…Значит, на Беспине — тоже. Тоже. Сила великая.
«Отец даже не знает, как я выгляжу, — осеняет вдруг Люка, как обычно, чрезвычайно вовремя. — Он никогда меня не видел».
Люк сглатывает.
— Вам что-то нужно? — спрашивает отец. Люка явно не рады видеть. Слышать. Сила…
— Я… Вам больно? — наконец-то доходит до Люка. — Я вам могу помочь? На вас ведь тоже идет эксперимент, да?
— Идет, — отец хмыкает. Эксперимент, если он есть, не таков, как для остальных. Ну так кто бы сомневался. — Но на меня не действуют обезболивающие.
— Вообще? — ужасается Люк.
— Большая часть. Те, что сюда заправлены, — культя руки указывает на приборы, от которых к шее и груди отца тянутся трубки, — точно. Ничего. Еще трое суток без сна и меня вырубит автоматически.
Это он утешает глупого идеалистического повстанца, или пытается сманипулировать глупым идеалистичным повстанцем? Собственно, одно другого не исключает…
Сила молчит. Зла Люку не хотят, это точно. И лжи в словах отца нет. Точно нет. Он и правда… Люк хочет было спросить, сколько отец вот так, без сна, но вовремя останавливается. Во-первых, откуда тому знать, во-вторых, а какая разница? Сколько бы ни было.
Он все-таки и вправду глупый и идеалистичный повстанец.
Люк подходит ближе. Отец поворачивает к нему голову. И он прекрасно держит лицо. Вот только Люк чувствует, не может уже не чувствовать, раз поняв, как ему больно.
Сила, как хочется… коснуться. Обнять. Будто перед ним и правда только его родной человек, которому чудовищно плохо, а не… все остальное.
— Что на вас подействует? — спрашивает Люк. — И где это взять, если оно тут вообще есть?
— Должно быть, — говорит Вейдер и озвучивает название. — В основном зале, рядом с операционной, должно быть помещение с консолью с инвентарными списками.
— Вам рассказывали, как здесь все устроено? — напрягается Люк, хотя чему удивляться-то…
— Так организован стандартный имперский медблок. Я сильно удивлюсь, если здесь все иначе.
— Хорошо, — говорит Люк. — Я сейчас посмотрю.
Он выходит из палаты, трет лицо ладонями. Во что-то он ввязывается. Непонятное. Он подчиняется Дарту Вейдеру, и ничего хорошего из этого выйти никак не может, но…
Но, действительно. Но.
Дурак ты, Люк Скайуокер, наивный и сентиментальный. И не лечишься. Все, что угодно, только бы не принять то решение, какое следует, да?
Люк действительно находит указанную консоль именно там, где сказано. И нужное лекарство действительно есть в списке. И это действительно обезболивающее, очень сильное. Противопоказания занимают половину экрана, Люк пролистывает описание до конца, пытаясь вчитаться. Нет, ничего особенно там нет. Лекарство аннулирует действие каких-то других, вроде бы тоже обезболивающих, каких-то кроветворных… Ничего, что бросалось бы в глаза.
Люк забирает цилиндр с лекарством из автоматического шкафа и спешит назад. Сила спокойна. Сила одобряет. Люк надеется, что она не ошибается — ну и что представление Силы о хорошем исходе хоть как-то коррелирует с его собственным.
— Вернулся, — констатирует отец. С удивлением? Ага. Похоже.
— Я же обещал. Куда вставлять эту штуку?
Отец называет номер, больше всего похожий на координаты. Оказывается, все пазы системы обеспечения помечены цифробуквенным кодом, и он стандартизирован. Надо же… Люк осматривает все шкафы, пока наконец не находит нужный, и не вставляет цилиндр туда, куда следует, перепроверив код два раза.
— Ну вот, — говорит он. — Спокойной вам тогда ночи.
Отец молчит. И только подойдя к двери Люк слышит:
— Спасибо. Я этого не забуду.
Люк сглатывает и почти выбегает за дверь.
========== 4 ==========
Семь лет назад
Перед Императорским приемом Палпатин всегда приглашал его в личную галерею. «Показать новое искусство», говорил он. Скульптуры, конечно — то, что можно ощупать и высказать свое мнение. Его попытки угадать, что именно имел в виду очередной скульптор, повелителя веселили и настраивали на благодушный лад перед приемом. Собственно, и его самого тоже. Зачем и затевалось. Его император формальными приемами несколько тяготился. Потеря времени, чистая демонстрация статуса и необходимость лишь наблюдать за интригующим кублом двора, а не интриговать самому — ну только в открывающей речи намеков подбросить. Но речь предназначалась всей Империи, так что и тут не развернешься. Скука.
Но в последнее время отношение Палпатина к приемам стало меняться. Как и к их прогулке по галерее. Теперь именно прогулками император, казалось, тяготился — но Вейдер списывал изменения на смутную политическую обстановку, на занятость повелителя и нежелание терять время, на, в общем, что угодно, кроме реальной причины. Зрячий бы сказал — слепое пятно, а как сказать слепому?
Непростительное недомыслие?
В этот раз ощущение раздражения от Палпатина оказывается столь четким, что Вейдер чуть не замирает в дверях галереи в ошеломлении. Так — никогда не было.
— Если повелитель против моего присутствия…
— Нет-нет, — благожелательный тон на фоне демонстрируемого ощущения в Силе царапает слух диссонансом. — Пойдемте, друг мой. Может быть, хоть это мое приобретение вы оцените.
— Мой художественный вкус, увы, не соответствует вашим стандартам, ваше величество.
Здесь они называли друг друга по имени. Раньше. Никак не припоминалось, когда это изменилось. Как давно. Год назад? Два?
— А могли бы уже и приподняться над плебейским уровнем, мда, могли бы, за все время, что я с вами вожусь, друг мой.
— Я — военный, ваше величество, боюсь, это безнадежно.
— Вы знакомы с адмиралом Трауном, я полагаю, — ласково интересуется Палпатин.
— Опосредованно.
Адмирала флота Трауна он, конечно, знает. Иное было бы странно. Но они даже не знакомые и уж тем более не приятели. Палпатин продвигает Трауна в гранд-адмиралы, и через пару лет это будет вполне заслуженно. Чисс достоин. А справиться сможет уже сейчас.
— Он утверждает, что его гениальная стратегия основывается на глубоком понимании искусства и культуры противника. Вам бы стоило взять пример.
Врет ваш Траун, хочет сказать Вейдер. Искусством он, наверняка, и впрямь интересуется, обманывать императора в таких неважных деталях стал бы только идиот, но его гениальная стратегия основывается на разведке в первую очередь. Как и у всех. И на личном таланте. А уж какие подпорки необходимы личному таланту — это индивидуально. Вот ему лично — медитации на мостике, даже если он не видит звезд. Одно их наличие за транспарантилом и ощущение работающих людей в «яме» настраивают его на нужный лад и помогают думать.
Траун же явно культивирует образ непонятного и опасного гения, получающего откровения магическим путем через искусство. Ну что ж, тоже стратегия. Каждому свое.
— Я обращу внимание на его методы, — говорит Вейдер вместо этого. На личную разведку уж точно следует обратить. Мало ли.
— Прекрасно, прекрасно… — отвечает Палпатин, его явно не слушая. И останавливается у стены. У явной картины. И показывает на нее. — Что скажете, друг мой?
— Повелитель? — переспрашивает Вейдер. Вопрос Палпатина не укладывается в голове. В картину мира он тоже не вмещается.
— Я помню, что вам не нравятся картины, — говорит Палпатин, а в силе ощутимо только растущее его раздражение. Никакой подсказки. — Но извольте изменить своим вкусам.
Это проверка? На что? Что именно, какой намек следует понять?
Вейдер кланяется вместо ответа.
— Ваше величество, я прошу снисхождения. Я не понимаю.
— Сила, Вейдер, — раздраженно бросает Палпатин, — я просто хочу чтобы вы посмотрели на картину и сказали ваше мнение. Что в этом непонятного?
Абсурдность требования лишает Вейдера речи. Но рядом стоит наливающийся непритворным гневом император, и Вейдер поворачивается к картине.
Все, что могут сказать его анализаторы — что это, с большой вероятностью, абстракция. Но шанс ошибки велик. А ошибиться нельзя. И он делает то, что наедине с императором не делал никогда. Его команда сидит сейчас на связи, в ожидании начала приема, где они будут его глазами — там слишком много людей, реакции на внешность которых должны быть полностью точны. Он вызывает их раньше.
Если они и шокированы, то этого не показывают.
— Это пейзаж уничтоженной планеты. Как после «базы дельта-ноль». Все в черных тонах, и такое, стилизованное. Абстрактное. Под пустым небом. Тоже таким… черным.
— Погодите, погодите… Милорд, поворот головы на два градуса вправо.
— «Вправо»! Учишь вас, учишь.
— Тишина в эфире.
— Это лицо. Стилизованное. Кажется, императора.
— Точно императора. Сила, какая жуть.
Вот, значит, как. Действительно, проверка. И намек.
О проекте «Звезда Смерти» Вейдер, конечно, знает. Как и император знает о том, что он категорически против. Но, похоже, его мнение только что сочли неважным.
— Ну и что же вы видите, Вейдер? — недовольно спрашивает Палпатин.
— Величие империи, — отвечает Вейдер. Ему кажется, он постарел сейчас лет на десять. Почему, повелитель?..
И гнев императора истончается. Сменяется весельем. Палпатин хихикает и сухо хлопает в ладоши.
— Ну вот, видите, можете же, когда хотите. Я должен спросить вашего мнения о других картинах моей коллекции, непременно. Но не сейчас. Пойдемте, друг мой, нас ждут.
…Он забыл, что я слеп, осеняет Вейдера, когда он разворачивается и следует за императором в тронный зал. Никаких сложных игр. Он просто забыл. Забыл.
— Сила, — выдыхают в наушнике его люди, он даже не может разобрать, кто именно. Осознали то же самое. — Что же теперь будет?
Он не знает.
Во второй раз все вокруг рассыпается в пыль.
***
Когда адмирал флота Траун получает таки заслуженного гранд-адмирала, Вейдер устраивает учения. Ему нужно понаблюдать за Трауном, как говорится, вживую.
Все учения на самом деле — один большой вопрос: кому Траун верен в первую очередь. Императору лично, или же Империи?
Траун вопрос, разумеется, изящно обходит, выворачивается из приготовленной ловушки (победа над захватчиками или ставка императора) и учения с блеском выигрывает, чем повергает собственных адмиралов в шок. У Вейдера не выигрывали очень давно.
Вейдер поздравляет его, не выказывая никакого гнева, — потому что никакого и не испытывает, все прошло ровно так, как и предполагалось, — и адмиралы Трауна явственно выдыхают. Вот они преданы лично ему, тут сомнений нет. Сам Траун читается плохо, но, похоже, насторожен и очень, очень внимателен. Он прекрасно понял вопрос. И так же прекрасно понял, что дело-то было совсем не в победе.
И на приеме для генералитета после учений — люди хорошо поработали, заслужили, — он подходит к Вейдеру, как всегда стоящему поодаль от толпы и рядом с окном. Окружающие полагают, что он смотрит на звезды. На самом деле он читает документы по флоту через интерфейс на лице. Так куда быстрее, чем руками. Работы меньше не становится — и в работе ныне его единственное спасение. Хотя смысл она теряет стремительно — с той же скоростью, с какой его император теряет связь с реальностью.
В Темной стороне Палпатин сейчас силен, как никогда. Но Вейдер не может отделаться от мысли, что тот человек, которому он так давно клялся в верности, не положил бы на алтарь ситхского могущества свое государство. Хотя именно это он и сделал. Вейдеру кажется, что как он сам заменил Энакина Скайуокера, так и Шива Палпатина пожрал Дарт Сидиус. Только — не добровольно, а обманом подчинил, захватил в плен, из которого не освободить.
И что с этим делать — вот подлинный вопрос.
— Могу ли я к вам присоединиться, милорд? — спрашивает Траун.
— Звезды общие, — отвечает Вейдер, шагнув в сторону. Траун встает рядом с ним.
— Вас утомил прием, гранд-адмирал?
— На мостике я чувствую себя свободнее, — неожиданно сближает дистанцию Траун. Ну что ж… хорошо.
— Привыкайте, — говорит Вейдер. — Вы теперь — тяжелая фигура. Политические игры проводятся не в космосе.
— Честно говоря, предпочитаю страто. Оно честнее.
— Вас так заботит честность игры, гранд-адмирал?
— Только честная борьба позволяет самосовершенствоваться.
Вейдер хмыкает про себя. Адмирал никак решил, что учения ему просто сдали ради политического хода, и обиделся. Насколько может обидеться чисс.
— Согласен.
От Трауна плещет удивлением, быстро взятым под контроль, а Вейдер усмехается. Да, ты выиграл честно. И да — я закладывался на свой проигрыш. Это тоже — часть подлинного вопроса. Часть условия. И что ты скажешь?
— В таком случае, — голос Трауна идеально вежлив и ровен, — вы позволите пригласить вас на частную игру в страто, милорд? У меня на Химере?
Хороший ответ. Траун хочет полностью понять ситуацию и отказывается играть вслепую. Ну что ж…
— С удовольствием, гранд-адмирал.
Его шаттл прибывает на «Химеру» частным порядком, Траун встречает его лично, один. Никакого церемониала. Немногие бы удержались. Впрочем, если бы Траун оказался не из их числа, Вейдера бы здесь просто не было.
Они не разговаривают ни о чем существенном по пути до покоев Трауна. Детали брифингов после учений, кого следует представить к повышению по результатам, кого бы Траун не отказался переманить от Вейдера… если они, конечно, захотят.
— Если захотят, — соглашается Вейдер. Оба понимают, что шансы малы.
В покоях Трауна, как говорит анализатор, слишком темно для людей. Траун не торопится поднимать освещение, ведет Вейдера дальше, к тому, что определяется как столик, стоящий у стены. Нет, экрана: изображение на ней смещается.
Атеч-78, опознает анализатор. Планета, над которой они находятся. Виртуальное окно, значит. Ну что ж…
— Прошу вас, — говорит Траун.
Вейдер садится в кресло у стола страто. На столе развернута стандартная начальная конфигурация. Корабли хорошо определяются анализатором, четкость вполне достаточна.
— Прошу простить, что здесь так темно, я сейчас подниму освещение до комфортного для людей.
— Не нужно, — говорит Вейдер. Касается клавиатуры страто, переключает на встроенный режим для слепых и кладет ладонь на изменившуюся панель. — Мне все равно.
Траун пару секунд молча стоит рядом. Потом опускается напротив.
— Конечно, милорд.
После краткого и яркого всплеска эмоций, — смеси триумфа от подтвержденной догадки и шока от нее же, — теперь он ощущается полностью спокойным. Собранным. Прекрасно.
— Выбор кампании за вами.
— Полагаю, — все так же спокойно произносит Траун, — момент выбора уже… пройден.
— Не для вас. Пока.
— Щедро, милорд.
Вейдер пожимает плечами.
— Недобровольность участия влияет на качество игры. Вы, я полагаю, понимаете, насколько это критично в моей ситуации.
— Разумеется. Могу ли я узнать…
— Стану ли я… играть без вашего участия?
— Да.
— Не стану.
— Все ли… игроки собраны?
— Вы первый, — усмехается Вейдер.
Из крупных фигур.
Ему необходим одаренный. Лучше всего джедай, только где же такого взять теперь. Или Исанне Исард. Идеально было бы — и то, и другое. Но если придется выбирать, он выберет Исанне. Вопрос в том, что выберет она сама. И сколько времени это займет.
И останется ли к тому моменту хоть что-то от Империи?
Траун задумывается. А потом выбирает кампанию из списка. Битву при Дромунд-Каасе, из войны против императора Вишейта, три тысячи лет назад.
— Ваш ход, милорд.
И Вейдер, улыбаясь, делает его.
========== 5 ==========
Сила его предала — вот что думает Люк. Он не ощутил никакого предупреждения, никакой опасности, напротив, ему хотелось, хотелось спуститься вниз, снова увидеть отца, и потому он встал совсем рано, чтобы никто не успел его хватиться. Спустился в лабораторию. И когда сделал шаг из лифта…
Ему кажется, на него обрушилось перекрытие. Темная, беспросветная тяжесть, чужая воля, вколачивающая в мысли нужное поведение, нужные действия и слова. Подчинись, требует темнота. Повинуйся. И останешься цел. Все останутся целы и живы, если будет так, как я хочу.
Подчиняйся.
Люк кричит в голос и бьется под плитой, понимая, что безнадежно. Но так же — что стоит сдаться, и от него самого ничего не останется.