Звезды в моих руках - Лим Юлия


Глава 1. Аля

Разрезаю красную бумагу ножницами. Придаю нужную форму, пишу на внутренней стороне синей шариковой ручкой: «Царапина над правой бровью». Пусть это останется здесь. Пусть больше подобное никогда не произойдет. Складываю объемную звездочку и верчу в руках. Глаза щиплет от слез и разочарования. В коридоре слышатся шаги. Сжимаю бумажку в кулаке и юркаю под одеяло. Дверь открывается с тихим скрипом – кто-то из родителей проверяет, сплю ли я. Наверное, папа. Может, хочет извиниться? Дверь закрывается, шаги удаляются, а настольная лампа все еще горит. Он не выключил ее… Слишком зол, чтобы пожелать мне спокойной ночи. Переворачиваюсь на другой бок и смотрю на ошметки красной бумаги на столе. Сегодня папа впервые за семнадцать лет ударил меня.

Новости о семейном и бытовом насилии часто высвечивались в ленте, но я пролистывала их, думая: «Меня это не касается». И сейчас думаю так же. Один удар ничего не значит, верно? Может, у папы случилось что-то плохое на работе, или они опять поругались с мамой. Да и синяков нет, а царапина – от его неровно подстриженного ногтя. Это всего лишь случайность.

Из коридора слышатся громкие голоса. Родители переругиваются:

– Иди и извинись перед ней, – говорит мама срывающимся голосом.

– Нечего было мне под руку лезть! А ты ее лучше не защищай, сосредоточься на воспитании, – рявкает папа.

– Куда ты?

– Подальше отсюда, отдохну в более приятной компании.

Хлопает дверь, я вздрагиваю.

– Спишь? – мама заглядывает в комнату.

У нее измученный вид. В руках ватные диски, антисептик и пластырь.

– Нет.

– Ты не переживай, он вернется и обязательно извинится, – она садится рядом и накрывает меня одеялом. Становится тепло и спокойно. Сейчас я в безопасности.

Мама обрабатывает мою рану, лепит на нее пластырь.

– У него что-то произошло на работе? – спрашиваю я.

– Какой бы ни была ситуация, он не имеет права тебя бить. Махать руками может любой дурак, – мама склоняется и целует меня в лоб, – умный человек должен уметь брать верх над эмоциями. Сладких снов, милая.

– Спокойной ночи.

Она уходит, по пути выключив настольную лампу. Глаза привыкают к темноте. Я не свожу взгляда с красного листа бумаги. Незадолго до ссоры я выбрала его и положила на стол. Хотела занять руки чем-нибудь, пока буду учить английский. Хобби переросло в стрессоотводчик – если я сильно нервничала из-за уроков или контрольной, или дома случалось что-то плохое, я садилась за стол и создавала новую фигурку. Динозавры, инопланетяне, высокие и низкие люди, птицы – комната выглядит, как выставка экспонатов.

Открываю кулак и смотрю на звездочку. Если намажу ее фосфорной краской, она будет светиться как настоящая. Кладу ее на прикроватную тумбу и натягиваю одеяло до носа. Завтра будет новый день. Папа извинится, и все встанет на свои места.

* * *

– Ты упала? – в классе ко мне подсаживается Роза. Мы дружим со средних классов, проводим много времени вместе. От ее любопытства и зоркого взгляда порой негде скрыться.

– Споткнулась и приложилась к краю комода, – вру я с фальшивой улыбкой.

– Сильно болит?

– Не очень. Я даже забыла о пластыре, пока ты не спросила.

Мы смеемся, болтаем, а, когда начинается урок, переписываемся под носом учителя. Ногти Розы сегодня желтые с нарисованными миньонами из «Гадкого я». Она профи в маникюре, меняет рисунки чуть ли не каждый день. Иногда хочется попросить ее сделать мне маникюр, но каждый раз становится стыдно, ведь за любую работу надо платить, а у меня пока проблемы с карманными деньгами.

«Тебя пригласили?» – пишет Роза. Почерк у нее корявый, буквы заваливаются влево. Сейчас она пишет лучше, а в пятом классе я едва понимала ее каракули.

«Куда?»

«У Кристины в субботу день рождения. Она вчера мне в личку писала. Сказала, что кроме одноклассников будут еще другие ребята из соседних школ».

Я кошусь на Кристину с легкой завистью. Она человек с совершенно обычной внешностью, но стоит ей заговорить или улыбнуться, по-особому зажестикулировать руками, как она становится всеобщей любимицей. Ее даже в шутку называют «госпожа Харизма». Она пришла к нам в школу в седьмом классе, подружилась с одноклассниками, а потом и с учениками из параллели. Кристина общается и с теми, кто учится в первую смену. Счастливчики! Мне бы тоже хотелось возвращаться домой днем, а не бродить в темноте.

«Меня она не приглашала», – пишу неохотно. Трудно признавать, что самый общительный человек в классе тебя динамит.

«Проверь личку еще раз».

Я достаю телефон и напоказ открываю сообщения Вконтакте, чтобы Роза видела: я от нее ничего не скрываю.

– Пусто, – разочарованно протягивает она, вздыхает, а потом внезапно обнимает меня за руку и прижимается щекой к плечу, – ну, тогда я без тебя не пойду!

– Пф, – я качаю головой. Когда ей чего-то очень хочется, она всегда так пристает. – Иди, раз так хочется. Подумаешь. Мы не обязаны с тобой делиться всем подряд.

– А ты что будешь делать?

– Найду какое-нибудь новое оригами, – я похлопываю подругу по спине. – Не парься, у меня есть, чем заняться.

* * *

Чем ближе к вечеру, тем мне тревожнее. Поглядываю на часы на смартфоне. До конца урока остается десять минут, и они летят слишком быстро. Когда я дойду до дома, родители уже будут там. И если с мамой у меня нет проблем, то вчерашняя ситуация с папой все еще болезненно царапает сердце.

Звездочка из бумаги лежит на прикроватной тумбе. Утром я теребила ее, даже подумывала разорвать и выкинуть, но что-то меня остановило. Будто секрет, спрятанный на оборотной стороне звезды, лучше оставить нетронутым.

– Я тебе позвоню по видеосвязи, – говорит Роза. Мы обнимаемся на прощание и разбредаемся каждая в свою сторону: она направо – до ее дома пять минут ходьбы, а я налево – мне топать пятнадцать минут.

Хорошо, когда живешь в центре города. Кино, рестораны, учебные заведения – все под боком. Мой мир вот уже семнадцать лет состоит из блеклой стабильности. Уроки начинаются после обеда, а заканчиваются, когда взрослые идут домой ужинать. Я дружу только с одной девочкой, хотя и не жалуюсь. Чем больше друзей, тем больше обязательств. Иногда я прихожу к маме на работу и помогаю ей. Она работает в офисе, который находится в высотном здании с множеством прозрачных окон. Если задрать голову, увидишь лестницы и людей, снующих по ним вверх-вниз. Мама занята переговорами или подготовкой документов, поэтому мне поручаются мелочи вроде уничтожения ненужных бумаг, скрепления страниц степлером или скрепками. Моя мама работает секретарем, и к работе относится очень ответственно. Однако даже она не способна успеть переделать все на свете до шести вечера. Ее часто задерживают, отправляют в командировки. Мы с папой подолгу питаемся пельменями или макаронами, потому что кроме них ничего не умеем готовить.

Я не хожу в кружки, не занимаюсь вокалом, хотя люблю петь; мой английский хромает, а на личном фронте без перемен. Иногда я засматриваюсь на парней в школе или на улицах, а также на актеров из сериалов, но никто из них не нравится мне до трепета в сердце. Роза однажды сказала, что я «какая-то неправильная девчонка со странными интересами». Мы потом посмеялись, но она права.

Дома пахнет пюре и свежими котлетами из индейки. Мама всегда вкусно готовит.

– Мой руки и садись ужинать, – зовет она.

– Сейчас, – торопливо переодеваюсь в домашнюю одежду, мою руки и осторожно захожу на кухню. Папы еще нет.

Мама перехватывает мой обеспокоенно-настороженный взгляд:

– Сегодня он не придет. Сказал, занят на работе.

– А-а… – я сажусь за стол и смотрю в тарелку. Мама уже положила туда пюре, а котлеты настолько горячие, что я вижу исходящий от них пар. Во рту скапливается слюна, в животе урчит. Я беру вилку. – Он давно так не делал.

Я не сразу понимаю, что сказала это вслух. Папины ночевки в другом месте болезненная тема для мамы, да и для меня тоже. Раньше он работал на севере, и мы сильно по нему скучали. Все изменилось, когда папу уволили, и он стал работать в какой-то местной фирме. Ни я, ни мама до сих пор не знаем ее названия.

– Да, давно, – мама садится за стол. Ножки стула со скрипом трутся о плитку. – Давай не будем портить друг другу аппетит ненужными разговорами. Ешь.

– Приятного аппетита, – я уплетаю еду. В любой ситуации она улучшает настроение. Не понимаю тех, кто намеренно голодает. Это вредно и опасно для организма.

Когда с ужином покончено, мама берет тарелки и ставит их в посудомоечную машину. Все лучше, чем портить кожу рук бесконечным мытьем посуды. Резиновые перчатки лежат в ящике для вида, мы никогда ими не пользуемся.

– Когда папа извинится, обязательно скажи мне, – говорит мама.

– Конечно, – я протягиваю к ней руки, чтобы обняться, но она не замечает моего жеста и проходит мимо, погруженная в свои мысли.

Я ухожу в комнату. Ищу в интернете новые виды оригами. Выбираю что-то посложнее, подготавливаю бумагу, а потом сижу, уставившись в стену. Проступок папы, тон мамы, приглашение Кристины, которого у меня нет, все это странным образом спутывается в клубок колючей черной шерсти. Я не знаю, как его распутать. Взять ножницы будет проще.

Глава 2. Жора

Фотография в деревянной рамке шатается. Я вжимаюсь спиной в стену. Бежать некуда, она перекроет мне дорогу. Пытаюсь сосредоточиться и сосчитать хотя бы до пяти. Вдох-выдох, рука на пульсе, а он скачет. Сердце бьется, кровь отливает от лица. Мимо пролетает блюдце, что я подарил ей на восьмое марта в прошлом году, и разлетается белыми осколками по комнате. Один из них царапает мне кожу на руке.

– Я тебя для чего ращу, – кричит мать, – чтобы ты мне двойки из школы приносил?

Она швыряется всем, что под руку попадется. Я забыл убрать сервиз, это моя ошибка. В нашей квартире острые предметы опасны, поэтому перед уходом в школу я убираю их по шкафам.

– Тварь неблагодарная! – мать бросает кружку, которую я вручную разрисовывал несколько суток, чтобы ей понравилась уникальность подарка, на пол. Она не бьется полностью, лишь ручка отскакивает и отъезжает по линолеуму. – Предатель. Такой же, как твой отец. Ничего нормально сделать не можешь!

Тут мать оседает на стул и громко надсадно рыдает. Ее руки то висят как у манекена, то подлетают к лицу и закрывают размазавшуюся косметику. Она бизнесвумен, но каждый раз перед тем, как устроить истерику, красится дешевой помадой, дурацкими тенями и подсохшей тушью. Она делает это умело, никто не заметит, кроме меня. Моя мать – истеричка.

Я беру в ванной совок и веник, возвращаюсь и собираю мусор. Она обожает кухонные наборы: сервизы, чайники, кружки, стаканы – все, что можно разбить. Однажды я купил пластиковые стаканчики, за что немедленно был наказан и простоял в углу пять часов. Мочевой пузырь едва не лопнул.

– Сил моих нет на тебя смотреть, – всхлипывает мать. Я исподлобья оглядываю ее. Смотрит на меня сквозь растопыренные пальцы. Сложно отказать человеку, которому ты обязан всем. – Убери этот бардак и скройся в своей комнате. Не выходи оттуда, пока я не позову.

Я поднимаюсь, поворачиваюсь. Она щелкает пальцами, я вздрагиваю.

– Погоди-ка… Ты приготовил мне еду?

– Да, – легко киваю на холодильник, – там спагетти с…

– Избавься от мусора и разогрей мне ужин, – мать вытирает размазанную косметику салфеткой и смотрит на меня темно-серыми глазами. – Чтобы, когда я вернусь из ванной тут стояла горячая еда, а тебя не было. Понял?

Я киваю. Она проходит мимо и захлопывает дверь ванной передо мной. Для таких случаев у меня в ящике стола лежит пачка мусорных пакетов. Я сбрасываю осколки в один, затягиваю узел и выхожу на лестничную площадку. Кидаю мешок в мусоропровод, возвращаюсь обратно и мою на кухне руки. Разогреваю для матери ужин, расставляю столовые приборы, достаю из холодильника наполовину опустошенную бутылку вина. Сегодня оно ей понадобится. Закончив с оформлением стола и разливом алкоголя, я исчезаю в своей комнате и закрываю дверь. Когда-то на ней был шпингалет, но мать от него избавилась. Ей нужно знать, чем я занимаюсь, и плевала она на мое личное пространство. По ее мнению, я лоботряс, а по моему собственному я… Не знаю, кто я.

* * *

– Осанкин, чё спишь? Играй уже в команде! – рявкает тренер.

Я трясу головой, часто моргаю. Свет настенных ламп слепит. Я всю ночь ворочался и смог заснуть только под утро. Кое-как пережил утренние занятия, а теперь должен выложиться по полной, чтобы моя баскетбольная команда не продула.

Я веду мяч по полю, вижу открывшегося игрока и пасую ему. Эта игра тренировочная, можно схалтурить. Я потрачу меньше сил, а тренер будет думать, что я командный игрок. Они все понятия не имеют, как я их ненавижу.

– Жора, аккура… – слышу крик, поворачиваюсь и мяч попадает мне в ногу.

От неожиданности спотыкаюсь и падаю на спину. Мир перед глазами расплывается красными пульсирующими пятнами. Дребезжит свисток – тренер объявляет тайм-аут.

Меня поднимают ребята из команды, они же усаживают на скамью. Кто-то прикладывает к моей ноге пакет со льдом. Я дезориентирован.

– Жора, ты как?

– Блин, куда смотрел-то, Осанкин?

Они все болтают, беспокоятся, а я так хочу, чтобы никого из них не было рядом. Пусть они все исчезнут, провалятся или сдохнут. Мне все равно.

– Тебя заменит Лопатин, – тренер хлопает меня по плечу, – сходи в медпункт и вали домой. Ты мне на передовой нужен на настоящем матче. Слышишь меня?

Я мычу что-то неразборчивое, поднимаюсь, пошатываясь.

– Жилин, сопроводи его, – говорит тренер за моей спиной.

Колька Жилин – мой главный соперник. Когда надо, мы играем слаженно, но обычно он кидает в меня мяч.

– Ну че, неудачник, пойдем, – Жилин берет меня под руку и тащит к выходу из спортзала. Впереди лестница, при каждом шаге нога болит.

– Отвали, сам дойду.

– Нет уж. Раз тренер мне тебя поручил, я его не подведу, – он с силой сжимает мое плечо. Я стискиваю зубы, не меняясь в лице. – Ты, Жора, слишком много о себе думаешь. Тебя половина команды терпеть не может, другая половина поддержит первую, если встанет вопрос о том, чтобы тебя выперли. Ты понимаешь, о чем я говорю?

Я молчу. Мне плевать на его угрозы, но если меня выпрут, у матери случится очередная истерика, а они у нее никогда хорошо не заканчиваются. Поэтому я натягиваю на лицо дурашливую улыбку:

– Брось, Жилин. Я просто не хотел тебя напрягать. Сам ведь говоришь, что у всех от меня проблемы.

– Рад, что ты это понимаешь, – он тащит меня к медпункту и отпускает только у самой двери. – Когда тренер спросит тебя, хорошо ли я помогаю, не сболтни ему чего-нибудь лишнего. Понял меня?

– Хорошо, – говорю я.

Гребаный придурок.

* * *

Я часто слышу жалобы одноклассников на родителей. Одним не дают карманные деньги, вторых не отпускают на вечеринки, третьим запрещают ходить на свидания. Их проблемы ничего не стоят. Не думаю, что кто-либо из них таскал на себе пьяных матерей, оттирал за ними блевоту в прихожей и в подъезде, или извинялся за «доставленные неудобства».

Моя мать – директор в крупной компании. Благодаря ее навыкам они зарабатывают миллионы. Может, даже миллиарды. В бизнесе она готова сожрать любого, кто перейдет ей дорогу. Всегда выглядит безупречно, носит брендовую одежду и дорогущие туфли. Наша квартира отремонтирована и обставлена дорогой мебелью. Я всегда получаю то, что хочу, лишь упомянув об этом. Но ни новый айфон, ни суперудобные кроссовки за тридцать штук не стоят моих мучений.

Хуже всего, когда она приводит очередного оборванца, и заявляет, что это мой будущий отец. Все эти альфонсы используют ее, крадут наши вещи и сбегают, а моя мать ударяется в истерики. Она может себе позволить работать удаленно, поэтому иногда она уходит в недельные запои.

Мы были счастливее, когда мне было пять, а она еще не дослужилась до поста директора. И не развелась с отцом. После развода ее будто подменили. Моя добрая мама исчезла, а вместо нее появилась вечно недовольная ведьма. Она запретила отцу видеться со мной, бабушку не пускала в наш дом до самой ее смерти. Со временем отец сдался и переехал в другой город. Я стал ему не нужен. Впрочем, как и он мне.

Дальше