.
- Как и девушка рабыня Филадельфия, - я горько произнес.
- Что? - продавец навострил зелёные уши.
- Ничего. Продолжай! - я сделал вид, что двурогий самец обезьяны меня не интересует.
- Мясо его несъедобно, шерсть вылиняла, зубы не годятся даже на сувениры.
Размножаться он не способен, а самок для него не осталось.
Род двурогой обезьяны вымрет на этом самце. - Продавец жаловался мне.
Вместо того, чтобы расхваливать товар, он его принижал. - Но я не отдам его дешево.
Вечерний рынок закрывается.
Если не продам, то убью его - хоть какое-то утешение. - Он засмеялся и еще раз ударил двурогую обезьяну.
Продавец не знал, что у меня в парке находилась самка исчезающего вида.
Заплатить за товар нечем, поэтому я выхватил у продавца электрическую дубинку и засунул ее ему в рот.
Раздался треск вылетающих зубов.
Во рту продавца полыхнуло зеленым, пошел дым.
В воздухе завоняло паленой лягушатиной.
- Скорее, двурогая обезьяна, - я ключами продавца открыл клетку. - Я совершил преступление.
Меня за это на Альфа Центавре по головке не погладят.
И по другим местам тоже не погладят. - Я выпустил двурогого самца на свободу.
Но он не отблагодарил меня добром.
Вместо добра, он схватил меня за горло и начал душить.
Я не ожидал подобной благодарности.
- Беги, - я прохрипел из последних сил.
Но он душил и душил с восторгом садиста.
- Я... хотел... тебя... отвезти... к самке.
У меня... есть самка двурогой обезьяны для тебя. - Последние слова я выпалил уже без труда, потому что нажим на мое горло ослабел.
Самец наклонил голову к правому плечу и с интересом прислушивался.
Из уголка его пасти вытекала красная слюна.
Забегаю вперед и скажу, что самка оказалась намного умнее самца.
Она любила и любит меня до сих пор сильнее, чем его.
Но при нем делает вид, что я ее не интересую.
Интересы нации для нее важнее, чем межличностные отношения. - Дядя Томас загадочно улыбнулся. - Мы побежали к грузовому судну, которое через час отправлялось на землю.
Когда пробегали через ряд рабынь, то Филадельфия успела ухватить меня за руку:
"Освободи меня! Вы же все равно убегаете".
"Не сейчас, Филадельфия, - я вырвал руку. - Мне не до тебя.