Мы с трудом пробрались через щель, цепляясь за уступы, но довольно быстро вышли на ровную площадку. Мой проводник велел идти немедля дальше, пока не встретим тех, кто нам укажет верный путь. Склон стал круче, я отстал и взмолился малодушно: "Отец, не бросай меня..." Он, таща меня за руку, помог взобраться на вершину гряды, где разрешил передохнуть. С этой кручи я обозрел долину, морские просторы, обратился к небу и удивился: Солнце переместилось левее! Неужто светило в другую сторону вращается...
Вергилий пояснил: мы сейчас на противоположной стороне Земли, в точке, лежащей аккурат напротив Иерусалима. Вращение светил все то же, только мы как бы вверх ногами теперь стоим. Я не преминул вопросить: и сколько ж нам еще подыматься?
- Гора Чистилища так сложена, - ответил проводник, - что поначалу склон крут, а к концу он более пологий. По мере продвижения ноги тебя будут нести все легче, а к концу пути ты вообще забудешь про усталость.
Едва успел учитель закончить, неведомо откуда донесся голос, причем знакомый мне:
- Пока дочапаешь, неоднократно захочется тебе упасть.
Мы обернулись. Левее увидели громадный камень, а в его тени лениво отдыхали чьи-то души. Одна сидела, руками обхватив колени и голову склонив. Я пошутил невольно:
- Прямо образец целеустремленности!
- Если ты такой ретивый, - ответила душа как будто через силу, при этом приподняв свое лицо, - вот и лезь...
Да, это он! Сидящий произнес:
- Ну, что... узнал ты, как устроен мир, в котором Солнце может двигаться налево?
- Белаква... - я имя друга произнес с почтением, - слава Богу, теперь я за тебя спокоен буду. Но что за смысл в твоем сидении... ты ждешь еще кого-то или просто предаешься лености...
- Что толку, брат. - Ответил устало музыкальный мастер, мой земляк: - Все равно сейчас меня не пустит Господня птица, что сидит у входа. Я слишком медлил с покаянием -- лень подвела. Покуда твердь вокруг меня не опишет столько же кругов, что и при жизни земной, птица не снизойдет. Ну, если только вы там за маня помолитесь... а?
Тут меня позвал Вергилий, заявил, что Солнце уже коснулось меридиана, ночь подступила к берегам Марокко. Мы было стали отходить от неповоротливых теней, как одна из них сквозь зубы процедила:
- Гляньте... вон тот слева свет нам загородил: он будто бы живой...
Оглянувшись, я заметил, что ленивцы возбудились.
- Не теряй на них ты времени, - приказал учитель, - шагай за мной -- и пусть с ними.
Я повиновался. Пройдя немного, мы увидели еще одну толпу: они шагали нам наперекрест и пели псалом "Miserere". Эти души тоже были удивлены тем, что мое тело отбрасывает тень. Двое от той группы тут же отделились, к нам буквально подлетели и стали допытываться, кто мы и откуда идем.
- Да, - не скрыл учитель, - мой спутник -- живой. А чтобы вам было все понятно, отвечу: ими почтенный, он им поможет.
Двое буквально молниями перелетели к своим -- и миг спустя нас окружали толпы. Вергилий настоял, чтоб я не останавливался. Мы двигались наверх в сопровождении крайне возбужденных душ, которые просили:
- Умерь же поступь, существо, сюда явившееся во плоти! Вглядись в нас: может, вернувшись в грешный мир, ты сможешь передать на Землю весть о нас... Да остановись же, выслушай! Мы из тех, кто принял смерть в свой час, и будучи грешниками до последнего мгновенья, покаялись, увидев свет небес. Мы приняли кончину с Богом, да! Теперь же Он томит нас жаждой лицезренья.
На ходу всмотревшись в их лица чистые, я признался:
- Нет, из вас я никого не признаю. Но, может быть, вам все же смогу полезным быть.
- Мы верим тебе, - сказала одна из душ, - послушай же. Если будешь в Фано, людям расскажи об участи моей, дабы они воздели руки к небесам и помолились Господу... Я б тогда смог очиститься...
Душа поведала мне свою историю, которая конечно же связана со злодейством и кровью. Жестокий мир у нас -- что делать... Особенно меня задела та часть повествованья, в которой за душу человека спорили ангел и бес. Другие души тоже меня просили правду сообщить на Землю. Да нужно ли знать всем о тех страдальцах... пожалуй помнить их должны лишь те, кому они при жизни несли добро. Скрывать не буду: с легкостью расстался я с душами людей, мольбы просивших от других дабы они вступили в благодать. Я вопросил учителя:
- Отец, ты ведь учил в своих трудах, что суд небес мольбою не смягчится. А эти души только об этом и просят. Где истина...
- Если взглянуть извне, - ответил мне Вергилий, - их надежда вовсе не напрасна. Огонь искренней любви и вправду способен сократить их долг. Я же творил в эпоху, когда молитва не считалась искупленьем, ее звучанье не достигло бы Небес. Но ты еще задашь этот вопрос той, кто окончательно прольет свет на истину. Она тебя ждет там...
И учитель указал наверх...
...Мы торопились так, что не сразу заметили сидящего на выступе скалы. Проводник подошел к нему поближе, чтобы узнать дорогу, тот же при первых словах Вергилия воскликнул:
- Боже, родная речь Ломбардии! Ты не из Мантуи?
- Оттуда.
- Земляк... А я -- Сорделло, на Земле я был поэтом.
Они обнялись, поговорили об Италии, о ее злосчастной судьбе. Мне казалось два духа наслаждаются игрою родного для них наречия. Много было сказано горчайших слов на тему страдания Италии. Наконец Сорделло разглядел меня и удивленно вопросил:
- Но... кто вы...
Вергилий поведал обо мне и о нашей миссии. Сорделло его обнял уже как сын, спел поэту пенигирик, а потом сказал, что знает он дорогу к Чистилищу и мог бы провести, но время уже позднее, а в темноте наверх идти нельзя. Еще добавил:
- Здесь по пути есть души, которые утешат наши сердца. Я к ним проведу...
- Но если души праведных захотят пройти в ночи... их что -- не пустят? - Спросил я.
Сарделло рукой своей провел черту на почве и твердо произнес:
- Вот, смотри: как только Солнце скроется, ты этой линии не пересечешь. Остановит тебя ночная тень. Ниже можешь ходить везде.
- Хорошо, - сказал Вергилий, - веди тогда нас к тем, которые, как ты заверил, утешат нас...
Немного мы прошли и остановились у выемки в скале. Наш спутник приказал туда войти. Тропинка привела нас на край долины. Здесь нашим взорам открылись травы великолепные, отливающие золотом, изумрудом, серебром и лазурью. Прекрасные цветы источали ароматы, а над полями разносился гимн: "Salve, Regina". Это пели души, рассевшиеся в уютных уголках.
- Вот здесь мы и обождем. - сказал Сарделло: - пока же не стемнело, можете рассмотреть их лица.
Наш спутник указал на некоторых и назвал их имена. Все они на земле были властителями. Я слыхал про них и знаю их дела. Одна из душ, привстав, пропела первые слова гимна "Te lucis ante". Эту песню подтянули все сидящие. Какое чистое, божественное то было пенье! Глянув в небо, я увидел, что к нам летят два ангела, в руках держащих светящиеся клинки. За ними вились нежно-зеленые одежды. Один из них спустился чуть выше сидящих, другой -- пониже. Я видел, что волосы у небесных созданий русые, но лиц различить не в силах был -- настолько ярким светом они лучились.
- Они, - нам пояснил Сарделло, - будут нас оберегать. Скоро здесь змей появится.
Я не знал, как отнестись к словам этой души. Мне было и боязно, и благостно. Меж тем Сарделло добавил:
- Зато теперь мы можем поближе подойти к теням тех, кто был на Земле значительной фигурой. И поверьте: им будет в радость вас увидеть.
Трех шагов не сделал я как заметил, что одна из душ в меня старается вглядеться. Я его узнал: Нино Висконти был благороднейшим из людей. Обнялись, оба прослезились. Он думал вначале, что я тоже из приплывших по морю. Когда я сообщил, каким путем здесь появился, Нино вначале не поверил, а потом просил, чтобы его дочь Джованна -- там, на Земле -- молилась за отцову участь, а матери ее он не слишком-то и доверяет. На небесах лучше прислушиваются к словам невинных.
Тут я обратил внимание на три незнакомых мне ярких звезды. Учитель объяснил: четыре утренних светила ушли с восходом Солнца, эти же знаменуют Веру, Надежду и Любовь. Тут раздался крик Сарделло:
- Вот он! Супостат!!!
Вдоль расселины скалы ползла змея, я бы ее сравнил с той, что когда-то соблазнила Еву. Время от времени гадина свивалась и лизала свою спину. Вверх взмыли ангелы. Едва завидев взмахи зеленых крыльев, змея сокрылась. Ангелы вернулись на свои посты.
Душам не нужен сон, меня же здорово сморило. Я разлегся на мягчайшей траве и погрузился в дрему. Мне приснился золотой орел -- суровый, готовый ухватить добычу. Сам же я в своем видении пребывал на горе фригийской Иде, один, над облаками. Орел схватил меня -- и вознес к сфере огня. Я чувствую, что мы горим -- и... проснулся.
Со мною рядом был лишь Вергилий. Сияло молодое Солнце, под нами простиралось море. И местность была вовсе не такой, где я заснул в такой приятной компании. Я вполне закономерно спросил у провожатого.
- Учитель... как же мы сюда попали?
- О, это было удивительно. Едва заснул ты, явилась женщина с прекрасными очами. Она сказала, что ее зовут Лучия и она должна тебе помочь. Запросто тебя взяв, она пошла наверх; я же -- за ней. В этом месте она, тебя оставив, указала на вход и тотчас же исчезла...
... Вход в Чистилище представляет собой узкий проход в скале. Учитель двинулся вперед, я -- за ним. В дыре сначала я видел только черноту, но, когда зрение привыкло, рассмотрел три ступени, ворота и привратника, сидящего с закрытыми глазами. Меч в руках охранника так блестел, что я отвел свой взгляд. Раздался строгий голос:
- Стоять! А ну-ка признавайтесь, зачем вы здесь и кто вас сюда привел. Но только не лгать -- поплатитесь!
- Прекрасная жена, - доложил Вергилий, - с небес спустившись, нам явила сей порог.
- Благи ее веленья, - воскликнул стражник, - ну, что же... подымайтесь.
- Проси его смиренно... - шепнул мне учитель.
Первая ступень сделана из столь гладкого белого мрамора, что я увидел в нем свое отражение. Вторая -- шершавый, черно-пурпурный, будто бы обгорелый камень -- весь в трещинах. Третья -- огненно-алая, идеально ограненная. Порог же -- чистый алмаз, на нем хранитель и сидел.
Я упал перед ногами привратника и трижды ударил рукою в свою грудь. Тот семь раз концом меча начертал на моем лбу букву "Г", сказав при этом:
- Когда войдешь, смой след этих ран.
Из своих пепельно-серых одежд он извлек два ключа --серебряный и золотой -- и отпер вход, при этом разъяснив:
- Если бы что-то было не так, один из ключей не зашел бы в скважину и не провернулся. Их дал мне Петр. - Створы раскрыв, он торжественно провозгласил: - Проходите, но знайте: кто оглянется -- тот будет изгнан.
Когда мы двинулись, сквозь далекий гул я слышал слова гимна "Те Deum"... Едва мы очутились с той стороны прохода, из-за дурной любви людей запрятанного в тайне, ворота захлопнулись. Я нашел в себе мужества не оглянуться, хотя какая-то сила меня так и подмывала это сделать. Мы поднимались по промыву в скале, узкому и не приспособленному для ходьбы. Вышли мы к месту небезопасному: тропинка шла вдоль высоченного обрыва. Сам вид учителя говорил о том, что он не знает, куда идти нам дальше -- налево или направо -- в обе стороны подъема не наблюдалось. Под нами -- попасть, над нами -- вертикальная беломраморная скала. Тут я заметил, что вся стена буквально испещрена каменной резьбой. Один из барельефов изображал ангела, склонившегося к благословенной Марии. Я оцепенел от восторга. Другая картина в камне повествовала о том, как на волах везут Ковчег. Казалось, народ, святыню окружающий, поет, ладан -- дымится, царь Давид, идущий впереди, танцует, а его жена Мехолла, глядя из окна, вся полна негодования. Третий барельеф рассказывал о чуде папы Григория, по чьей молитве из Ада был освобожден кроткий Траян. Вдова надрывно слезы льет, требуя отмщения, ее окружили всадники, а в золоте знамен парят орлы... А ведь мы, подумал я, на Земле -- лишь только черви, в коих даже нет намека на мотылька, который из тьмы однажды выпорхнет на Божий Суд...