Временами казалось, что было бы лучше, если он вел разгульную жизнь. Встречая пьяного, пропахшего чужими духами муженька, она бы закатывала скандалы. По утрам в гордом молчании демонстрировала презрение. Но все равно продолжала бы любить!
Сильверст вспоминал, как пытался тогда подражать Гаю. Маскарад не помог! Женская интуиция хорошо различала фальшивку, и это еще больше усиливало уже не показное презрение. А когда Элиза начала подолгу задерживаться у подруг, жизнь превратилась в настоящий ад. Пытаясь ее выследить, он метался по городу. Но, вместо явных доказательств, получал лишь новые полунамеки, которые как не подтверждали, так и не опровергали неверность супруги. Временами, казалось, что истерзанное ревностью воображение поджаривает его на медленном огне. В отчаянии он просил Господа вывести его из этого кошмара. Просьба была услышана. Но он до сих пор не понимал Небо или Преисподняя ее исполнили...
Закрыв коз, он перекатил за сарай четырехведерную бадью. Сняв одежду, вылил на себя почти все, что предназначалось для полива огорода. Запасенная утром колодезная вода, немного нагрелась за день, но купание все равно получилось слишком бодрящим. Докрасна растерев кожу грубым полотенцем, Сильверст натянул сменные штаны и рубаху. Они висели тут же, на протянутой за сараем веревке. В своем лесном затворничестве он так и не избавился от некоторых городских привычек, продолжал следить за чистотой тела и раз в неделю устраивал себе баню.
" Но зачем он делает это сейчас? Ведь и трех дней не прошло после предпраздничного омовения" - мысленно задавая этот вопрос, он знал истинную причину, но стыдился себе в этом признаться.
Входя в дом, Сильверст услышал звуки струн. Миранда, аккомпанируя себе на лютне, пела старинную балладу. Молва приписывала это произведение знаменитому бунтарю менестрелю. Несколько столетий назад разлетелся по ветру пепел костра, где святая инквизиция сожгла ниспровергателя морали, но нравы куртуазного века вновь вытащили на свет его запретное творчество. Эту балладу Сильверст слышал не впервые, но именно сейчас слова и музыка так растревожили душу. Словно складки тончайшей бархатной мантии струился чарующий женский голос. И казалось, что вместе с ним в келью отшельника нисходит иная правда:
"Любовь между мужчиной и женщиной - единственная не преходящая ценность этого мира. Она может оправдать и злодеяние и вероломство. Все имеет свою цену, но не жалко пожертвовать вечностью, ради одной ночи страсти."
Словно завороженный, Сильверст слушал эти весьма спорные истины. Голос и одухотворенное лицо исполнительницы были сейчас сильнее всех иных аргументов...
Последние месяцы их совместной жизни с Элизой превратились в один бесконечный скандал. Короткие примирения и вспышки нежности быстро сменялись новыми взаимными обвинениями и выяснением отношений. Несколько раз Сильверст заставал жену на коленях перед иконой. В слезах она просила прошения у Святой Заступницы. Но и эти сцены искреннего раскаяния только усиливали его подозрения и ненависть.
И вдруг в доме наступила тишина. В тот злосчастный вечер, вернувшись от пациента, Сильверст сразу почувствовал перемену. Элиза и раньше часто возвращалась позднее его, но сейчас он всей кожей ощущал зловещее дыхание неизбежности. Слыша стук своего сердца, он пробежал прихожую и остановился посреди гостиной. Все вещи были аккуратно расставлены по местам. Не осталось и следа от беспорядка, который царил здесь в последние месяцы. Что произошло, Сильверст понял еще до того, как прочел на листке бумаге:
- Прости!
Но как далек он был от того, чтобы исполнить эту искреннюю и последнюю просьбу! Черная злоба клокотала в душе. Он возненавидел тогда не только Элизу, но и свою размеренную и добропорядочную жизнь. В первые месяцы после ее бегства воспоминания о студенческих гулянках стали, чуть ли, не мечтой об утраченном рае. Как он хотел снова вернуться в то беспечное время! А единственной ниточкой, что могла привести туда, был друг его молодости.
После того, как дела Гая пошли в гору, они почти не виделись. Отправляясь в гости незваным, Сильверст успокаивал себя:
" Гай всегда был непутевым повесой. Часто забывал отдать долги. Но он добрый малый, и не оставит старого друга один на один с бедою."
Больше всего он боялся, что никого не застанет дома, но Гай оказался на месте. Правда, обнять старого друга явно не спешил. Нервно постукивая пальцами по коленям, Сильверст сидел в роскошной гостиной. Дразня взгляд, с картин на него смотрели обнаженные героини языческих мифов. Большие часы на камине неторопливо отстукивали каждые пятнадцать минут ожидания. Он уже собирался уходить, когда на пороге в восточном халате появился Гай. С насмешливой учтивостью извинился за то, что его задержал парикмахер, и поинтересовался:
- Что привело в столь ранний час господина доктора?
Для светского щеголя визит действительно можно было бы счесть ранним. А то, что Гай недавно побывал в руках парикмахера, подтверждала сетка на волосах и кудри с палочками для завивки. Однако, тон его голоса не очень располагал к дружеской беседе. Но просто так засвидетельствовать почтение и уйти Сильверст уже не мог. Он долго он ждал этой встречи, и надеялся, хотя бы на дружеский совет!
Идя в этот дом, Сильверст рассчитывал на задушевную беседу за бутылкой вина. Думал, что, когда они будут вспоминать молодость, расскажет, как соскучился по прежним временам, попросит снова ввести в общество, где в компании беспечных красоток можно будет залечить душевные раны. Однако, вина ему никто не предложил. Бокал пунша, с которым Гай появился в гостиной, он демонстративно отставил на камин, и похоже не собирался звать слугу, накрыть стол для гостя.
Задушевной беседы не получалось. Чувствуя, что это возможно последний визит в дом старого друга, Сильверст все-таки рискнул изложить свою просьбу. Без должной прелюдии это получилось смешно и нелепо. Усмешка на губах Гая еще больше приводила в смущение и делала речь косноязычной. Наконец, Сильверст замолчал. Он не знал, что говорить дальше, и уже стыдился своих откровений.
- Так, так! Хотим отомстить любезной супруге за украшение на голове, - насмешливо протянул Гай. Потом, вдруг став издевательски серьезным, начал проповедовать о том, что месть и ревность очень нехорошие чувства. Это очень походило на нравоучения, что Сильверст не так давно читал своему другу. С той разницей, что тогда он, хоть и с налетом превосходства, все же искренне пытался вразумить и наставить на путь истинный. Теперь же над ним откровенно насмехались и мстили за то глупое высокомерие. В довершении Гай прозрачно намекнул, что даже при всем желании ему вряд ли удастся превратить приятеля в галантного кавалера. Наука страсти нежной трудно давалась господину доктору в молодости, а сейчас даже и рассчитывать не на что.
- Лучше уж, старина, продолжай ставить клистиры! Кстати, часть вырученных от этого занятия денег можно потратить на продажную любовь. А дорогу в нужные заведения отыщешь без чьей либо помощи.
Возвращаясь домой, Сильверст затравленно вжимал голову в плечи. Был солнечный праздничный день. Навстречу попадались кампании подвыпивших гуляк, веселые стайки девушек, счастливые семейные пары. Казалось, что все с удивлением смотрят вслед одиноко бредущему человеку в затянутом на все пуговицы сюртуке.
Переходя речку, он надолго задержался на мосту. Облокотившись на деревянные перила, вспоминал, как, на исходе медового месяца, они с Элизой, обнявшись, сидели на берегу. Рядом в маленькой заводи качались кувшинки, чуть дальше по главному руслу проплывали утки с выводками птенцов. А они мечтали о том, что тоже родят много детей и жить будут долго и счастливо.
Поле бегства супруги дом погрузился в ледяной ад. Теперь, из холодного плена одиночества скандалы и короткие перемирия последних дней виделись уже, как потерянное счастье. Ловя на себе сочувственные взгляды пациентов, Сильверст продолжал выполнять свои обязанности. А вечером, возвращаясь в пустую гостиную, открывал бутылку и начинал диалог с призраками. Чаще всего навещал отец, ушедший из жизни через год поле свадьбы сына. Сурово взирая на последнего продолжателя рода, он упрекал его за слабость и желание залить горе вином. Иногда появлялась мать, такая же молодая и красивая, как в детских воспоминаниях. Она не осуждала, а просто гладило свое чадо по волосам, уже отмеченным ранними сединами. Наведывался и Гай. В своем призрачном воплощение он был еще более язвительным и надменным. Садясь напротив бывшего друга, с усмешкой читал ему проповеди о том, что в жизни всегда вознаграждается честный труд и добродетель.
А вот призрак сбежавшей супруги, почему-то долго не желал посещать семейное гнездо. Явился он только через полтора года. В тот вечер у новых соседей играли свадьбу. Нанятые музыканты старались изо всех сил, и веселые наигрыши разносились далеко по улице. Оторвав хмельную голову от стола, Сильверст прислушивался к звукам, проникавшим сквозь стены и закрытые окна. Боль одиночества мешалась со счастливыми воспоминаниями. И вдруг, когда заиграли плясовую, он вскочил и закружился по комнате. Если бы кто-то из соседей наблюдал это, то наверняка бы сочли, что доктор лишился рассудка. Уже не молодой, начинающий седеть и полнеть мужчина, выделывая коленца, вел в танце воображаемую партнершу. Стороннему наблюдателю показалось бы, что руки безумца сжимают воздух. Зато он, как наяву, видел свою Элизу! Прорисованная тонкими огненными штрихами, она кружилась в его руках, и радостно смеялась, над тем, что неуклюжий муженек превратился в лихого плясуна.
Когда последние аккорды утонули в пьяных криках гостей, Сильверст, сотрясаясь в рыданиях, упал на пол. А через несколько дней пришло страшное известие. Доктор из соседнего городка сообщил, что ему пришлось осматривать тело утопленницы, в которой он опознал жену своего коллеги. Случилось это на берегу той самой реки, примерно в двадцати верстах от места, где Сильверст и Элиза когда-то любовались на проплывающих уток и мечтали о долгой и счастливой жизни...
Миранда закончила играть, и передала лютню подруге. Пальцы Изабель ловко побежали по струнам. Сильверст узнал мелодию. Под этот веселый мотив он танцевал тогда с призрачным воплощением Элизы. Словно сквозь прорванную плотину, хлынули давно забытые чувства. А когда они встретились взглядом с Мирандой, в сумеречном полумраке словно проскочила молния. Оглушенный ее разрядом, Сильверст пошел к женщине, протягивая руку. В тот момент он почти не думал о том, как комично выглядит бородатый отшельник в рабочей одежде монаха, приглашающий на танец светскую даму.
- Остановись! - еще пытался кричать разум. Но Сильверст уже представлял, как бешено закружит партнершу по скрипящему дощатому полу, и ничто не могло его удержать.
Миранда посмотрела на него с веселым удивлением. После недолгого замешательства, подобрала край юбки и протянула навстречу свои тонкие изящные пальцы. Но вдруг она с визгом отдернула ладонь. Послышался удар каблука и истеричный женский крик.
- Прочь от меня, гадость!
В первый миг Сильверст принял это на свой счет. Но потом увидел на полу окровавленный комочек и понял, что произошло. Его приятель мышонок решил полакомиться остатками праздничного обеда и, на свою беду, по дороге наткнулся на каблук Миранды. Продолжая кричать, женщина отпрыгнула к стене, а ее подруга, увидев, что произошло, со слезами запричитала:
- Бедняжка! Зачем ты ее напугал!
В ее голосе слышалась неподдельная жалость. Гай, изображая галантного кавалера, принялся успокаивать обеих дам, а Сильверст, молча, собрал в тряпку все, что осталось от его серого друга, и вышел за дверь. Оставив раздавленное тельце в траве, он прислонился к дверному косяку и долго смотрел на закат. Из дома доносились громкие голоса. Миранда кричала, что не собирается оставаться в этой убогой лачуге ни одно лишней минуты. Изабель, не стесняясь в выражениях, называла ее истеричкой и дурой. Гай убеждал, что дорога по темноте может оказаться опасной, к тому же они не допили целую бутылку вина. Намекал он и на какой-то спор, который Миранда еще может выиграть. Наконец, ссора утихла. Раздраженные голоса сменил звон кубков. Гай произнес витиеватый тост о женских прелестях. Язык его уже слегка заплетался.
Выждав небольшую паузу, Сильверст вернулся, достал и расстелил на полу две медвежьи шкуры. Эти нехарактерные для жилища отшельника предметы достались в подарок от одного из гостей, как благодарность за излечение. Зимой Сильверст прикрывался ими в самые морозные ночи.
- Если решите остаться, это все, что могу предложить - сухо сообщил он, и снова вышел из дома.
Наваждение, в плену которого он пребывал, окончательно развеялось. Полной грудью вздохнув прохладный вечерний воздух, Сильверст посмотрел на быстро темнеющее небо, потом на траву, где оставил своего приятеля мышонка. И вдруг в голову пришла крамольная мысль:
" Уже не в первый раз судьба жестокой дланью направляет тебя. Но самому достаются лишь муки душевные, а те, кто хоть как-то тебе дорог, гибнут. Не слишком ли велика цена, за твое спасение?"
Кинув в кормушку для коз сено, он остатками теплой воды полил огород. К тому времени солнце успело скрыться, и на небе догорала тонкая полоса заката. Живя в гармонии с природой, Сильверст подчинил свой распорядок солнечному циклу и сейчас не собирался изменять привычкам. Отправившись на сеновал, он устало опустился на мягкое травяное ложе. Некоторое время прислушивался к доносящимся из дома голосам, но потом неожиданно быстро уснул.