– А не распить ли нам бутылочку портвейна.
Георгий, потирая грудь, поморщился.
– Это, наверное, давление. У меня, с утра, тоже голова болела.
– У меня давление нормальное, я донор.
– Неет! – покачал головой Артём. – Нет Жора, ты не прав.
И, загибая пальцы
– Мы вчера выпили почти по пол-литра на каждого! Спать легли во сколько? А во сколько ты встал? А сколько ты пробежал? Жора, тебе надо сходить в поликлинику. Ну хочешь(?), я пойду с тобой. А вдруг у тебя, и правда, высокое давление? Тебе могут дать больнииичный, и ты, не поедешь в свой колхоз!
Слегка округлив глаза, и подняв кверху палец – Жора, ты можешь откосить колхоз!
Георгий согласился – Схожу.
– Вот правильно! А мы с Искандером пока сбегаем за винцом.
До поликлиники, от общаги, три минуты ходьбы.
В холле было тихо. Жужжали и перемигивались неоновые лампы под потолком. За стеклом регистратуры никого не было.
Нет, была!
В белом халате, за столом, у стены, сидела медсестра, и читала.
Отложив книгу, подошла к окну.
– Мне к терапевту, давление.
– Вы измеряли?
– Нет.
– Почему решили, что давление?
– Нет, потому что мне нечем измерить.
– Температура высокая?
– Нет – Георгий потрогал лоб – Не знаю.
– Фамилия – она направилась к стеллажам.
– Гавриленко.
Она двинулась влево, и обойдя стеллаж, спросила – Имя, отчество.
Долго рылась, спросила ещё – У врача не были?
И найдя карточку, и выписывая статталон – Двадцатый кабинет, второй этаж, направо.
Второй этаж, направо, двадцатый кабинет.
Он стукнул в дверь, и вошёл.
Терапевт взяла статталон.
– Садитесь. Что случилось?
Георгий сказал, что давит грудь.
Терапевт дала ему градусник, и развернула тонометр.
Стряхнув градусник, сунул под мышку.
Терапевт измеряла давление – 160 на 100. Раньше было давление?
– Нет.
– В норме какое?
– 120 на 80.
Она потянулась за градусником – Температура нормальная. Ну, рассказывайте.
Георгий рассказал о пирушке, и кроссе.
– Ну вот и ваше давление.
И стала писать в карточке.
Написав на листочке, подвинула ему – Вот, можете попить.
– А больничный?
– У вас молодой, здоровый организм. Выспитесь, и всё пройдёт. Больничный не нужен. До свидания.
Георгий вернулся в общагу.
Переоделся в трико и футболку, и лёг на кровать.
Из книг, на тумбочке, выбрал «Обрыв», и стал читать.
Постучав в дверь, и приоткрыв, заглянул Артём.
– Заходи.
– У меня … – Артём показал дымящуюся сигарету.
Выпуская дым в коридор, спросил – Колхоз отменяется?
– Поеду.
– Что так? Нет давления?
Артём остограмился, и был в приподнятом настроении. В комнате намечалась пирушка. В красном уголке, вечером, дискотека. Артём уже понял, Георгий не пойдёт, и хотелось сказать что-то такое, этакое! Но слова не приходили, и настроение портилось.
– Славка не заходил?
– Нет. А он здесь?
– Да! Бегает где-то! Ты же знаешь. Кстати, он тоже с нами, может, всё-таки, пойдёшь?
Предпринял, ещё одну, попытку Артём.
– Нет!
– Я пойду(?), тогда – полувопросительно, полуутвердительно.
Георгий качнул головой.
Минуты через три, без стука, вошёл Славка, и пошаркав подошвами по коврику, шагнул, и присел на краешек кровати.
– Чистые! Показать? Чё читаешь? Аа! Гончаров, Обрыв. Не читал. Артём сказал, что у тебя давление? Ещё сказал, что тебя в колхоз отправляют. Надолго?
– На три недели.
– Даа, в деревне щас хорошо. В лесу. Ты любишь осенний лес?
Снова заглянул Артём.
– Славик, ну ты чё? Уже налили, все тебя ждут.
– Жор! – Славка встал – Я пойду?
Георгий улыбнулся – Иди.
Они ушли.
Когда книга, вывалившись из рук, упала на пол, он положил её на тумбочку, и повернувшись на правый бок, закрыл глаза.
Артём был другом. А познакомил их Славка.
Славка
Славик был оригинальной личностью. Дело в том, что, с его слов по крайней мере, у него друзей было, ну если не весь многомиллионный Советский Союз, то уж половина, точно! И он, готов был сорваться и идти, ехать, лететь, хоть на край света (и шёл, ехал, летел, если были деньги), когда его другу было плохо! И наивно, по молодости, полагал, что и друзья его примчатся к нему, когда ему будет плохо. Но у друзей, почему-то, всегда находились дела более важные. И Славка, всё острее и острее, с каждым годом, осознавал своё одиночество. И срывался, и уходил в запой. Человек он был безобидный, от друзей не отрекался. И если другу было плохо, и другу нужна была его помощь, Славка срывался и шёл, ехал, летел. Если были деньги. А Славке и надо-то было только, чтобы друг посидел с ним, и выслушал, пусть и в сотый раз, трагедию его любви.
История Славкиной Любви заслуживает отдельного повествования.
Глава отдельная История Славкиной Любви
Славка деревенский. После школы приехал в город, поступать в институт. Сдал экзамены и был зачислен на первый курс.
В сентябре, весь поток, отправили в подшефное хозяйство на уборочную.
Занятия начались с первого октября.
Лекции, семинары, коллоквиумы, зачёты, семестры, сессии.
Прошло два года беззаботной, студенческой жизни.
На третьем курсе, на новогодней вечеринке, которую факультет, традиционно, проводил в кафе «Отдых», он познакомился с Юлькой.
Юлька пришла с Димкой, Славкиным сокурсником.
Как-то так получилось, что Юлька танцевала всё время со Славкой. Димка, изо всех сил изображал веселье, но было видно, обиделся смертельно. Впрочем, Славку это нисколько не волновало.
Он влюбился!
С первого взгляда!
Юлька была старше на пять лет. Работала в НИИ, лаборантом.
Славка потерял голову, и забросил учёбу.
Через полтора месяца его отчислили за неуспеваемость.
Сдав постельное кастелянше, и забрав в деканате документы, Славка вышел на остановку.
Конец февраля.
Сияло солнце, текли ручьи. И в первый раз, за два месяца, он, словно очнувшись, подумал.
– А дальше, что?
– Вы, остановку спрашиваете, или улицу?
Славка воззрился на мужчину.
– Вы, только что, спросили – А дальше что? Вот я и пере…
– Я подумал!
Мужчина заглянул в Славкины глаза, улыбнулся и отошёл.
Юлька предложила устроиться на работу в институт.
Вместе с ним сходила к коменданту общежития.
– Место в общежитии есть, но надо иметь прописку – объясняла комендант – Или пусть принесёт записку от Шмакова, с разрешением на временное проживание, пока не оформит городскую прописку.
– К Шмакову, просто так, не попадёшь – огорчилась Юлька – Надо записываться на приём по личным вопросам. А какой у тебя может быть личный вопрос, если ты не работаешь в институте.
В глазах у Юльки заблестели слёзы.
Славка сам чуть не расплакался, страдая от того, что страдает Юлька.
У старой девы дрогнуло сердце.
– Ладно, я позвоню Дарье Михайловне, она что-нибудь придумает.
Взяла трубку и набрала 3-43.
– Дарья Михайловна. Здрассьте! Ещё раз! Тут у меня молодой человек, не может устроиться на работу … прописки у него нет … – прикрыла ладонью трубку, и к Славке – Есть, где переночевать?
Славка замотал головой.
– Говорит, негде! … Хорошо! … Спасибо!
И положила трубку.
– Идите к Дарье Михайловне, в отдел кадров. Она ждёт.
Юлька запрыгала, хлопая в ладошки.
Дарья Михайловна, начальник отдела кадров, вышла из кабинета и, пройдя по коридору, зашла в женский туалет.
Под форточкой, у окна, закрашенного белой краской, курили две девушки.
– Галя! Вера! Я ведь просила: не курить в туалете!
И поперхнувшись, закашляла.
Загасив окурок, о подоконник, Галя распахнула створки окна.
– Ну что ты делаешь! Закрой! Я не хочу, чтобы за мной подглядывали!
Закрашенное, белой краской, окно женского туалета выходило на территорию института.
Галя закрыла окно, и девушки вышли.
Закрывшись в кабинке, и достав из кармашка юбки бумажную салфетку, задрала подол, и стянула трусы. Раздвинула ноги, и наклонившись над унитазом, и упираясь локтями в коленки, приподняла попу.
Нет, жопу!
Крупная была женщина!
Шумно лилась моча, вспенивая воду. Напрягая живот, и втягивая сфинктер, хотела выпустить газы без звука, но не сдержалась и громко запердела! Подтёрлась салфеткой, и вытерев ею же руки, оправила юбку, оглаживая бёдра.
Поправляя причёску перед зеркалом, сунула руку под мышку и, передёрнув плечом, поправила лифчик.
Не вымыв рук, вышла из туалета.
Дрочила хуй. Слюной, залупу Измазав, сунула в пизду, Он затыкал ей пальцем жопу, И щупал влажную манду. И позабыв, про стыд и горе, Она еблась, серел рассвет; Гандон болтался на заборе, И в окнах, с видами на море, Не отражался лунный свет
Дарья Михайловна – крупная женщина.
Крупная, во всех смыслах, этого слова: рост метр восемьдесят пять, широкие, необхватные бёдра, и круто выпирающие назад, булки ягодиц. Бюст, седьмого размера!
– Аэродром – говорил Альберт, покойный муж, когда, лёжа на ней и щекоча волосатой грудью соски, швыркал влагалище длинным, и толстым членом.
С мужем она прожила тринадцать лет.
Семейная жизнь – первая её тайна, тщательно, от всех, скрываемая.
Альберт работал сантехником.
И пил, пил, пил.
В сексе не было удовлетворения.
Муж быстро кончал, а излившись, отваливался и засыпал, не успев отвернуться к стене.
Поначалу страдала из-за этого.
Потом приспособилась.
Когда он засыпал, ласкала пальцем клитор, ещё не остывший от возбуждения, и тяжело дыша, прикусывала губу, чтобы не разбудить, стонами, мужа.
Три раза лежала в гинекологии.
Два раза, с кровотечением.
А в третий, с кровотечением, и разрывом заднего свода шейки матки.
Три раза он насиловал её.
С грубой, звериной жестокостью. Пьяный, с налитыми кровью глазами, зажимая ей рот рукой.
Она кричала, от боли, когда он насиловал её в первый раз.
В третий раз потеряла сознание, от болевого шока.
Он кончил, и отвалился. И уснул. Придя в себя, сама вызвала скорую.
Член профкома, член партии, она быстро продвигалась по карьерной лестнице. Выписавшись из клиники, пришла к парторгу и сказала, что будет разводиться.
– Ну что сказать? Разводись. Но по партийной линии, продвижения уже не будет.
Она подала заявление на развод.
Альберт умер через семь месяцев, от цирроза печени. С квартиры Дарья съехала, и жила в общежитии. После похорон, свекровь, жившая отдельно, с младшим сыном, инвалидом ДЦБ, предложила жить вместе. Нину Марковну, она называла мамой, и после развода. А свекровь относилась к Дарье, как дочери. Может быть ещё и поэтому, она так долго не могла решиться на развод. Свекровь не перенесла горя. Заболела, и через два месяца умерла. Дарья осталась, в двухкомнатной квартире, с инвалидом. Она не смогла нарушить обещание, данное свекрови: не отдавать Вениамина в дом инвалидов. Вениамин был безобидный, тихий. Особого ухода ему не требовалось. Только в ванне он не мог помыться сам, завязать шнурки на ботинках, да натянуть майку (или дашку). И говорил; заикаясь, и растягивая слова.
Утром, пятого дня после похорон свекрови, Дарья обувалась в прихожей.
Вениамин стоял в проёме комнатной двери, прислонившись к косяку.
Он, с первого дня, так провожал её на работу. И, так же, встречал.
Открывая дверь, она сморщилась и повела носом. Острый запах пота исходил от Вениамина.
– Вечером будешь мыться. Пока.
– Ддддооооосвидааааания Ддддаааша.
Вечером, набрав в ванну воды и взбив шампунь до пены, позвала
– Вениамин!
Он пришёл. С полотенцем.
– Почему не разделся?
Дарья, с улыбкой, смотрела на него, сверху вниз.
Альберт был выше Дарьи. А Вениамин, низкорослый, и сухощавый.
У него покраснели мочки ушей.
– Я что, голого мужчину не видела? Раздевайся. Подожди. Дай, я сама.
Расстегнула, и сняла с него рубашку. Присела, и отодвинула полотенце, которое, он, держал перед собой. И замерла.
Перед её носом, оттопырилось трико. Дрожащими руками потянула трико. Но оно не снималось, зацепившись резинкой за … за .... Заколотилось сердце, и в сводах появилась, тянущая истомой, боль. Дарья, пальцами, подцепила резинку трико, оттянула, и дёрнула вниз!
Длинный и толстый член, упруго качнувшись, напряжённо замер.
Резко пахнуло прокисшим потом, вперемешь с говном, давно не мытой жопы инвалида. Но Дарья пялилась на член, словно завороженная, и даже не поморщилась.
– «Как у Альберта»
Дарья мыла Вениамина, натыкаясь взглядом на член, высовывающийся из пены. Обтирая, через полотенце, коснулась члена, и содрогнулась: от желания, охватившего, словно пламя, всю её плоть. Дарья выпрямилась и легонько подтолкнула Вениамина в плечо.
– В мою – когда он хотел идти в свою комнату – Ложись.
Вениамин сел, а потом лёг на кровать. Она разделась, легла рядом, и потянула его на себя. Голова Вениамина лежит на её груди. Он, мыча и дёргаясь, тычется, не попадая, и наконец, сваливается с неё. Дарья поставила его на колени. Встала раком, подставив зад, и уткнувшись головой в подушку, раздвинула руками ягодицы. Он мычал, тыркался по ляжкам, больно впиваясь костлявыми пальцами в кожу на спине. Она водила задом из стороны в сторону, и сверху вниз, пытаясь поймать член, и насадиться.
Не получилось.
Дарья легла на него, зажав, член, между ног. Тщедушный Вениамин, придавленный бабищей, стал задыхаться. Дарья встала, и постелила на полу.
– Иди. Сюда ложись.
Расставив ноги, встала над ним. Приседая, левой держала член, а правой раздвинула губы. И поймала. Член погружался во влагалище. Когда появилась боль, она поняла, что поза выбрана неправильная. Проникновение было глубоким, и неконтролируемым. Медленно снялась, и встала на колени. Снова, держа левой рукой член, а правой раздвинув губы, поймала его. Двигалась медленно, короткими и плавными тычками. Он кончил через минуту, дёргаясь, сипя, и брызгая слюной.
Дарья огорчилась.
Но через час, позвав его пить чай, увидела, что у Вениамина стоит. Снова постелила на полу. Встала на колени, и натянувшись на, торчащий как кол, член, двигалась короткими, и плавными толчками. Совокупление длилось дольше. Вениамин кончил ещё раз. Но Дарья не дошла.
С этого дня, каждый вечер, она водила его в свою комнату. По два раза.
Прошло две недели. Дарья, ни разу, не испытала оргазма. И это, раздражало её. Вечером пили чай. Вениамин уронил, и разбил стакан.
– Да что опять с тобой?
Взяв тряпку, убрала осколки, и поддёрнув, коротенькое, домашнее платье, наклонилась, и стала вытирать пол. Вениамин смотрел, как ёрзают ягодицы. Смотрел на чёрный пучок между её ног. И когда Дарья приблизилась, сунулся рукой. Пальцы, скользнув по губам, задели клитор. От неожиданности, Дарья замерла, и выпрямившись, замахнулась тряпкой. У Вениамина были сняты штаны, и член торчал, целясь, Дарье, между ног. Бросив тряпку, сгребла и поволокла, его, в спальню.
Не раздеваясь, села над ним, и насадившись, прикоснулась к клитору средним пальцем. По лобку побежали мурашки. Но ласкать клитор одной рукой, а другой, ограничивать глубину погружения, было неудобно. Она быстро устала. От напряжения заболели ноги. Тогда Дарья опёрлась правой рукой о его колено, и совершая фрикции влагалищем, левой ласкала клитор. От низа живота, к груди, плеснулись волны наслаждения. Не сдерживая стонов, стала двигаться резче, насаживаясь глубже. На пике чувственного наслаждения, потеряв контроль, погрузила в себя почти весь член. И в это мгновение Вениамин задёргался, изливаясь. От острой боли, едва не лишилась сознания. Два дня кровоточило, как при месячных. Но всё обошлось.
Через два дня пошла к гинекологу.