Голос объявляет мою станцию и я выхожу. На платформе маленькая девочка радостно визжит и подставляет под дождь ладошки, пытается поймать капельки. Она идет, держа маму за руку, и прыгает по лужам. Её смех заражает жизнью всё вокруг. Когда-то и я была девочкой и умела просто радоваться дождю.
Я иду под ливнем и капли на моём лице смешиваются с моими слезами, стекая по щекам.
Мама всегда говорила «Как из такого жизнерадостного и улыбчивого ребёнка могла вырасти ты?»
«Росли умными – выросли глупыми»
Слёзы душат меня. Я дрожу, но не от холода. Ласковый летний дождь пытается смыть мою печаль, но, получается только смыть косметику.
(Тебе нужно выговориться)
Я подхожу к мосту и спускаюсь под его свод. Здесь душно и сильный запах сразу бьет в нос.
Ты сидишь такая же грустная и одинокая, и
(Мёртвая)
мёртвая.
Но сегодня в тебе что-то изменилось. Это так странно и так маняще.
(Как она могла измениться? Она же мёртвая!)
Но ты и правда выглядишь иначе. Я морщу нос и подхожу ближе. Ты стала больше. Лицо и руки набухли, кожа позеленела, язык свисает изо рта. Тебе точно стало смертельно скучно торчать тут целыми днями. Из носа сочится розоватая пена. И добавился новый запах, более знакомый. Это твои испражнения вытекают наружу.
Это так мерзко, что я отвожу взгляд, и мне за это стыдно.
– Прости, Ольга. – Говорю я мёртвой девочке.
Я сажусь подальше от неё и смотрю в сторону.
– Я вчера видела тебя по новостям. Тебя всё же начали искать. – Муравей тащит щепку по песку у моих ног. – Ты была такая красивая.
Мне становится очень жаль Ольгу и ещё более стыдно за мою брезгливость. Она же не виновата в том, что её убили.
(А может виновата)
Не может она быть виновата. Она была такая красивая и милая, она точно не заслужила такого.
– Когда я была маленькой, я представляла как вырасту и буду красивой. – Я смотрю как муравей пытается перетащить щепку через арматуру. – Я представляла как бегу через поле красных маков в красивом сарафане.
Слёзы подступают к глазам. Слёзы за меня, слёзы за Ольгу, слёзы за все неосуществлённые грёзы всех девочек мира. Я рассказываю ей про детство, глотая слёза.
Когда я заканчиваю, мне становится намного легче.
Дождь снаружи уже прекратился и только капает с листьев деревьев. Я вытираю салфеткой глаза и тушь.
– Доброй ночи, Ольга.
Я вылезаю из-под моста и огромный свежий мир расстилается вокруг меня. Такой большой, в котором есть место для всех.
(Даже для тебя)
А ведь и правда, где-то есть место для меня. Где-то есть те, кому я буду нужна. Вот возьму и завтра сама позвоню Саше, позову куда-нибудь, он милый. Всё не так плохо. Я ещё молода и полна сил.
(Ольге нужно было умереть, чтобы ты это поняла?)
Мне становится дурно от этой мысли и мой энтузиазм улетучивается. Я шмыгаю носом и иду домой по мокрой дороге.
Когда я отхожу от моста, у меня появляется непонятное чувство. Возле дома оно пропадает, но я понимаю, что это было за чувство.
Чувство чужого взгляда.
Я оглядываюсь, но никого не вижу.
– Промокла?
Я подпрыгиваю на месте от испуга.
– Извини-извини, не хотел тебя напугать. – Мой сосед, седой уже дедушка, добродушно разводит пальцами. Зажатая во рту самокрутка попыхивает в усы.
– Ничего страшного, просто задумалась. – Натягиваю я улыбку.
Безжалостный будильник выдергивает меня в настоящий мир. Солнечные лучи скользят в мою спальню. Я встаю на ноги. Чувствую себя прекрасно. Эти два дня спала как младенец на груди матери. Я открываю окно настежь и впускаю солнце в дом, натягиваю шорты и приплясывая иду на кухню. Пока закипает чайник я включаю телевизор на кухне. На экране снова ты, Ольга. Я делаю громче.
…сильно пострадало от процесса смерти ("процесс смерти. Каково?") но родные смогли опознать свою дочь ("таки спохватились")
Мне радостно что ее, наконец, нашли, но вместе с этим и грустно, словно близкая подруга навсегда переехала в другой город или типа этого.
– Жертва была найдена в посадке у бензоколонки, на выезде из города.
Я роняю сахарницу на пол.
"Как на выезде?"
Я приковываюсь к телевизору.
– Ты же была под мостом! – Я сжимаю щёки ладонями. Они полыхают огнём.
Диктор продолжает рассказывать. Тебя нашли вчера вечером. Какой-то дальнобойщик отошёл до ветру и чуть не наступил на тебя.
– На теле обнаружены следы борьбы. Также у покойной отсутствует безымянный палец правой руки.
Боже, с тобой же всё было в порядке вчера. И ВЧЕРА ТЫ БЫЛА ПОД МОСТОМ!!! Меня охватывает ужас, как никогда прежде.
– Главным подозреваемым является парень убитой. Он был помещён в следственный изолятор.
Его фотография. Он такой, каким я его и представляла, длинные волосы и рубашка в клетку.
Но это какой-то кошмар! Кто сделал это с тобой? Кто вытащил тебя из-под моста и отрубил тебе палец? Что вообще происходит? Всё настолько сюрреалистично, точно я сошла с ума.
(Успокойся. Случаются вещи и хуже. Ты уже ничего не сможешь сделать)
Трясущимися руками я пью чай и постепенно моё возбуждение спадает.
(Так-то лучше)
Я смотрю на часы. Мне пора собираться на работу. Я беру косметичку и иду в ванную. Когда я открываю дверь, я сразу замечаю это. Оно лежит на раковине возле мыла. Оторванный карман синей клетчатой рубашки. Я не могу сдвинуться с места от ужаса, меня трясёт как в лихорадке. Я сразу понимаю, что это за карман. Он оттопырен, в нём что-то лежит.
«Боже! Это её рубашка!»
Я знаю, что лежит в кармане и ничего не могу с собой поделать, руки сами тянутся к нему. Я поднимаю карман за краешек и палец вываливается наружу, скользит по раковине и замирает на решётке стока. Он обвинительно направлен на меня.
Я кричу так, что понимаю, если не остановлюсь, то сойду с ума от своего же крика.
(Кто-то был в твоём доме! Кто-то был в твоём доме пока ты спала! Смотрел на тебя спящую! Оставил палец убитой в твоей ванной!)
Мне словно дают пощёчину
(Может он до сих пор в твоём доме!)
В зеркале что-то мелькает. Я оборачиваюсь и захожусь в крике, машу руками и пячусь назад, словно собака. Мужские руки смыкаются на моих запястьях. Он что-то кричит мне. Проходит бесконечно долгая секунда ужаса, прежде чем я узнаю в человеке своего соседа из соседнего дома. Дедушка, который часто сидит на скамейке за двором по вечерам.
– Тише-тише! Ты чего? – Выглядит он ещё испуганней меня. – Что случилось?
Я замолкаю и сердце падает в самый низ моего живота. Потому что я вижу ещё одного человека за его спиной. Он возвышается над ним тёмной громадой, заслоняя свет из окна. Глаза соседа закатываются, когда топор врезается ему в голову, словно хотят посмотреть что это за чёрт его дери только что разрубило мозги пополам. Кровь веером брызжет мне в лицо. Я онемела от ужаса и могу только пятиться на заднице, судорожно хватая воздух ртом. Меня всю трясёт. Ноги соседа подкашиваются и он падает прямо передо мной. Топор всё так же торчит из его головы.
(БОЖЕ, ЕГО ЗАРУБИЛИ КАК СВИНЬЮ! И С ТОБОЙ БУДЕТ ТО ЖЕ САМОЕ! БЕГИ! СДЕЛАЙ ЧТО-НИБУДЬ)
Но я не могу двинуться, я забиваюсь в угол ванной, скуля и подвывая. Слёзы и сопли текут по моему лицу.
Убийца стоит в дверном проёме. Он огромен, с длинными чёрными волосами, ниспадающими ему на лицо, большими руками и самодовольной улыбкой, которая пугает больше чем всё остальное.
Он медленно наступает ногой на шею убитого и я слышу как скрипят позвонки под его ботинком. Он упирается ногой и тянет топор, но тот засел так сильно, что не вынимается. Тот дёргает и топор выскальзывает с утробным чавканьем. Мужчина облизывает лезвие, с кровью и мозгами на нём. Топор такой острый, что острие режет ему язык и кровь стекает по подбородку. Улыбка становится шире.
(ЭТО-ТВОЯ-СМЕРТЬ!)
Это взрывается в моём мозгу фейерверком и выводит меня из ступора. Я кидаюсь на четвереньках в сторону, но мужчина пинает меня ногой назад в угол. Я зажата, а он подходит всё ближе ко мне. Он замахивается, я инстинктивно уклоняюсь в сторону и топор выбивает фонтан осколков из кафельной стены, которые впиваются в мою правую щёку. Он снова поднимает топор и теперь мне некуда бежать.
Крик ужаса разрезает воздух. Но кричу не я. В дверях стоит дочь убитого соседа и её лицо один большой белый круг с чёрным нолём рта внутри. Мужчина оборачивается.
(ПОШЛА!) взрывается внутренний голос.
Я бросаюсь меж его расставленных ног. Он пытается меня схватить, но поздно, я проскальзываю и на четвереньках рвусь к двери. Топор врезается в ковёр и моя ступня отделяется от лодыжки. Это происходит так быстро, что я не сразу понимаю что случилось. А в следующую секунду мир меркнет, чтобы сразу же взорваться ужасной болью. Я вою как побитая собака и пытаюсь подняться на ноги, но правой ноге не на что подниматься. Боль бензиновым пламенем поднимается от лодыжки. Я судорожно хватаюсь руками за всё подряд и ползу к двери. Хватаю столик за ножку и опрокидываю его на себя. Столешница больно бьёт мне по голове и в ушах начинает звенеть. Ладонью я натыкаюсь на ножницы и они пронзают ладонь. Я визжу и отбрасываю их другой рукой. Он идёт за мной. Он не спешит. Я чувствую как лезвие топора вонзается мне в бок и становится нечем дышать. В исступлении я хватаю его запястье своей разорванной рукой и из последних сил дёргаю вниз. Он падает прямо на меня и придавливает к полу. Я слышу, как ломаются мои рёбра и чувствую его каменный стояк, упёршийся мне в поясницу. Он приподнимается и рывком переворачивает меня. Наваливается сверху и мои сломанные рёбра протыкают мне левое лёгкое. Я судорожно дёргаюсь, пытаясь сделать вдох. Кровавая пена выступает на губах. Его глаза напротив моих. Его кровь стекает с подбородка и капает мне на лицо, а глаза горят безумием бешеной собаки. От одного этого взгляда я почти теряю сознание. Он тянется к моему горлу. И тут я нащупываю ножницы. Я что есть силы прижимаю его к себе левой рукой, как страстная любовница, которая уже не может терпеть. Как бесконечно любящая своего сына мама прижимает своего ребёнка к груди, чтобы уберечь его от всех бед.
Он меняется в лице, когда я вонзаю ножницы ему в спину. Его лицо становится всё испуганней с каждым ударом. Он пытается оторвать меня от себя, но я вцепилась в него как может вцепиться только бешеная полураздавленная кошка. Он поднимается на ноги вместе со мной на груди. Его глаза вытаращены. Я кричу от ярости. Раз за разом ножницы входят в его спину. Я обхватываю его ногами, как женщина в постели обхватывает мужчину, чтобы он входил в неё ещё глубже. Но это я вхожу в его плоть. Он покачивается и падает на спину. Моя левая рука ломается в запястье, но я не выпускаю ножниц. Я никогда их не выпущу! Его руки сходятся на мой шее и я всаживаю ножницы ему в лицо. Я протыкаю его глаза, щеки, нос. Я превращаю его лицо в лоскуты. Руки всё сильнее сжимают мою шею. В глазах темнеет. Рука с ножницами уже не поднимается. Боль уходит и весь мир исчезает.
Темнота взрывается светом и я врываюсь в него с криком. Боль разрывает меня пополам. Я вскакиваю и трубки с проводами вырываются из моего тела. Чьи-то руки хватают меня и куда-то укладывают. Всё вокруг слепяще белое. Потом темнота снова уволакивает меня к себе.
Я открываю глаза. Свет уже не такой яркий. Веки тяжело открываются, словно залепленные какой-то жижей. Я пытаюсь поднять руки и не могу. Сбоку ко мне подскакивает человек.
–Тише-тише, не шевелись. – Руки мягко прижимают меня.
Я с трудом поворачиваю голову. Напротив меня сидит смутно знакомый парень.
– Никита? – Выдавливаю я пересохшими губами.
У него встревоженное лицо, но он пытается выдавить улыбку.
– Привет. Это я, Саша, друг твоей сестры. Мы виделись недавно.
– Саша. – Я откидываюсь на подушку. – Где я?
– Ты в больнице. Всё будет хорошо.
В больнице? Что я делаю в больнице? Я не знаю, как сюда попала. Я пытаюсь вспомнить, но голова наливается болью.
– Что я здесь делаю?
– На тебя напали неделю назад.
– Кто? – Я ошарашена. – Зач… Неделю назад?
Мне кажется я крикнула, но на деле просто просипела.
– Ты неделю была в коме. – Саша берёт меня за руку. Какие у него тёплые ладони. – Полиция позвонила по последнему номеру в журнале и он оказался моим. Я сразу приехал.
– Ты один?
– Нет, твоя мама тоже здесь. – Он запнулся. – Ну, была. Мы по очереди дежурим у тебя.
– Что врачи говорят?
– Что ты уникум. – Он улыбается. Но веселья в улыбке нет. – Что ты настоящий боец.
– Я, боец? – Мне смешно, но жуткая боль в груди заставляет стиснуть зубы.
Саша берёт мою ладонь в свои. Сразу становится легче. Головная боль медленно проходит.
– Всё будет хорошо. – Саша целует мою ладонь.
Я закрываю глаза и слезинка скатывается по щеке. Я не могу вытереть её и рада, что Саша её не видит. Он гладит мои руки и боль уходит. Я засыпаю.
За окном, в больничном дворике, сидит маленькая девочка с костылями. Она наблюдает, как маленький муравей тащит хвоинку, которая больше него в несколько раз. Он постоянно падает на спину и роняет хвоинку, но каждый раз снова тащит её дальше. Раз за разом. Раз за разом.
Тонущий в океане кисок
Жена выгнала меня из дома и выкинула все вещи. С деньгами было все плачевно. Полгода нужно было покопить, закрыть кредиты и снять квартиру. Я составил список подруг и написал первой: "Ты пустишь меня пожить у тебя месяц, за это я буду тебя крепко трахать и вкусно готовить". Уже через три минуты она написала адрес. Она была милая кошатница, скромно кончающая шепотом. За месяц у нее я заработал аллергию на кошек и стал разбираться в Доме-2. Она мало разговаривала и только смотрела своими бездонными голубыми глазами. В конце месяца она предложила мне жить дальше, но это было не по плану. За месяц ты не успевал до смерти надоесть человеку, не успевал сжиться с ним, а после месяца это уже было бы похоже на отношения.
Второй хозяйкой была избалованная 18-летняя девочка при деньгах. Весь месяц она нюхала порох и не выпускала меня из кровати, я спал часа по два в сутки, в основном отсыпался в метро, после работы, чтобы не ехать домой.
В доме происходил форменный пиздец, на кухне нон-стопом шел рейв, терлись какие-то люди, без остановки сыпались дорожки, гудели бонги, в углу стояло наполненное мутной водой 15-литровое ведро с обрезанной двухлитровой бутылкой. Пять раз я просыпался от того, что подруги хозяйки начинали заниматься со мной сексом, не спросив даже имени.
В конце месяца я вытряхнул из куртки три грамма спидов, пять марок и пол-веника чая, тихонько собрал вещи и по-английски ушел. Третьей по списку была певица с шикарными бедрами. Началась спокойная жизнь, тишина и покой. Просыпался я от того, что хозяйка распевалась голой перед зеркалом. Она была милая и очень домашняя, умела расслаблять мышцы горла и гордилась тем, что могла заглатывать член целиком. Она имела такую бешеную энергетику, что рядом с ней невозможно было уснуть, я спал на диване и наконец отлично высыпался.
Через неделю этой идилии моя прошлая хозяйка вышла из марафона и обнаружила, что я бежал. Дня через три она выследила меня и, когда я отпер дверь в квартиру, налетела сзади и затолкнула внутрь. Слов было не разобрать, она просто верещала. Зрачки ее были размером с блюдце. Попытки урезонить ее были бесполезны, я сел к столу и наблюдал за истеричкой. Она бегала по комнате и кричала – как я мог променять ее на кого-то еще, когда она от всего сердца пустила меня пожить, что убьет меня, а потом себя. Тут в замке щелкнул ключ и она заткнулась. Моя хозяйка-певица зашла в квартиру, в шляпе и с пакетом покупок. Спидовая хозяйка заверещала и бросилась на нее. Консервированный горошек улетел в стеклянный шкаф, яблоки рассыпались по ковру. Хозяйка-певица схватила початок кукурузы и принялась мутузить им вторую. Я благоразумно дал им заниматься делом, налил себе выпить и наблюдал, как они рвут друг на друге волосы и дерутся овощами.