Следы привели к устью Белой. На берегу Парани они теряются. Интуитивно наши исследователи пошли к мосту. Ну, так это место называется - в старинные незапамятные времена, когда еще болото не проглотило монастырскую дорогу, через Параню действительно переброшен был деревянный мост. Теперь-то от него остались лишь жалкие ошметки. Так вот, на том берегу замечен был... целый лагерь! Приходилось действовать весьма осторожно, многого разглядеть не удалось. Но кой-чего разведчики все же установили. В сосняке развернуты несколько палаток, на вид - армейских. Близко к воде дымит настоящая полевая кухня. Людей видно было немного, но те, кого удалось разглядеть, военными не выглядят. Ходят мужики в трико, а то и в трусах - и с голыми торсами. Один парень подтягивался на турнике - приколоченной к стволам жердине. Несколько из этих "гимнастов" играли в волейбол. Смыл лагеря совершенно неясен. Такого в здешних краях не случалось.
Наши задержались - потому что Жора поднялся по Паране вверх, на спрятанной в кустах лодке сплавал в деревню Преддверие. Там живет бабушка, подружка его покойной матери, бывший медработник, жившая когда-то в Беловодье - Ольга Андреевна. Охотник надеялся, она что-то знает. Преддверие находится в стороне от Большака, но и здесь работает сарафанное радио. Медичка сообщила, что заехали "эти" позавчера. Привезли их на автобусах. Без особого шума. В тот же вечер двое из "этих" наведались в Преддверие на предмет - где тут можно разжиться самогоном. В деревне одни старики проживают да калеки, так что ушли "ребята" (ну, для пожилой медички тридцатилетние бугаи - те же дети) несолоно хлебамши, сильно расстроенные. Одеты гости были по-простецки, в спортивные костюмы. На вид, кстати, русские, а ведут себя культурно. Старухи между собою, конечно, обсуждали событие. Пришли к выводу: какой-то, что ли, слет. Или съезд. Может, студенты-аспиранты. Уж очень "ребята" приятное впечатленье произвели. Старухи вспомнили добрые советские времена, когда из областного центра в тогда еще живой совхоз пригоняли "шефов" - интеллигентов из всяких НИИ - помогать в борьбе с урожаем на подсобных работах. Жизнь в Преддверии, да и на центральной усадьбе в те дни заметно оживала - ибо новые лица привносили в унылую атмосферу трудовой обыденности некий "флер".
Возвращались напрямую, звериными тропами, а потому взглянуть еще разок на таинственный лагерь не удалось. В пути, конечно, полученную информацию анализировали. Даже Жора, человек, выросший в здешних краях и знающий почем фунт лиха, пребывал в недоумении. Ни с чем подобным он ранее не сталкивался - а потому версий у него нет. Петрович предположил: корпоративная тусовка. На предмет охоты-рыбалки-пьянки. С ЭТИМИ можно и сотрудничать. Например, в обмен за какие-нибудь полезные вещи указать клеевые места. Вацлаваса волновало, почему не видно женщин. Не в том смысле, конечно: уж, ежели увеселения - так они по идее должны проходить при живом участии милых дам. По крайней мере, в прежней жизни литовца именно так и проходили выезды на природу.
Да чего гадать-то? Небось, поздний вечер уже, утро будет мудренее. А у нас привыкли ложиться и вставать рано - обусловлено сельскохозяйственной необходимостию. Пока что никаких намеков на вероятную опасность. Тем не менее, на сон грядущий кой-чего успели, а именно - составить график дежурств на колокольне. Смена - четыре часа. Всего у нас в слободе 24 мужика. Двое недостаточно здоровы, им нет резону доверять караульную службу. 22, да с отдыхом - почти четверо суток; обязанность плевая. Еще и несколько женщин, в том числе и Люся, просили, чтоб их в список внесли, но мы о выступили решительно против. Уж как-нибудь мы без баб. Обучение пользованию "гаджетами" дядя Вася назначил на завтра. Я как человек еще днем овладевший хитрыми приборами скрытого наблюдения, должен был вступить на дежурство первым.
По счастью, в Беловодье скопилось немало оружия и боеприпасов. Да, это охотничьи стволы, но попадаются среди них и нарезные. Когда-то здесь водилось много охотников. Да, пожалуй, охотниками были все мужики. Так что, если распределить - по два три ружья на рыло теперь выйдет. Да еще и дамам останется. Так - на всякий пожарный...
Перед тем как отправиться на пост, немного пообщался с Люсей. Она трепетно прижалась ко мне и тихо произнесла:
- Лёш... мне страшно.
- Ну, что ты, солнышко, - я стараюсь быть ласковым, - уже в жизни нашей столько всего было. И пережили, дак...
- Знаешь... я устала. Просто смертельно устала.
Я глажу Люсю по голове - как малое дитя успокаиваю. Вообще, я прекрасно знаю, что "сильную женщину" Люсьен только строит из себя. На самом деле ей очень хочется быть защищенной. И к сыну она хочет. Истомилась... Просто, так обстоятельства сложились. Неудачное замужество, досадное происшествие... "Не мы такие - жизнь такая" - так частенько говорили на зоне.
- Домой хочешь... А если ребенка сюда вытащить?
- И как ты себе это представляешь? - Люсины глаза все же чуточку зажглись. - Зависли в этой дыре по самое...
- Обычно представляю. Снарядим экспедицию. Дед поможет, он умный.
- Предположим. Ну, а дальше-то... что?
- Жить. Что же еще?
- И это, - она окинула взглядом горницу, - ты называешь жизнью?
М-м-м-мда... Уж не скажу тебе, Люсьен, ничего. Но - напишу все же - надо куда-то излить. Хотя бы на бумагу, что ли. У тебя хотя бы есть отчий дом. Тебя ждут, любят, надеются на тебя, дурочку такую из переулочка. Даже вот если случится такое, что тебя таки настигнет "карающий меч правосудия" - судья скостит, ты встанешь на "путь исправления" - и все у тебя получится. Выйдешь на волю - и к родным. А мне куда, ежели даже и "встану на путь"? Кто меня, лопуха эдакого, ждет... Была одна партия, на станции "Раненбург". Но там такой кадрище, что не дай боже... Крепко она закладывала. Мог ли я ее перевоспитать? Ну, иногда у меня совесть взыгрывает... Возможно и мог бы. Наверное, поленился. Или испугался, что ли: втянет меня в это дело и всех святых на вынос. Сам-то, небось, не святой..
Люся, например, не пьет. Да никто здесь не балуется этим делом. Однако, я все же считал ее сильным человеком. По крайней мере, морально. Она и сейчас не плачет. Да и ни разу не видел я Люсю, распускающую нюни. Стоит передо мной хрупкое, ранимое существо. И понимаю: женщине и в самом деле страшно. Груз напряжения давил, давил... да и придавил, дак.
Я пытался говорить ей слова утешения, хотя и понимал, что они не слишком искренни. Пробовал ее ласкать - она уходила от моих объятий. Какой-то стоял промеж нами барьер. Психологический, что ли. У меня в сущности нет привязки к жизни, я - пожизненное чмо. Привычка. Опять на зону попаду? Впервой ли? А у Люси - привязанность, зарубка. Где-то во глубине России живет ее кровиночка. Сиротою живет - и это при живой-то матери... Я ведь тоже был когда-то так брошен. Да, при сыне - бабушка. Правда, неизвестно, какая, у Люсиной матери дитё могли и отобрать. Мы этого не знаем, мешают все те же обстоятельства. Мы что - законченные что ли рабы обстоятельств? Ра...бы? Вот те раз. До сих пор я уверен был, что свободные. И есть ли она - свобода?
Именно сейчас я впервые ощутил всю нелепость нашего положения. Занесло сюда, внутрь периметра каких-то отщепенцев. Дядя Вася нас зовет "счастливыми маргиналами", утверждает, что мы, глупцы, до конца не понимаем всю прелесть нашего положения. Ну, для него, может, и прелесть. Для меня лично все мое нынешнее счастье - Людмила. Остальное - театр абсурда, похожий шестьсот шестьдесят пятый сон Веры Павловны. Иногда мне представляется, что я, замерзая, заснул в лесу и все это Беловодье мне только грезится. Сон, замечу, все же интересный, так и не просыпался бы.
Среди нашего контингента встречаются таки-и-ие кадры! В кошмаре не приснится. Взять Игорька. Обычный мужик, в общем-то скучноватый. Сюда его занесло с женой, Ингой, и двумя детишками. Жили они на Урале, в маленьком рабочем поселке. Работяги оба, люди скромные, тихие. И в их поселке появилась одна цыганская семья. Стали с той поры поселковые парнишки, да и девчонки, подсаживаться на героин. Несколько мужиков, что обитали по соседству с цыганской семьей, по-свойски с наркодельцами разобрались. Короче, наваляли, выгнали и обещали: вернуться - убьют. А через пару недель в поселок на нескольких иномарках наехал "интернационал" из областного центра. Оказалось цыган крышеут целая бандгруппировка. Там, в банде, и Кавказ, и Средняя Азия, хохлы, и мордва... Только заехали в поселок - всех, кого встречали - избивали до полусмерти. Ну, и постреляли маненько из травматического оружия эти нелюди - даже в детей. Местные мужики таки дали бой. Вышли с охотничьими стволами - и выписали "мстителям" по самое небалуйся. Один из раненых ублюдков издох. Убийцею оказался Игорек. Ну, там все палили - просто, он удачно попал. Еще бы: в горячей точке, в Чечне служил. Вкус к убийству волей-неволей привили. И где искать правду - если и менты да суды оказались на стороне бандюг? Бабло покрывает зло... Вот и сбежала семья. От правосудия. Да у нас тут таких "кадров" - большинство.
...Сижу на колокольне один. Падающие звезды стремительно проносятся по небосклону. Помню, в детстве еще пытался успеть загадать желанье, пока яркая точечка летит. Так ни разу и не успел. А желанье всегда было одно - чтоб меня нашла мама. Очень уж шибкие они - эти сгорающие в атмосфере камни. Ну, да звезды здесь не при чем. В смысле исполненья заветных желаний.
Взошел молодой месяц. Свет тускл, но мир "подлунный" уже можно различать. На болото пал туман, ощущение: холм наш будто в облаках плывет. Или по океану. В инфракрасный визир наблюдать периметр уже поднадоело. Яркие точечки ежей, лис, ласок, барсуков, или не знаю, кого там еще (разрешение прибора не такое и большое), изрядно утомили глаза. Я один - будто посередине Вселенной, а внизу простирается Земной Мир... Тихо, только где-то на болоте ухают ночные птицы.
Странно: в Беловодье совершенно нет собак. Кошки имеются, собак нет. Жора объяснял: цепные псы здесь не нужны, охотничьи - не приживаются. Зимой их загрызают волки, летом - медведи. А для охоты собаки и не надобны вовсе - много дичи слободские не берут.
Боже праведный! И что я, грешный, делаю здесь... Провиденье загнало меня, как, впрочем, и многих, в эту дыру. Без надежды, без будущего... но ведь с отрадою! Если бы не Люся, не знаю, что со мной сделалось бы. Вероятно, сошел бы я с ума и сгинул в болотных безднах. Именно сейчас, сидячи на колокольне под великолепными небесами, впервые я ощутил, что есть у мня по-настоящему близкий человек. А боль моя в том, что для Люсьен и я, и Беловодье, и наша потешная братия - лишь временная отдушина в антракте подлинной жизни.
Да мы все здесь такие. Кроме, разве, дядя Васи. Вдруг я понял: впервые с того дня как полтора года назад я замерзал в тайге, мне довелось остаться наедине с собою. Подумать завсегда хватает здесь времени - в большинстве собрался внутри периметра народ несуетливый, так что даже в моменты дружного совместного труда никто тебя не отвлечет от размышлений. Но в одиночестве я все же впервые. Странные ощущения... На зоне примерно такие же - а все же не так как-то все. И там есть "периметр", только присутствуют еще два ряда колючки да вышки с охраною. Здесь "периметр" - всего лишь условная граница. Тут мы, конечно, на воле, а не в заточении. И ведь получается... воля для нас - клочок земли, холм посреди гиблых болот. Все остальное - агрессивная, преисполненная опасностей среда. Мы только внутри периметра чувствуем себя комфортно. Прям какой-то "бастион духа" для себя создали. "Потешный бастион". Заповедник отщепенцев да маргиналов.
Ха! Мне же здесь поверили на слово. А вдруг я убийца, маньяк? И ведь другим - тоже вроде как поверили. А могли тако-о-ой туфты нанести! Да, в общем-то, где гарантия, что мы друг дружке сказок-легенд не порассказали? И верим. А почему не верить... Именно что ПО СОВЕСТИ мы тут живем. Как человек сказал - так, значит, оно и есть. Людей обманешь. А вот того, кто повыше - вряд ли. Здесь у нас как центр циклона. "Глаз бури" - слышали? Это когда кругом катаклизм, а в середине солнышко радостно сияет и тишь. Иные склонны думать, "глаз бури" - это глас Бога. Не того персонифицированного существа, которого представляют себе набожные люди. А Бога, который равномерно разлит везде и во всем. Каждый твой поступок - даже если тебя не видят другие люди и ты знаешь, что никто не узнает о твоей мерзости - послание этой Великой Силе. И будет ответ. Именно такой, который ты заслужил.
Здесь в Беловодье не поклоняются фетишу, не исполняют ритуалы, а просто стараются жить по неписанным заповедям - в согласии с собою и природой. Примитивно? Как дикое племя "Мумбу-Юмбу... Ну, не без того. Зато, избавившись от некоторых достижений цивилизации, мы таки спаслись от ряда грехов. Впрочем, от кое-каких грешков вовсе и не спаслись. Мы не крадем, не завидуем, не лжем. Уверен, что все же не лжем. Уже неплохо. Для начала.
Еще всплыло сравнение с зоной. Там самое жесткое наказание - ШИЗО, камера-одиночка. Я-то старался режим не нарушать, не попал ни разу. Но матерые урки рассказывали: когда один - на третьи сутки такие демоны приходят! И ведь получается, самое высокое благословенье в Беловодье - не оставить тебя одного? Приходит в голову сравнение с муравейником. О, как: опустились до уровня насекомых. Пусть и высокоорганизованных. Но ведь что-то отличает нас от тех же муравьишек? Может, наши сомнения, страхи, надежды? Вот уж не знаю... В больших "муравейниках" - городах, государствах - человеческие существа тоже вроде как организуются. Но там они разбиваются на касты, партии, землячества. И каждый по сути - за себя, за свою семью, свой клан. А по большому счету - все против всех. "Кто не с нами - тот против нас". В какой книге я это читал...
И в тюрьме тоже каждый за себя. Замкнулся - и заставляешь себя не верить, не бояться, не просить. Здесь - все за всех. И что интересно: мы не боимся просить помощи, верим друг другу на слово. И... боимся? То есть, не боимся бояться. Для меня это загадка. По идее никто никому ничем в слободе не обязан. Однако, Беловодье живет как единый организм и ты понимаешь: без твоего вклада другим придется чуточку труднее. Инстинкт самосохранения? Коллективное сознание? Дядя Вася называет нас "идеальной общиной" и вековой мечтой человечества. Вацлавас - "кораблем идиотов". Кирилл - "блаженством нищих духом". Каждый из них по-своему прав. И мне интересно с этими людьми. По крайней мере, было бы любопытно узнать, чем вся эта вольница кончится. Ведь кончится - а?