Допустим, всё это преодолимо. Что дальше? Вот я не пью. Молодец. За это – награда. Награда обязательно. Потому, как с моей привычкой к винопитию, сделавшейся зависимостью, с моими пьющими друзьями, чтобы сдержать себя, надо быть непременно героем. И пока мне отливают золотую звезду, давай-ка посмотрим, что дальше.
А дальше ещё страшнее. Не лгать, не ругать. Ложь, ругань – это корни всех зол. За тем, что бы люди лгали и бранились, не черти следят с кочерёжками и даже не бесы, а сам враг Господа Нашего. И тут уж борьба предстоит не шуточная. В пору имя менять, на Гавриила и браться за копьё.
Попробуй-ка без лжи, без вранья, без осуждения близких, прожить хотя бы день. В лучшем случае, ожидает больничная койка, а если не обманываться – тюрьма или сумасшедший дом. Вот и задумаешься. Тяжело, не возможно без вранья, без осуждения. Люди к ним настолько привыкли, настолько требовательны к отправлениям этих нужд, что лучше не шутить. Не хочу даже думать об этом.
Да, чего на людей валить, сам же первый завою. Не в лесу живу, не в пустыне. Трудно будет с лукавым бороться, слабосильный я. От этого и стану плясать. Поэтому буду ругать других, не себя же, в самом-то деле, буду лгать и пить отраву. Получается всё тот же, порочный круг.
А может решиться? Стать трижды героем? Не пить, не лгать, не ругать! И тогда другие, глядя на меня, пойдут вслед, высоко подняв головы. А хотя бы и не пойдут. Что мне до них, себя бы спасти. Сказал святой: сам спасись – вокруг тебя тысячи спасутся. Почему бы и не попробовать? Попробую. С нами Крестная Сила и Небесная Рать. Вперёд, на лукавого! Господи, благослови. Дай мне силы дойти до конца и выстоять.
Генеральша
Елена работала генеральным директором в автосалоне. Сейчас куда ни плюнь, повсюду салоны и генеральные директора. Работники за глаза называли Елену генеральшей. «Генеральша приехала», «генеральша уезжает». Она это за ними подслушала, и уж очень ей это понравилось.
Купила в палатке на Арбате генеральский китель и фуражку (если совсем быть точным, то китель вице-адмирала), и в эдаком наряде, надетом на голое тело, щеголяла, разгуливая по квартире передо мной.
Елена постоянно курила, дымила, как паровоз и матом ругалась страшно. А на вид была субтильной барышней, так что и не подумаешь. И все-то были у нее какие-то дела, какие-то «деньги». То ей должны какие-то «сволочи» какую-то «кругленькую» сумму. То она «кругленькую» сумму должна каким-то «сволочам». При этом постоянные, непрекращающиеся суды, постоянные разговоры со следователями, с адвокатами, с людьми, занимающимися опасной и противоправной деятельностью.
Сошелся я с Еленой, пожил месячишко. Думаю: «Мне все это ни к чему». И тут же драпанул от нее, не прощаясь.
Герой
С Аллой я познакомился осенью, в начале сентября. Погода стояла чудесная, двадцать четыре градуса. Но, на асфальте уже лежали опавшие листья, красные и желтые. Дождик время от времени моросил, но не сильно, как бы в виде тренировки перед предстоящим сезоном дождей.
Возвращался я через парк, во втором часу ночи. Смотрю, идет наперерез девушка. Я даже приостановился. Как-то выглядело всё подозрительно: ночь, девушка, стоящий в сторонке мужчину, странно поглядывающий на нее.
Девушка прошла мимо меня, очень бойко прошла, я посмотрел в том направлении, куда она шла, и решил, что направляется красавица в ночной магазин. Но она, как оказалось, шла к почтовому ящику. Опустила письмо. «Что может заставить девушку, – думал я, шагая своей дорогой, – среди ночи идти в чащу? Только неразделенная любовь».
Я невольно остановился и оглянулся. Захотелось еще раз, пусть мельком, взглянуть на нее. Она возвращалась той же дорогой, которой пришла. Навстречу ей неспешной походкой шагал тот самый странный мужчина. Я даже подумал, что это ее знакомый, провожатый. Ну, не одной же, в самом-то деле, среди ночи гулять.
Ошибся. Послышалась возня и мужской голос, бормотавший угрозы. Это был, если можно так выразиться, громкий шепот. Но, в два часа ночи, осенью, в парке все хорошо слышно. Затем раздался сдавленный девичий крик: «Помогите!». Я побежал на крик. Видеть их, я на тот момент не мог, мешал высокий кустарник.
Насильник меня не испугался. Да, и то сказать, на вид я не очень крупный. А про то, что когда-то был чемпионом Москвы по боксу, он об этом, конечно же, знать не мог. Мужчина был очень уверен в себе, держал одной рукой девушку за талию, другой пытался закрыть ей рот. Она вырывалась, кусала его руку.
– Вали, куда шел, – сказал он мне тоном, не терпящим возражений, – а не то башку оторву.
Я засмеялся, увидев перед собой настоящего, живого, насильника.
Если было бы можно, посредством машины времени, вернуться назад, туда, в ту ночь. Я бы с наслаждением сломал ему челюсть, и рёбра. Но, тогда вышло все само собой.
Он перехватил девушку, не выпуская ее. Стал держать за руку. И тут же ударил мне с правой, а точнее, намеревался ударить правой рукой мне по лицу. Я поднырнул под его руку и со всей праведной ненавистью, провёл «двоечку». Левой по печени, правой в челюсть. Он, видимо, был не готов к такому сопротивлению, бросил девушку, упал и замер. Алла вцепилась в меня. Так и познакомились. Стал для нее героем.
Приятно это, надо заметить. Будьте героями, не будьте негодяями. Их судьба – позор.
Главная роль
1
История эта произошла в конце двадцатого столетия с актером одного из московских театров, Глебом Хлебовым.
В понедельник утром Глеб вышел на кухню напиться холодной воды из-под крана, да так и остолбенел: на раковине, у самого крана, стоял на задних лапках таракан и, как Глебу померещилось, подмигивал ему левым глазом.
Казалось бы, чему удивляться, дом старый, а тараканы, они и в новых домах не редкость. Но за все сорок лет, что Глеб здесь прожил, тараканы в их доме не водились. Во всех окружающих строениях – поликлинике, школе, детском саду, не говоря уж о магазинах и помойках, тараканы жили, а в их доме – нет. Даже когда на лестничных площадках стояли баки для сбора пищевых отходов. Мыши, клопы, муравьи жили, а тараканов не было. А теперь, судя по этому рыжему бесстрашному наглецу, появились.
Глеб сразу сообразил, что виноваты новые соседи, жильцы, вселившиеся накануне в четырнадцатиметровую комнату, освободившуюся после смерти старичка Козырева.
Не успел Глеб подумать о соседях, как тотчас на кухню вышли и они собственной персоной. Муж и жена, очень похожие друг на друга, карикатурно полные, видимо, только что проснувшиеся. Муж был в одних трусах, так сказать, по-домашнему, жена с распущенными нечесаными волосами и в одной ночной рубашке.
Поначалу мелькнувшая в голове у Хлебова мысль извиниться за свой затрапезный вид, – он был в спортивных штанах и майке, – как-то сразу за ненужностью исчезла.
– Давайте знакомиться, – сказал скрипучим сиплым голосом новый сосед и протянул для рукопожатия огромную лапу. – Крошкины. Густав и Глафира.
– Хлебов, – представился Глеб, пожимая вялую липкую руку и, заметив вдруг гору грязной посуды, в раковине, уточнил:
– Как? Как вас зовут? Простите, не расслышал.
– Глафира, – игриво отозвалась Крошкина. – Помните фильм «Свинарка и пастух»?
– Да-да. Свинарка! – пожимая зачем-то и ей руку, сказал Глеб и поспешил к себе в комнату.
2
Далее все пошло-поехало как по накатанной. Позвонила Грета Сергеевна, заведующая постановочной частью театра, в котором он служил, и сообщила, что пришел новый режиссер и объявлен общий сбор труппы. А ведь у Хлебова сегодня был выходной, и Глеб собирался сходить с Евой в зоопарк, по настоятельной просьбе последней.
Нового очередного режиссера звали Фридрихом Фридриховичем Прусаковым. Этот человек был очень странно одет и, если можно так выразиться, походил на какого-то отрицательного персонажа из сказочного спектакля для детей. Нелепый вид удачно дополняли выстриженные под ёжик и выкрашенные хной волосы. Острые рыжие брови далеко выдававшиеся за пределы лица, и бледно-зеленые, выпученные, болезненно воспаленные глаза. Рыжие усищи под длинным носом, как две сабли, огнем горящие в лучах солнца, так же, как и брови, торчали в разные стороны, того и гляди, обрежешься об них. Сказочный злодей, ни дать, ни взять. И одет был соответственно. Не по росту длинный пиджак ржавого цвета, в черную полосочку. Черная жилетка, вплотную облегающая брюшко, черные коротковатые брюки со стрелками, облегающие жирные ляжки, носки болотного цвета и остроносые коричневые туфли на высоких каблуках. Одним словом, натуральный клоун в гриме и реквизите перед выходом на арену, а не театральный режиссер.
Кто он? Что поставил? Откуда? Никто ничего не знал. А сам он об этом предусмотрительно помалкивал, сохраняя интерес к своей персоне и загадочность. Зато сразу же сообщил о том, что намерен ставить произведение Франца Кафки «Превращение». И на главную роль назначил Глеба Хлебова, который «засиделся на скамейке запасных», «изнывает на вторых ролях» и прочее, прочее.
Все это походило на кошмарный сон. Утром, только проснулся, на кухне встретил его таракан. Пришел в театр, тут другой таракан, в человеческом обличье предлагает ему самому сыграть, «попробовать свои силы» в роли насекомого, жука, собственно говоря, того же таракана.
После того, как Прусаков объявил, что к репетиции они приступают немедленно, Хлебов понял, что ненавидит Прусакова, ненавидит Кафку и ненавидит таракана, которого ему придется играть. «Он явно из тех недалеких людей, – думал Хлебов о Фридрихе Фридриховиче, – что нахватались поверхностных знаний и ничего из себя толком не представляют. Не являясь по сути своей режиссером, он только играет роль режиссера, но делать нечего, главная роль, надо терпеть».
Мучения начались с того, что все участвующие в постановке лица прочли текст. Прусаков возбуждённо бегал перед актерской группой, усы и брови его стояли дыбом. Он рассказывал о том, какое это гениальное произведение, что оно о культуре двадцатого века, о культуре разложения, о предощущении грядущей войны, о том, что действие гениально продумано.
Актеры слушали, поддакивали: «Да, да! Гениально!», а Хлебов думал: «Какой урод. И чем мне в течение трех месяцев заниматься? Пойди, скажи Прусакову, что он кретин. Нет. Это может сказать „народный“ или премьерша Ведмицкая, жена директора театра, да и то всегда это кончается драматически, режиссер всегда побеждает».
Победил режиссер и на этот раз, всех отпустил, кроме Хлебова. Оставил его одного в огромном зале. Глеб грустно посмотрел в окно, предчувствуя, что сейчас начнется какая-то гадость. Прусаков, потирая руки, сказал:
– Теперь сыграем этюд.
Это было самое страшное.
Актер всегда цепляется за текст. Когда текст выучен, тогда вроде как что-то понятно. До того, как Прусаков предложил сыграть этюд, Хлебов посмотрел рассказ и увидел, что он громадный, в нём дикое количество диалогов, а у него главная роль и ни одного слова. То есть он должен лежать или сидеть и что-то показывать. А для любого актера это самое страшное. Текст для актера самое главное. За текстом он спасается, прячется, а тут не было текста, не за что было спрятаться, спасения не предвиделось.
Когда актеру на сцене делать нечего, он начинает закуривать. Прусаков дал установку не закуривать, не садиться.
Хлебов посмотрел на Прусакова со страхом и, справившись с внезапно накинувшимся на него кашлем, голосом, исполненным трагизма и обреченности, спросил:
– Так. Что играть?
– Ну, как что? Вот. Жука, – возмутился Прусаков. – Сейчас Вам просто сыграть нужно.
– Это понятно.
– Ну, так играйте. Попробуйте. Попробуйте представить себе. Перевоплотитесь, подвигайтесь, посуществуйте вот здесь, в этом пространстве. У Вас дома есть тараканы?
– Да, появились. А откуда Вы знаете?
– Это не важно. Вы их помните визуально? Попробуйте изобразить.
Хлебов почувствовал себя голым.
– Ну что же Вы? – капризно поинтересовался Прусаков. – Хорошо. Лягте на спину. Там есть такая мизансцена, когда герой падает с кровати на пол на спину и не может перевернуться.
Хлебов со вздохом лег на спину.
– Там есть фраза, – продолжал Прусаков, – «насекомое падает на спину и пытается перевернуться, махая лапками». Вот, написано: «махая восемью лапками». Ну-ка, Глеб, давайте попробуем.
Бедный Хлебов, кряхтя и тужась, принялся махать руками и ногами.
– Нет. Стоп, Глеб, – почти закричал Прусаков, восприняв движения рук и ног актера как личную обиду. – Не надо дурачиться! Я смотрю и вижу, что у тебя их всего четыре. Четыре конечности. Причем, две руки и две ноги.
– Да, конечно четыре. Откуда…
– Нет. Ты должен так махать руками и ногами, чтобы я увидел, что у тебя не четыре, а восемь конечностей. Понимаешь?
– Мне это нужно представить?
– Представить. Прежде всего, представить, а потом уже и сделать так, чтобы я их мог увидеть. Сейчас у тебя их четыре. Длинные, красивые, но это не то. Они, во-первых, должны стать короткими. Ты меня понимаешь?
Двухметровый артист Хлебов стал изощряться. Прусаков его опять остановил.
– Нет, Глеб. Понимаешь.… Как бы.… А ну-ка, пошевели пальцами на руках и на ногах.
Хлебов пробовал шевелить, но у него ничего не получалось, и вдруг Глеб вспомнил жуткого рыжего таракана, которого он раздавил сегодня утром, как тот лежал беспомощно на спине и дрыгал лапками.
– Вот, вот, вот, вот. Что-то начало получаться, – залепетал Прусаков.
– Нет, – завопил Глеб и вскочил на ноги, – не могу!
– Почему?
– Я не понимаю, – стал лукавить и защищаться актер, – не чувствую зерна роли.
– Ничего, – успокоил его Прусаков, – нам спешить некуда. Главный режиссер нам разрешил репетировать три месяца, потом отпуск. Во время отпуска мы с Вами тоже встречаться будем. Ведь мы будем, Глеб, с Вами встречаться?
– Будем, – обречённо пообещал Хлебов, понимая, что у него нет выбора.
3
После репетиции Хлебов зашел в специализированный магазин и купил средство против тараканов. Продавец его инструктировал:
– Насыплешь этот порошок за плиту, за холодильник, под мойку, в вытяжку положи, под коврик при входе тоже не забудь, – это излюбленные места тараканов. Через день, когда сожрут, они одуреют от этой отравы и все вылезут на потолок. С потолка ты их пылесосом уберешь, и все дела. Самое универсальное средство. Избавит от тараканов без лишнего труда.
Вечером того же дня Хлебов сидел дома у своей невесты Евы Войцеховской. Она была актрисой того же театра, где служил Глеб. Он рассказывал ей, отсутствовавшей на общем сборе труппы, о новом режиссере и прошедшей репетиции.
Глеб смеялся с Евой над новым режиссером.
– А усы, – говорил Хлебов, – как у Сальвадора Дали. И пиджак о жилетку трется, издавая противный звук, как будто у него под пиджаком спрятаны чешуйчатые крылышки.
– Не верю, – смеялась Ева.
– Давай-давай, «Станиславский»! Придешь – сама увидишь: настоящий таракан.
4
Глеб провел весь комплекс мер по уничтожению тараканов, но положительными результатами травли порадоваться ему не пришлось. Утром следующего дня на глаза ему попались живые их представители. Причем совсем не одуревшие и на потолок лезть, как обещал продавец отравы, не собирающиеся. Один прогуливался у хлебницы, другой в наглую, среди бела дня сидел на краю раковины и убежал только тогда, когда увидел актера. Бежал он лениво, медленно, но вовсе не болезненно, не на последнем издыхании. И тот, что прохаживался у хлебницы, театрально шевеля усами, демонстрировал не только хорошее здоровье, но и как показалось Хлебову, превосходнейшее настроение.