— Мне очень жаль, что она погибла, — говорит Палпатин тихо.
— Моя вина.
— И ты хочешь, чтобы я казнил тебя за это.
Он молчит. Палпатин, как всегда, видит его насквозь.
— Хорошо, — вдруг говорит его император. — Хорошо. Я приговариваю Энакина Скайуокера к смерти, немедленной.
Это ведь облегчение, верно?..
— Спасибо, — шепчет Энакин.
Что-то меняется в звуке приборов, а на лоб ложится сухая теплая ладонь. Он улыбается, когда чувствует, что сознание уплывает. А та ярость внутри, тот гнев — это неважно.
Так будет правильно. Справедливо.
…Слабак. Слабак.
Это его последняя мысль.
…Он приходит в себя, задыхаясь.
Разве не вся боль должна была исчезнуть, разве не должно было все закончиться?..
— Я казнил Энакина Скайуокера, — произносит жесткий и властный голос справа. — Он мертв. Ты слышишь меня, друг мой?
Да. Он слышит.
И что-то внутри с огромным облегчением обрушивается. Рассыпается в пыль. Само имя его рассыпается пеплом. Следующий вдох безымянного человека легок, несмотря на физическую боль.
— Я даю тебе новое имя, — продолжает Палпатин. — Дарт Вейдер. Согласен ли ты?
Имя ложится на него — на оставшегося в живых командующего и мастера войны, — как родное. Он просто о нем не знал раньше. Вот, сейчас узнал.
— Да.
— Клянешься ли ты служить Империи?
— Да.
Сухая ладонь ложится на лоб. В голосе Палпатина улыбка:
— Отдыхай. Выздоравливай. И не беспокойся о слепоте. Ты прекрасный аналитик, друг мой, а экраны для слепых придуманы давным-давно. Ты нужен Империи, не смей сомневаться. Даже если никогда больше не встанешь на мостик и не возьмешь меч.
— Встану, — говорит он уверенно. — И возьму.
Энакин бы не встал. Но Энакина больше нет. А Вейдер не знает о том, что можно сдаться обстоятельствам, и учиться не собирается.
Палпатин не верит ему, но не хочет спорить, прощается, уходит — а Вейдер понимает, что только что прочитал эмоции своего сюзерена. Сила вернулась. Тихо и просто. Ну что ж. Значит все правильно. Значит — так тому и быть.
***
Сначала он требует информацию. Постоянный поток новостей в наушник. Политических сначала. Нужно понять, что с Империей, что с войсками, что с людьми Энакина. Их командир не вернется никогда, но это не значит, что Вейдер не чувствует за них ответственности.
Потом, когда состояние стабилизируется достаточно, чтобы можно было воспринимать принципиально новую информацию, он требует отчетов о своем состоянии. Подробных. Меддроиды поначалу разъясняют непонятные термины, а потом стек их терпения явно переполняется и ему наконец-то прикрепляют первый из протезов, на наименее проблемную правую руку, и начинают обучать голонет-интерфейсу для слепых.
Он по-прежнему видит сны в свете и цвете. И, просыпаясь, ждет, что вот сейчас — и темнота разойдется. Осознание, что она не исчезнет больше никогда, уже почти не приносит боли. Он привык. Привыкнуть можно ко всему. Но когда он ослепнет и во сне, станет, наверное, легче.
Врачей-людей он почти не запоминает. Слишком часто меняются. Не выдерживают — хотя он не понимает, чего именно. Верить, что все получится, им не обязательно, достаточно просто работать как следует.
Но когда в палату однажды входит новый врач, Вейдер «присматривается» к нему Силой с любопытством: в вошедшем нет ни страха, ни жалости, ни сострадания. Он сосредоточен, деловит и по-рабочему возбужден. Ему интересно.
— Серали, третий в линии врачей Серали, — представляется он. И без паузы: — Скажите-ка, милорд, как так вышло, что вы еще не до конца освоили интерфейс?
Хм.
— Чувствительность протеза сбоит, — отвечает Вейдер честно. — Потерял время на калибровку сигнала.
— А заменить?
— Это лучшее, что мне могут предоставить. Реклама новейшей синтекожи врет на двадцать процентов.
— Кто бы мог подумать, мда.
Вейдер хмыкает. Действительно.
— Если я правильно понял ваш план, — говорит врач, и Вейдер удивляется про себя: предыдущие план даже не рассматривали, как глубоко утопичный, — то вам потребуется куда лучшая чувствительность. Даже лучше естественной, из-за перчаток.
— Верно.
— Что вам нужно, чтобы начать ее разработку?
«Сработаемся», — думает Вейдер и говорит — что.
***
Встать, не видя, оказывается куда сложнее проектирования той же синтекожи и имплантата в спину. Кто бы знал, насколько человеческое чувство равновесия завязано на зрение, даже у одаренного. А ведь просто встать ему недостаточно, ему нужно, чтобы никто даже не подумал о том, что он слеп. Нужно научиться ходить так, двигаться и ориентироваться так, чтобы и мысль такая не возникла.
…И летать. Он должен научиться летать снова. Должен. Пусть даже он никогда больше не увидит звезд, не ощутит громады космоса, как зрячий. Все равно.
Его команда из врачей, инженеров и дроидов, как-то сама собой собравшаяся вокруг него в больнице за прошедший с его рождения год, сначала громко празднует его первые шаги как автономной единицы, а потом собирается на мозговой штурм вокруг его постели.
— Нам нужен терапевт со специализацией в адаптации слепых, — говорит Серали, — причем, чтобы понял специфику. Я найду.
— Нам нужно понять, чем заменить зрение при передвижении по незнакомой территории.
— Сила?
— Сила — это конечно. Но есть же Силовые аномалии. Да и вообще…
— Дублирование систем — благо.
— Воистину.
— И как? Ну вот есть визоры, в маске. Будут, в смысле, всунем. Имплантата не сделать…
— Ну, теоретически…
— Теоретически да, — резко отвечает Серали, — можно имплантироваться непосредственно в зрительную долю. Но, во-первых, гарантия успеха меньше десяти процентов, во-вторых, риск инсульта… И мозжечок рядом. В общем, с моей стороны вето, и если решите так рисковать, то без меня. Мне жалко гробить всю мою работу прошлого года.
— Да все согласны, я ради полноты картины. Милорд?
— Согласен.
— Визуальный сигнал можно вывести на кожу лица. Вопрос в том, как его закодировать.
— Хм… а эта идея мне нравится. Есть в ней верное безумие.
— Это типа как у Корусантских летучих мышей будет? Они лицом видят.
— Кстати, а ведь чисто визуальной картинкой можно же не ограничиваться!
— Предлагаешь сонар встроить?
— А что?
— Так, стоп, запишите эту мысль, и пока отложим. Нам бы с визуальным сигналом разобраться.
— Псевдографика? — предлагает Вейдер. — На базе идеограмм письменности для слепых?
Энакин Скайуокер когда-то играл в такую игру на очень древнем датападе, выкопанном у джав. А потом Уотто продал раритет собирателю древностей, причем задорого.
Почему-то прошлое вспоминается очень легко и так ярко, что можно было бы потеряться в нем, имелось бы такое желание. У него желание, скорее, обратное. Это уже не его прошлое, пусть остается мертвым. Со всем своим светом.
— Надо попробовать, — говорит Таги, один из инженеров. — Вот соорудим прототип маски и попробуем. Покрытие надо будет подобрать, кстати, чтоб кожу не раздражало при долгом ношении.
— Не найдем, так сделаем.
— Чтобы начать, стандартного будет достаточно, — говорит Вейдер, и они соглашаются. Всем хочется начать побыстрее.
Полгода спустя он встречает прибывшего с очередным визитом Императора в местном саду. Говорят, очень красивом. С панорамным окном, за которым открывается невероятный вид на Корусант.
Невероятие его, Вейдер, разумеется оценить не может, но расположение планеты «видит», как большое белое пятно в глубине, справа от центра зрения. По лбу и щекам льются строчки символов, а составить картинку из них — дело простой тренировки.
— Я… ошеломлен, друг мой, — произносит Палпатин после четверти часа прогулки по извилистым тропинкам сада за разговором о политике и о войне.
— Я обещал вам, что вернусь, — отвечает Вейдер. — Теперь вы мне верите?
Палпатин останавливается.
— Я передам вам большую власть, друг мой, — говорит он сухо. — Тот самый пост, о котором мы с вами договаривались. Но о вашей проблеме никто не должен узнать, кроме ваших людей. Никто. Никогда. У моей правой руки не должно быть слабостей.
Вейдер преклоняет колено и кланяется.
— Их нет, ваше величество. И не будет.
========== 3 ==========
Вместо того чтобы делать то, что нужно — знать бы, что именно нужно, — Люк сбегает на мостик и помогает разобраться с навороченной системой управления.
Встречает «Проныр» в ангаре.
Перепроверяет траекторию гиперпрыжка вместе со специалистами. Если где ошибка, джедай наверняка почует, считают десантники. Хорошо бы, вот только Люк не уверен, что сейчас способен почувствовать хоть что-то вообще. Он себя-то чувствует с трудом.
Они прыгают — и, в результате, не туда, куда нужно: гипердрайв корабля-тюрьмы посреди траектории начинает вести себя подозрительно, и командир командует немедленный выход из гипера.
Их выносит на окраину системы красного сверхгиганта. Очень красиво. И очень далеко от Базы-1. И вовремя — гипердрайв перестает отвечать диагностике, а датчики отсека фиксируют взрыв.
— Ну мы попали, — констатирует командир десанта. — Точно же какая-то из систем безопасности сработала. Джедай, ну ты мог бы и сказать!
Люк пожимает плечами. Ему бы кто сказал.
— Сила, наверное, решила, что мы и сами управимся.
— Сейчас Базу вызовем… — говорит командующий, но связист громко хмыкает.
— Это что значит?
— Это значит, добро пожаловать в аномалию. Сигнал не проходит. Гигант мешает, не иначе.
— Да и связываться отсюда… мало ли кто сигнал перехватит-то. Может, он дублируется куда.
— Мне кажется, — говорит Ведж, — одному из моих стоит слетать на базу, доложиться как положено, описать все тут. И привести спецов. И медиков. Что-то же надо с людьми в тюрьме делать, как их эвакуировать-то?
Смотрит он при этом на Люка, но Люк молчит. Да, он — самая логичная кандидатура в курьеры, он летает быстро, он найдет, как описать то, что здесь творится, ему поверят, он же джедай… Но он молчит. Ему нельзя улетать. Нельзя.
— Прости, командир, самоотвод — говорит Люк наконец. — Я тут, кажется, буду нужен.
В первый раз врет своим. Во рту горчит. Но он уверен, что так — правильно. Вернее, нет, он уверен, что иначе не может. Разные вещи.
— Что-то случится? — командир десанта пронзает его взглядом.
Люк вздыхает.
— Да если б Сила со мной говорила понятно… Не знаю. Просто мне надо тут быть, и все. Может, мне просто на Базе быть не надо, кто знает.
— Ладно, — легко соглашается Ведж, — тогда я сам смотаюсь. Покажи мне тогда, что тут творится, чтоб я описал нормально.
Люк кивает.
Описать «нормально» то, что творится в тюрьме, кажется невозможным. Он возвращается туда с мыслью, что во второй раз увидит что-то иное, что раньше это был шок, а сейчас он поймет лучше, но… Ничего подобного.
Люк ведет Веджа по светлому коридору, вдоль палат с неподвижными телами, и лицо Веджа становится все отрешеннее.
— Это кошмар какой-то, — говорит Ведж в конце коридора. — Что здесь вообще происходило? Зачем это все?
— Документация вся стерта. Протоколы безопасности, наверное…
— Погано.
Люк останавливается у двери отца. Нужно не подавать вида. Нужно открыть, как и остальные. Но…
В результате, Ведж открывает дверь сам. И немедленно извиняется.
— Меня не предупредили, что вы в сознании.
— Да ничего, — говорит отец. — Здесь все равно скучно.
Люк входит вслед за Веджем. Отец не замечает его совсем — значит ли это, что он забыл как Люк выглядит в Силе? Или же…
Куда более логично то, что сейчас он не может чувствовать Силу вовсе. Иначе бы никакая тюрьма, даже такая, Дарта Вейдера не удержала бы долго. Это правда, даже если слухи о его способностях наполовину вранье. Половины хватит с лихвой.
…Это значит, он здесь один, слепой и без Силы с того ранения или покушения, или что это такое было?
То есть — два месяца?
«Скучно»…
Люк закусывает губу.
— Вы знаете, что это за место? — спрашивает Ведж.
— А на что это, по-вашему, похоже?
— На лабораторию.
— В цель с первого раза. Здесь, как мне сказали, изучают реакции на медикаменты, обезболивающие и прочее. Я не биолог.
— Но почему такая секретность?..
— Вот тут я вам не помогу, — говорит отец. И Люк понимает это как «не скажу», а Ведж, наверняка, так, как и задумывалось — как отсутствие информации. Действительно, странно предполагать, что узник в курсе всех деталей. Вот только Люк уверен, что уж кто-кто, а Дарт Вейдер-то точно их знает…
— Вы здесь единственный в сознании, — произносит Ведж. — Тут люди вообще появлялись? Врачи, ученые?
— Я их не слышал, — отвечает отец. — Эксперименты проводят дроиды.
— За что вас сюда? Вы из Сопротивления?
— Вот еще, — хмыкает отец. — А за что… За мятеж, за что же еще.
За… мятеж? Дарт Вейдер? Олицетворение Империи?
…Нет, думает Люк. Это какая-то сложная игра. Сложная политика, в которую они сейчас вляпались по чьей-то мутной наводке, и наверняка и эта наводка тоже — часть сложной игры. Слишком все странно.
Вот только лорд Вейдер на Беспине звал Люка с собой. И обещал — власть. А это значит, если только он тогда не врал, что он правда замышлял мятеж. И — его осуществил? Неудачно? И Палпатин пощадил его, не убил сразу? Даже если вот это все — наказание, то любая тюрьма — это же риск, все равно риск, что твой враг сбежит и таки доберется до тебя?..
Поэтому повстанцы убьют лорда Вейдера сразу, как только узнают, кто он такой. Никто не станет рисковать. Никто.
Люк переводит дыхание и едва не забывает выйти следом за Веджем. Ведж останавливает его у лифта , смотрит внимательно.
— Люк, ты в порядке?
— Не очень, — признается Люк. — Мне кажется, я все никак проснуться не могу. От кошмара.
— Да уж… — Ведж поворачивается и оглядывает коридор. — Мутно это все. Эксперименты… Ну ладно, эксперименты. Ладно, на разумных. Но зачем такая навороченная секретность-то?
— Особые эксперименты.
— Не, — Ведж хмыкает, — если бы здесь чуму разводили, я бы понял. Но не похоже ведь?
— Не похоже, — соглашается Люк.
Они входят в лифт — и ощущение Силы отца пропадает. А ведь фон ее, и фон страдания других подопытных он чувствовал через весь коридор…
И тут Люка осеняет. Потому что защиту такого типа имело смысл встраивать в переборки только в одном случае.
— Одаренные, — произносит он ошарашенно. И вслух, хотя вообще-то не планировал. Ну, не сейчас. — Что, если здесь экспериментируют над одаренными?
— Ты хочешь сказать… над бывшими джедаями?
— Или ренегатами из Иквизитория.
— Да, наш собеседник на джедая не очень походил… — усмехается Ведж. — Себе на уме мужик. Очень непрост.
Не то слово, как ты прав, приятель…
— Я Мадину скажу, — кивает Ведж, когда они входят в ангар. — Пусть сам прилетает. Допросит этого мужика. Ну и мало ли, может медики кого откачают еще.
Люк кивает. А сам думает, что времени принятие любого решения совсем не осталось.
Ну и ведь очевидно, каким оно должно быть, верно? Ведь верно?
***
После ужина пайком, вместо того чтобы улечься спать в рубке, как остальная вторая вахта, Люк идет в лабораторию-тюрьму. Официально — чтобы попытаться разбудить хоть кого-то. Хоть почувствовать, осталось ли там кого будить.
А неофициально… ну, понятно. Он не мог удержаться. Никак.
…Отец выглядит плохо. Куда хуже, чем в прошлый раз — совсем ведь недавно. Или просто Люк плохо его тогда разглядел, потому что боялся смотреть в покореженное лицо и слепые глаза?
Как он вообще может быть слеп? Не может же быть, что на Беспине…
— Я не картина, чтобы мной молча любоваться, — говорит отец, и Люк вздрагивает.
— Простите, — произносит он автоматически и сжимается. Ведь верно, отец узнает голос?.. Но нет. Наверное, через маску голоса слышатся иначе…
— Я просто… За что они вас?..
— За что они меня что именно? — в голосе отца слышится раздражение.
— Ослепили, — выпаливает Люк, и с изумлением слышит, как отец смеется.
— Больше двадцати лет уже так хожу, не наговаривайте на мирных ученых. Здесь никого не калечат просто так. Только ради науки.