Мы молчали. Ангел воспарил, мы беспрепятственно вошли в мрачнейший Дис. Хотел я разглядеть, что же за грешники здесь обитают, но не увидел никого, хоть отовсюду и доносились стоны. Повсюду были разбросаны надгробия, чернели ямы, а воздухе висела скорбь. Между ними витали красные огни, из дыр тянуло жарким чадом. Я понял: все могилы раскрыты, а голоса доносятся из них.
- Здесь страдают, - пояснил учитель, - ерисиархи разных толков, а с ними -- их прихвостни. Здешняя земля богато таковыми узлоблена. Подобные к подобным...
Мы повернули направо, и пошли между полями могильных мук и стенами.
- А нельзя ли, - спросил я, - хотя б разглядеть, что за тени застряли в этом мире? Плиты с могил откинуты, а стражи -- нет...
- Их накроют, когда вернутся из Иосафата, долины Страшного Суда, в том облике, какой носили на Земле. Здесь наказуют тех, кто верил в окончательную гибель души вместе со смертью тела. Таким был Эпикур, к примеру. Здесь ты найдешь ответ на помысел того, чей образ тайно носишь в своем сердце.
- Учитель добрый, я помню твои слова, когда мы подходили к Ахерону...
Вдруг из одной могилы донесся голос:
- Ты ведь тоже сын прекрасной родины моей, над которой, я, возможно, без меры измывался. Наш говор ни с каким не спутаешь, тосканец...
Я прижался к Вергилию, сердце мое заколотилось бешено. Учитель успокоил:
- Не бойся, подойди.
В страдающей душе узнал я Фаринату. Боже, что же стало гибеллиновским вождем! Я решился приблизится к краям могилы насколько позволял оттуда бьющий жар. Тень привстала, огляделась. Мне показалось, он на этот мир смотрел с презрением. Остановив свой горделивый взгляд на мне, заносчиво спросил:
- Чей ты потомок?
Я правдиво рассказал о своей родне. Выслушав и помолчав немного, дух признался:
- Твой дом был в состоянии войны с моим. И даже более того: я дважды приказал его разрушить.
- А смысл? - я на самом деле задал риторический вопрос. - Изгнанные все равно вернулись, а счастья черным нет. Хотя, и белым -- тоже...
Вдруг из соседней ямы показалось подобие лица другого духа. Он огляделся удивленно -- и зарыдал. Прекратив истерику, тень строго посмотрев в глаза мне, надменно заявила:
- Уж если в это злое место тебя привел твой гений, почему с ним не пошел мой сын?
Я понял, кто этот второй могильный пленник. Это отец моего друга Гвидо Кавальканти, поэта и эпикурейца. Я ответил так:
- Здесь я не по своему желанию. А Гвидо ваш моего учителя Вергилия не почитал.
Тень Кавальканти-старшего чуть не вскочила из могилы и заорала:
- Как?! Ты говоришь о нем в прошедшем времени!
Я молчал. Тень, застонав, низверглась в яму, источающую жар. Тень Фаринаты все это наблюдала равнодушно, сохраняя горделивое достоинство. Когда ее сосед пропал, она произнесла:
- И все же ты скажи, земляк... почему ваши законы так нас клеймят?
- Однако, - ответил я, - в наших храмах молятся в память обо всех убиенных.
- Зато, - решительно сказала тень Фаринаты, - я спас Флоренцию, когда ее хотели сровнять с Землей. Ведь я один решился защитить наш город мечом.
- Здесь вам даровано искусство видеть будущее, но, похоже, вы не в курсе, что творится ныне.
- Это верно, - ответил Фарината примирительно, - мы способны прозревать только грядущее.
- Будь любезен, сообщи тогда упавшему в могилу Кавальканти, что сын его еще живой. Я не успел ему сказать...
...От Фаринаты я узнал, кто еще томится в этом круге Ада. Их тысячи, включая королей и кардиналов. Но не давала мне покоя все та же мысль: эти тени могут мне так много рассказать такого, чего смертные еще не знают!
Когда мы дальше шли с Вергилием, учитель наказал:
- Тайну своей судьбы храни в себе и никому не раскрывай. Но знай еще, - провожатый многозначительно поднял свой перст, - когда тебя будут созерцать прекраснейшие и правдивейшие из глаз, пред тобою раскроются все грядущие года.
Мы повернули влево и стали спускать от стены к обрыву. Снизу буквально с ног сшибал ужасный смрад. Мы подошли к гробнице, где на камне начертано: "Здесь заточен папа Анастасий, забывший правый путь, последовав Фотину". Вергилий приказал покамест постоять, чтоб обаяние привыкло к резким запахам, и заявил:
- Пока мы здесь, кой-что тебе я разъясню. Посередине этих скал ступенями лежат три круга: седьмой, восьмой и девятый. Там копошатся проклятые тени; ты их потом увидишь. При жизни на Земле они значенье придавали лжи и силе. Обман -- порок, особенно противный Создателю. Насилие разделено на три пояса -- оно ведь тройственно: по отношению к Творцу, к ближнему или к себе. Седьмой круг разделен на три пояса. Убийцы отправляются во внешний пояс; там же -- насильники, поджигатели и притеснители. В среднем -- самоубийцы и те, кто уничтожают саму природу человека, предаваясь играм, расточительно живя. В третьем поясе -- богохульники, лихоимцы и содомиты. В восьмом круге -- обманувшие тех, кто им доверился: лицемеры, льстецы, волхователи, мздоимцы, торговцы должностями. Они всем сердцем хулят Создателя, отрицая Его Любовь. В центре -- малый камень, там престол Диса и место казни предателей.
- Скажи, учитель, - я спросил, - те, копошащиеся в грязи и спорящие истово почему не в этот город заточены?
- Разве твой рассудок, - ответил мне Вергилий, - сам не дойдет до верного ответа? Вспомни Этику: там выделяется три влечения противных Богу: несдержанность, злоба и скотство буйное. Тем, кто предавался этим порокам, не предписан Нижний Ад, Божественным Судом их страданья облегчены.
- А ремесло ростовщика -- порочнее?
- Припомни Аристотеля: философ утверждал, что истоки естества -- премудрость и чувство божественного. В Физике указано, что искусство мудрых следует природе. Ростовщик же природой пренебрегает, чем и противен Богу. Но нам пора, спуск не будет легким, а до восхода Солнца осталось совсем немного...
Склоны стали круче, и впрямь спускаться было тяжело. Приходилось руками цепляться за каменные выступы, ноги едва опору находили. Я ужаснулся разглядев, кто там, внизу разлегся: это Минотавр, вековой позор критян! Нас увидев, человекобык принялся сам себя терзать зубами.
- Не бесись, - сказал ему Вергилий, - со мною не Тезей, твоей сестрой обученный искусству тебя же извести. Подвинься лучше, мерзкая скотина!
Минотавр стал биться в злобе, рычать и брызгать слюной. Проводник мне приказал скорее проходить, пока гнев этой мрази затмил ее рассудок. И снова мы пробираемся крутыми скалами, то и дело под нашими ногами камни осыпаются.
- Когда я в прошлый раз сюда спускался, - призналась любезная мне тень, - здесь не валялось столько глыб. Но явился Тот, кто стольких в небеса забрал, здесь все и содрогнулось... и даже этот мир объяла Великая Любовь -- та самая, которая, как полагал один мыслитель, однажды превращала все сущее в хаос. Но -- посмотри...
Я увидал поток кровавый: то был Флегетон, сжигающий несущих в мир насилие. Река возмездья обрамляла обширную равнину. Там носились, друг друга догоняя, могучие кентавры. Трое из них нас заметили -- и поскакали в нашу сторону, вставив стрелы в луки и тетиву натужив. Один кентавр воскликнул:
- Не двигаться, иначе пристрелю! Кто вас сюда послал?
- Мы дадим ответ, - крикнул мой проводник, - только лишь главному из вас, Хирону! Ты же, пользуясь его авторитетом, всегда горяч был шибко, что не шло тебе на пользу.
И мне сказал негромко Вергилий:
- Это Нэсс, за Деяниру убитый Гераклом. Второй, с горящим взором, -- Фол, прославленный разве что бесчинствами. Третий, со склоненной головой, и есть Хирон, достопочтимый воспитатель Ахилла. У них здесь особая работа: вдоль Флегетона разъезжают -- и стреляют в тех грешников, кто не по чину выплывает.
Мы подошли к Хирону. Тот, поправив бороду с усами, рассудил:
- А второй-то как по камням стучит ногами... он не мертвый.
- Да, живой, - Вергилий подтвердил, - а я его веду. Но он не по своей воле в наш мир попал, так пожелали Вышние. Поскольку он не тень, чтоб в воздухе витать, нужна нам ваша помощь. Пусть один из вас возьмет его на круп, чтоб переправить через реку.
Хирон недолго думая обратился к Нессу и тот покорно наклонился. Сидя на кентавре, я наблюдал как души проклятых корчатся в кровавом кипятке. Многие в это варево были погружены по подбородки. Их крики просто душу раздирали.
- Здесь, - объяснил мне Несс, - немало тиранов, при жизни земной не насытившихся золотом и кровью. Даже Великий Александр не избежал подобной участи.
Кентавр перечислял имена властителей, многих из которых я лично знаю: их души здесь пылают. Наконец мы перебрались через брод, Несс сбросил меня -- и стремительно умчался. Перед нами стоял глухой и темный лес. Среди коричневой листвы я увидел гнезда гарпий. Эти существа с лицами дев и крыльями могучими заунывно выли, когтями уцепившись в ветви черные.
- Мы пришли, - сказал учитель, - во второй пояс седьмого круга. За лесом простирается пустыня, которая тебя, уже так много повидавшего, несомненно впечатлит.
Сквозь вой печальных гарпий я расслышал стоны, но кроме человекоптиц я никого не разглядел.
- Любую ветвь сорви, - посоветовал мой провожатый, мое недоумение заметивший, - чтоб все понять.
Я схватился за куст терновника -- и тут же раздалось:
- Ой! Больно... - Но я уже успел надломить веточку: из раны кровь закапала и тот же голос запричитал: - Не издевайся, милость прояви. Когда-то мы были людьми, теперь же удостоены участи печальной. Даже души гадов больше сожаления способны пробуждать.
Я отпрянул невольно, вглядываясь в заросли зловещие, а тень Вергилия произнесла:
- Помнишь мое сказанье про Энея во Фракии, так же ветвь сломавшего и кровь увидевшего? Но здесь я виноват, что тебя не предупредил. - И, обратившись к дереву: - Кем ты был при жизни? Возможно, тебя добром припомнит это человек, когда вернется к смертным.
- Хорошо, - сказало дерево, - скрывать не буду. Звали меня Пьер делла Винья и я сберегал ключи милости и немилости самодержца Федерика. Я строго хранил все его тайны, сил и тщаний своих не щадя, но стал жертвой зависти со стороны придворных. Из-за интриг я впал в немилость императора и был низвергнут, ослеплен, унижен. Я решился наложить на себя руки, дабы от мучений спастись. В итоге, правым будучи, стал неправ. Клянусь корнями, я до конца был верен долгу и господину истово служил! Выйдя к поверхности, скажи живущим, что чести я не попрал.
- Скажи-ка, - обратился Вергилий к дереву, - как душа становится растением в столь скорбном месте? И есть ли возможность освободиться из плена этого...
- Ответ таков, - вздохнуло дерево, - если душа решается в силу обстоятельств порвать оболочку тела своего, Минос отправляет ее сюда, в седьмую бездну. Упав зерном, душа здесь прорастает, а, когда окрепнет, злые гарпии питаются листвой, тем самым причиняя боль. В Судный День мы все отправимся за нашими телами -- теми самыми, что сами умертвили. И развесим оболочки на своих ветвях.
Больше ничего не сказало дерево, когда-то бывшее послушным царедворцем и совершившим только лишь один проступок: лишило тело жизни, дабы избавиться от мук. Тут наши взоры привлекла пара из двух нагих теней, бежавших через дебри. Одна кричала:
- Где ты, окончательная смерть! Явись скорее, больше не могу-у-у!..
Второй мычал что-то неразборчиво, похоже у него уже не оставалось сил. За ними поспешали псы, рыча и скрежеща клыками. Второй свалился -- и тут же прирос руками к дереву. Собаки вцепились в жертву и принялись со злостью рвать ее на части. Мой учитель хладнокровно подвел меня к тому, что теперь уж слишком мало напоминало человека. Тень корчилась и мерзостно хрипела: