Романия открыла глаза и не поняла, где она и что произошло. Она резко подняла голову, но дикая боль пронзила все тело, и она снова провалилась в темноту. Через некоторое время девочка снова открыла глаза, теперь стараясь не делать резких движений. Над собой она увидела небо, темное, зловещее и ужасно холодное. Что-то жидкое потекло по лицу, попало в глаза, окрасив темно-синее небо в красный цвет. Она медленно поднесла правую руку к глазам, протерла их и на ладонях увидела кровь. Болели висок и правая нога. Романия попыталась пошевелить ногой, но снова резкая боль пронзила все ее тело от пятки до головы, и девочка потеряла сознание.
Сколько времени Романия пролежала теперь, она не знала. Придя в себя, она уже не пыталась шевелиться. Глаза не открывались – они были залиты чем-то теплым. Девочка вспомнила, как услышала позади шум грузовика, потом поскользнулась и упала. А затем в одно мгновение пришла боль и она провалилась в темноту.
«Меня сбила машина, – внезапно осознала она. – Но где она? Где водитель грузовика?»
Ей стало страшно. Романия предположила, что пластина в ее ноге лопнула и теперь она не сможет идти, а на улице ветер и мороз. Девочка протерла глаза холодной ладонью и сразу же зажмурилась – с неба сыпал густой снег. Она дотронулась до лба и нашла там рану, которая болела и кровоточила. Романия потихоньку повернулась на бок и увидела, что ее шапочка валяется в нескольких метрах от нее на дороге, уже припорошенная снегом. Неподалеку от головного убора лежала ее варежка.
«Надо доползти до них, иначе я замерзну», – подумала она.
Перекатываясь с боку на бок, теряя сознание, Романия сумела добраться до своей одежды. Она натянула вязаную шапочку на голову, надела варежку, но это не спасло ее от холода. Ее знобило так, что стучали зубы. Дальше двигаться она не могла, поэтому свернулась клубком посреди дороги в надежде, что ее заметит проезжающий мимо автомобиль и довезет домой. Романия приложила варежку к ране на голове, но кровь не останавливалась, и вскоре ледяная корка дороги окрасилась в красный цвет. Девочке стало страшно так, как никогда в жизни. Она была одна-одинешенька, вокруг – только поля и заунывный вой разгулявшейся на просторе вьюги. Романии хотелось плакать от отчаяния и беспомощности, и наконец слезы хлынули у нее из глаз. Никто не услышал ее призывов о помощи, и Романия, спрятав под себя ладони, улеглась поудобнее и закрыла глаза – ее клонило в сон.
Романия не могла понять, не снится ли ей это, когда ощутила теплое и нежное прикосновение к ране на голове. Ей хотелось снова уснуть, но любопытство победило – она с трудом подняла тяжелые веки. Прямо перед своим лицом она увидела что-то непонятное – большие зубы, шерсть… И только когда «чудовище» лизнуло ей рану, она поняла, что это собака. Обыкновенная дворняжка почти сплошного черного окраса, с вислыми ушами. Собака, увидев, что девочка смотрит на нее, радостно вильнула хвостом и облизала ей лицо. Ее язык был мягким, не шероховатым, как у котов, и теплым.
– Боня! – произнесла Рома хрипловатым голосом. – Бонечка, не бросай меня!
Почему именно Боня, девочка не знала. Такая кличка пришла ей на ум сразу, когда она увидела рядом с собой дворняжку. Шерсть собаки была тоже припорошена снегом, который повалил с неба сплошной белой массой, но Боня, в отличие от Ромы, периодически от него отряхивалась. Романии стало не так страшно и одиноко, когда Боня, лизнув девочку в кончик носа, легла на дорогу рядом, прижавшись к ней всем телом. Рома чувствовала, как Боня дрожит от холода, поэтому обняла ее, прижала к себе. И ее снова сморил сон.
Мать и отец отказались ужинать, когда Ангелина накрыла на стол.
– Молока теплого попью на ночь, и все, – сказала Любовь Валентиновна.
– А мне чай принеси, дочка, – попросил Павел Тихонович. – Придавил грипп меня неслабо.
Ангелина принесла напитки родителям, и они попросили ее уйти, чтобы она не подхватила инфекцию.
– Сами ужинайте, – сказала девочке мать.
– Хорошо, – ответила Геля.
– И не забудьте о Ромашке, – напомнил отец.
– Не забудем, – пообещала Ангелина.
Злата уже сидела за столом на кухне и уминала тушеный картофель с утятиной. Геля присоединилась к ней, и, когда девочки поели, Злата сказала, что надо бы позвать Рому.
– Можно подумать, что она не слышит, как мы тут звеним посудой! – недовольно произнесла Геля. – Как королеве, нужно особое приглашение на ужин!
– Может, она уснула в своей комнате? Пойду позову, а ты мне чаю налей.
– Сходи, пусть соизволит подняться с постели и прийти на все готовое.
– Не злись, – улыбнулась Злата, выходя из кухни.
Девочка постучала в комнату сестры, но никто не ответил. Она толкнула дверь – было не заперто, кровать Ромы аккуратно заправлена, но самой ее в спальне не оказалось.
– Ромашка! – позвала она. – Ты где?
Никто ей не ответил. Злата заглянула во все комнаты, даже проверила туалет и ванную, но сестры нигде не нашла.
– Ромки нигде нет, – сказала она Геле, вернувшись на кухню.
– Как это нет? – Сестра удивленно вскинула брови и взглянула в окно. – Может, пошла дорожки во дворе от снега чистить?
– По такой метели?
– А что? Она ведь у нас не от мира сего, – заметила Геля. – От нее можно чего угодно ожидать.
– Я выйду из дома, посмотрю, – сказала Злата.
Она обула мамины большие резиновые калоши, закуталась в ее пуховый платок и вышла на крыльцо. Снег сыпал с такой силой, что вокруг ничего не было видно, к тому же на улице уже стемнело.
– Ромашка! Ты где? – крикнула девочка в темноту.
Дорожки явно никто не чистил, и Злата прошла по двору до калитки, проваливаясь по колени в снег. Она выглянула на улицу – нигде ни души, словно люди в поселке вымерли, дав возможность разгуляться и вовсю хозяйничать метели. Поеживаясь от холода, Злата вернулась в дом.
– Ее нигде нет, – сказала она сестре.
– А ты хорошо в доме искала? – спросила Геля.
Злата кивнула, но Ангелина решила сама проверить все комнаты. Вернувшись на кухню, она застала Злату за мытьем посуды, только миска Романии стояла нетронутая на столе.
– Ромки действительно нет в доме, – сказала Геля. – Я заметила, что нет ее сапожек, шапки и куртки.
– И что… это значит? – растерянно произнесла Злата.
– Она куда-то ушла из дому. Наверное, к своей крестной! – после паузы воскликнула Ангелина. – Точно! Она у нее! Как мы сразу не догадались?
– Тогда почему крестная не позвонила нам?
– Может, и звонила, но мы не услышали, – предположила Геля.
– Надо маме и папе все рассказать.
– Давай подождем до девяти вечера. Если не объявится, тогда и скажем родителям!
– Нам может влететь за это, – тихо произнесла Злата. – Лучше сразу сказать.
– Мы не нанимались ей в няньки! – недовольным тоном пробурчала Ангелина. – В конце концов, она не маленький ребенок.
– И родились мы все трое в один день, – добавила Злата в знак согласия с сестрой.
Девочки включили телевизор, чтобы отвлечься, но время все равно тянулось ужасно медленно. Они прислушивались к каждому звуку, доносящемуся с улицы, но слышали только завывание ветра, да еще ветвь старой яблони била в окно. Сестры посматривали на настенные часы, и, как только они показали девять, девочки вздохнули и отправились в комнату родителей.
– Можно? – постучав в дверь, спросила Злата.
– Да! Заходи, – ответила мать. – Что там у вас? Все нормально?
– Да, у нас все хорошо… – запинаясь от волнения, сказала Ангелина. – Только вот… Ромашка…
– Что с ней? – с тревогой спросил отец.
– Не знаем, – промямлила Злата.
– Не понял. – Отец приподнялся на кровати и посмотрел на Злату. – Как это «не знаем»? Вы не знаете, что с вашей сестрой?
– Не знаем, потому что ее нет дома. – Геля пришла на выручку Злате.
– Нет дома? В такую непогоду?! – Мать вскочила с постели и накинула халат. – Куда она пошла?
– Мы же говорим, что не знаем, – ответила Злата. – Рома нам не докладывала.
– И давно ее нет дома?
– Не знаем, – опустив голову, ответила Злата.
– Когда вы заметили, что Ромашки нет? – спросил Павел Тихонович.
– Часа полтора назад, – призналась Геля. – Она не пришла на ужин, и мы…
– И вы до этого времени молчали?! – вскипел отец. – Почему нам с матерью не сказали сразу, что сестры нет дома?!
Злата с Гелей переглянулись, и Ангелина ответила, что они решили не тревожить родителей, предположив, что Рома ушла к своей крестной. Павел Тихонович бросился к телефону в коридоре, но, приложив ухо к трубке, сказал, что нет связи. Он принялся поспешно одеваться.
– Я с тобой! – сказала ему жена.
– Вы все, – он взглянул каждой из присутствующих в глаза, – остаетесь дома. Ясно?
Никто перечить не стал, и Павел Тихонович, подняв воротник дубленки, вышел из дома. Он вернулся через полчаса, весь засыпанный снегом. Сняв дубленку и шапку, отряхнул их, повесил на вешалку и сказал:
– Ромашки у крестной не было. Я прошелся по улицам, но ее нигде нет.
– Надо идти к участковому, – дрогнувшим от волнения голосом произнесла Любовь Валентиновна.
– Не дурак, сам знаю, – пробурчал Павел Тихонович. – Был я у него. Телефон и у него не работает, так что в район сообщить нет возможности.
– Но… Мы же не будем сидеть дома, в тепле, когда на улице наступает ночь и такая метель. – Любовь Валентиновна закусила нижнюю губу от волнения. – Надо организовать поиски Ромашки.
– Как? – спросила Ангелина и сразу же пожалела, что подала голос. Отец исподлобья бросил на нее осуждающий взгляд.
– Сидите дома, а я пойду подымать мужиков, будем искать дочь с фонарями, – сказал он и снова стал одеваться.
Павел Тихонович ушел, а Любовь Валентиновна расплакалась.
– Как вы могли?! Почему молчали? Неужели вам безразлично, что случилось с Ромашкой?! – упрекнула она девочек.
– Мы не думали… Мы же не знали, – тихо произнесла Злата.
– Идите в свои спальни и носа оттуда не высовывайте! – в сердцах бросила мать и пошла на кухню выпить успокоительное.
Отец вернулся в три часа ночи, усталый и хмурый.
– Нигде нет, обошли все улицы, – сказал он жене.
– О боже! – заплакала та. – Неужели ее никто не видел?
– Гришка, наш сосед, встретил ее еще засветло, – проговорил Павел Тихонович, раздеваясь. – Рома шла в магазин за хлебом, он ей сказал, что там закрыто, и она, по его словам, повернула домой.
– Я пойду ее искать, сама пойду, я найду мою девочку, – взволнованно повторяла женщина, ища свой платок.
Павел Тихонович взял ее за плечи, слегка встряхнул и посмотрел прямо в глаза.
– Люба, поверь мне, мы все обошли, все холмики осмотрели – нигде Ромашки нет.
– Тогда где она?! – воскликнула в истерике его жена. – Скажи мне, где наша дочь?! Что с ней случилось?!
Он обнял ее, прижал к себе, погладил по спине, вздрагивающей в рыданиях.
– Нам остается только ждать утра, когда рассветет и будут чистить дороги, появится связь… Все будет хорошо. Поверь мне.
Любовь Валентиновна сидела у кровати Романии, накинув на плечи белый халат. После того как девочку нашли на дороге, почти замерзшую, окровавленную, ее прооперировали, и три дня она находилась в реанимации районной больницы. На четвертый день, когда Романия стала ненадолго приходить в себя и ее состояние более-менее стабилизировалось, больную перевели в общую палату и разрешили матери с ней увидеться.
– Боня, Бонечка, ноги… Мерзнут ноги… Ложись к моей спине… Больно… Голова болит… Боня, мы же не замерзнем? Нас не занесет снегом? – металась девочка в бреду.
Мать смочила марлю в воде и приложила ее к растрескавшимся губам дочери. Та немного успокоилась и только тихо повторяла: «Боня, Бонечка, не уходи от меня, не бросай одну».
Кто такая Боня, Любовь Валентиновна могла только догадываться. Утром из района выслали бульдозер для расчистки дорог и грузовик с песком, чтобы посыпать скользкую трассу. Водитель бульдозера увидел посреди дороги холмик, но решил, что это сугроб, и, возможно, наехал бы транспортом на девочку, если бы из этого сугроба не выскочила дворняга, которая начала лаять, время от времени поглядывая на снежный холм.
Водитель вышел из бульдозера и, подойдя ближе, заметил лежащую на дороге Романию. Ее сразу же отправили в районную больницу. Когда восстановили телефонную связь, в милиции узнали, что накануне вечером пропала девочка одиннадцати лет из Липового. Сразу же сообщили родителям, и они приехали в больницу, где в едва не замерзшем ребенке узнали свою дочь Фоменко Романию. Медсестра, которая принимала больную в приемном покое, рассказала, как ее нашел бульдозерист благодаря собаке. Поэтому Любовь Валентиновна предположила, что дворняжку зовут Боней, но как Ромашка оказалась на дороге с собакой, она не знала.
– Боня, согрей меня, – просила девочка, кого-то ища руками.
Мать взяла ее руки в свои – они пылали жаром. Она ничем не могла помочь дочери – врачи кололи ей антибиотики, ставили капельницы два раза в день. Иногда Романия открывала глаза и смотрела на мать, но взгляд ее был лишен сознания. Только к вечеру девочка тихонько произнесла:
– Мама? Это ты?
– Да, Ромашка, это я, твоя мама.
– А где Боня? – взволнованно спросила Рома.
– Боня? Кто это?
– Это… Это моя Боня… Мы с ней провели ночь на дороге. Где она? Она замерзла?
– Я не знаю, где она, – призналась женщина.
– Эта Боня спасла ей жизнь, – сказала медсестра, которая пришла ставить капельницу и услышала разговор. – Собака зализала ей рану на голове, остановив кровотечение, а потом теплом своего тела согревала до утра.
– Это не опасно? – спросила ее Любовь Валентиновна.
– Что именно?
– То, что собака лизала рану.
– А лучше бы девочка к утру истекла кровью? – проворчала медсестра, ища на руке Романии вену.
Когда она ушла, мать спросила Рому, как та оказалась на дороге.
– Наш магазин был закрыт, и тогда я решила сходить в Яблоньское за хлебом.
– Зачем?! В такую непогоду!
– Я хотела порадовать тебя, а особенно папу, – объяснила Романия. – Он ведь все любит есть с хлебом. Если бы я не поскользнулась и не упала, машина меня не сбила бы и я бы до темноты вернулась домой.
– Ладно, отдыхай, набирайся сил.
– Мама, я сломала в ноге пластину?
– Сломана нога выше пластины, теперь их будет у тебя две.
– И я буду еще больше хромать?
– Наоборот. Врач сказал, что нога немного удлинится. Так что все будет хорошо.
– А как же Боня?
– Ты сегодня отдохни, а завтра поговорим о ней. Договорились?
– Боня жива?
Женщине пришлось сказать, что Боня жива, чтобы дочь успокоилась и уснула.
Павел Тихонович зашел на кухню, открыл холодильник и сразу же его закрыл. Он давно не ел: сначала не было аппетита из-за болезни, потом – от переживаний за Романию. Коварный грипп все еще не хотел отступать, хотя температура уже понизилась. Под ложечкой сосало, но запах пищи вызывал отвращение, и он решил обойтись кружкой молока на ночь.
Его жена Люба уже несколько дней находилась в районной больнице рядом с дочерью и не хотела уступать свое место мужу. Сегодня днем она позвонила домой и сказала Павлу, что Ромашка пришла в себя. Он сразу же пожелал приехать на своем «москвиче» в больницу, но жена попросила его не торопиться. Павел подогрел на газовой плите кружку молока, добавил туда чайную ложку меда, поставил на стол и принялся помешивать напиток.
Он погрузился в воспоминания и уже машинально двигал ложкой в кружке с молоком. Почему-то вспомнилась молодость, когда он, высокий и плечистый брюнет, всегда находился в центре внимания местных девушек. Он встречался то с одной, то с другой, забывая о предыдущих, выбирал новую пассию. Ему было двадцать пять лет, а он и не думал о женитьбе. Все изменилось за один месяц. От рака легких умер его отец, а мать ушла за ним через две недели – сердечный приступ. Когда юноша остался совсем один, без родителей, братьев и сестер, он впервые задумался о будущей судьбе.