Гульнаре Ф.
«Но ты понадеялась на красоту твою, и, пользуясь славою твоею, стала блудить и расточала блудодейство твое на всякого мимоходящего, отдаваясь ему.»
(Иез. 16:15)
1
А начиналось все хоть и не самым целомудренным образом, но обычно для студентов-заочников, при из районного города в областной центр.
Работая на одном хлебокомбинате, семь сокурсниц и я пытались получить высшее образование по специальности «Технология хлебопечения».
Институт, где мы учились, был московским.
Впрочем – согласно нынешней терминологии – он назывался «академией» пищевой промышленности. На самом деле это была шарашкина лавочка, которая заняла здание бывшего детского сада, когда-то принадлежавшего военному заводу, тоже закрытому.
Здесь за все приходилось платить: от официальной суммы за учебу как таковую до неофициальных за каждый экзамен, каждый зачет, каждую курсовую и даже контрольную – изготовление которых тоже оплачивалось.
Правда, величина каждой взятки по отдельности была небольшой: преподаватели собирали их валом с потока, а не вымогали у двух-трех отдельных людей.
В обмен на деньги обещались дипломы «государственного образца». Его мы представляли с трудом, поскольку само государство то и дело меняло оскал.
Впрочем, нам это было безразлично: начальство приказало учиться волевым порядком, обещая в ближайшие времена избавиться от работников без высшего образования. Угроза не казалась пустой, а в нашем городе хлебозавод остался одним из последних работающих предприятий.
Правда, лично мне ничего не грозило: я находился на самой низкой ступени и начальственный глаз скользил поверх моей головы. Я учился по своей инициативе. Мне было двадцать два года и я еще не потерял надежду изменить жизнь к лучшему.
А с дипломом – любым – это могло получиться лучше, чем без диплома.
Тяготы заочной учебы известны многим.
Но в иные эпохи и в иных институтах имелись общежития. Наше «академия» была озабочена лишь выкачиванием денег, проблемы временного жилья ложились на самих студентов.
С учетом того, что сессия тянулась целый месяц, это создавало серьезную статью расходов.
Проблему все решали по-разному.
Нефтяники – которым для поддержания статуса хватало диплома кондитера – снимали гостиницу и жили лучше, чем дома.
Небогатые мужчины постарше, обладавшие опытом и хваткой, поступали иначе. Они находили одиноких женщин – каких в большом городе хватало – и весь месяц катались, как сыры в масле. То есть не только жили бесплатно, но отъедались, отпивались и до потери пульса занимались сексом. Таких хозяек именовали «невестами», по ним имелась база данных, переходящая из потока в поток и с курса на курс.
Решение было оптимальным со всех точек зрения, но его я узнал лишь сейчас.
На первой сессии я снял комнату в квартале «академии». Я только что окончил школу, еще не работал, своих средств не имел, а данных родителями хватало только на жилье. Я и в эту «академию» поступил лишь потому, что учиться там было дешевле, чем в более приличных местах. К последнему экзамену я почти умер от голода, но не догадался найти себе девицу хотя бы для кормежки.
На вторую сессию я не приехал: в учебе возник перерыв, обусловленный внешними, весьма неблагоприятными обстоятельствами.
Я потерял три года: два поневоле, один по инерции, когда вернулся к нормальной жизни и устроился на хлебозавод, но не мог решить, стоит ли возвращаться в «академию», поскольку жизненные ценности сместились.
А когда решил восстановиться к весне, то заранее прикинул жилищные планы.
Учились в шарашкиной академии люди, сильно ограниченные в средствах. На сессии коллеги по несчастью ездили вместе и снимали одну квартиру на всю компанию, поскольку так обходилось дешевле и по аренде и по еде.
Никого из своих новых сокурсниц с комбината я не знал.
Не обладая реальной специальностью, не умея ничего, кроме как обращаться с техникой, я смог устроиться туда лишь водителем складского погрузчика, управляться с которым могла дрессированная обезьяна. Склад работал с запасами и готовой продукцией, к производству отношения не имел, мы вообще на работу заходили со двора и ни с кем, кроме поставщиков и потребителей, не контактировали.
Для восстановления я съездил в «академию» перед новым годом. Само заведение было чисто заочным, большинство преподавателей приезжало из Москвы на быстрые заработки. Местные тоже не состояли в штате, а прирабатывали, официально числясь где-нибудь в другом месте. Перед В конце декабря бывший детский сад встретил пустотой, не было ни студентов, ни преподавателей, на местах сидела лишь учебная часть. Я провел там один день, оформил нужные бумаги и удостоверился, что меня внесли в приказ.
После всех процедур дома я познакомился с Ольгой.
Она работала на комбинате бригадиром смены в одном из цехов, а по академии была старостой учебной группы по нашей специальности.
Сокурсницы-коллеги жили за ней, как за каменной стеной: она решала все проблемы, им оставалось лишь приехать на сессию и сдать деньги по всем предметам.
Ольга была не просто энергичной женщиной, а очень ушлой. Еще перед первой сессией она навела справки среди тех, кто уже учился, и узнала контакты, по которым из года в год сдаются приемлемые квартиры.
Она нашла жилье, где все семь «хлебниц» жили осенью, сейчас собирались устроиться там же.
С точки зрения цивилизованного человека пристанище обладало комфортом общей камеры в тюрьме, но – согласно одной из тупейших цитат – «наши люди в булочную на такси не ездили» и мирились с чем угодно.
Квартира состояла из единственной громадной комнаты. То, что там не имелось отдельных кроватей, а стояла одна большая и два раскладывающихся дивана, никого не смущало. Пищевое производство накладывало жесткие гигиенические условия, перед сменой и после работницы комбината тщательно мылись, а душевые отделения представляли собой подвалы с потолочными лейками и без перегородок. Женщины привыкли ходить голыми друг у друга на глазах, их не напрягало спать по двое в одной постели.
Шесть из них размещались на плацкартных местах, для седьмой посреди комнаты ставили раскладушку. На ней, как я понял, устраивалась самая объемистая из всех, которой было тесно с кем-то вместе.
Когда в компании возник я, Ольга предложила присовокупиться к остальным, утверждая, что никто не станет возражать. Я согласился, экономические условия казались привлекательными.
Моя зарплата была мизерной, левых заработков на складе не имелось, и я экономил каждый рубль везде, где мог.
Ни старосту, ни меня не смущало, что вместе с женщинами предстояло поселиться мужчине. Студенты-заочники были вынуждены жить в походных условиях, упрощающих нравы до предела.
Кроме того, жилье имело щадящую планировку.
Видимо, дом проектировался одним образом, а строился другим. Или, возможно, эта квартира была вычленена из какой-то другой: единственная комната отделялась от внутренней стены коридорчиком, упиравшимся в стену соседней.
Ольга сказала, что если перегородить тупик занавеской – просто шторой для ванны – то оставшегося места хватит, чтобы я там спал.
Купить еще одну раскладушку было дешевле, чем снимать квартиру самому, и лучше, чем искать совместное жилье с кем-то совсем чужим.
Намереваясь жить с сокурсницами, под словом «жить» я подразумевал завтракать, ужинать и спать в закутке. Ничего большего я не задумывал.
Я был молод и полон сил, я наслаждался женщинами по мере возможности, но зацикленностью на сексе не страдал.
И прежде всего, умел видеть, что есть главное, а чего нет вообще.
На данный момент – на второй по счету сессии первого курса – главным было с минимальными денежными затратами получить все оценки и зачеты, без потерь перейти на второй курс.
Неожиданные сожительницы являлись коллегами-сокурсницами, рядом с которыми все могло получиться легко.
Учиться не по-честному, а на коммерческой основе было проще в компании, чем в одиночку. Ведь та же Ольга, насколько я понял, сама решала дела за всех и групповой вариант обходился дешевле.
А женщины как женщины, которых я оставил дома, от меня никуда не убегали, месяц я мог обойтись без них.
И ни я, ни кто иной, не предполагал, к чему все приведет.
2
Время сессии устанавливалось строго, но приезжали все в разное время.
Кого-то задерживала «производственная необходимость», у кого-то возникали проблемы в семье: внезапно болели дети или загружали родители. А еще чаще до последнего момента отъезду препятствовали супруги.
Ведь все знали, с какой целью некоторые студенты уезжают из дома на целый месяц, когда можно явиться в «академию» на два дня в конце курса и купить все результаты разом.
Многих парней не отпускали девушки, потом внезапно появлялись, чтобы уличить избранников в неверности, словно это могло помочь.
Я не имел ни семьи, ни постоянной подруги, на родителей не обращал внимания.
За нынешний год я понял, до какой степени надоели мне мать с отцом своими садами-огородами, картошкой и яблоками, мечтал ограбить банк, чтобы купить себе квартиру и видеть их не чаще раза в год.
Но банки слишком надежно охранялись, имело смысл получить диплом и найти работу в областном центре.
Во всяком случае, меня ничто не держало, я намеревался прибыть к началу сессии.
Но так получилось, что я отбыл даже раньше.
Примерно за неделю до срока на складе неожиданно появилась Ольга, дождалась перерыва в моей погрузке, подошла и объявила:
– Все люди – говно, даже если кажутся шоколадом.
С утверждением я был согласен, жизнь давно убедила, что шоколада нет.
Но все-таки спросил, в каком контексте оно звучит именно сейчас.
Улыбнувшись ласково, староста пояснила свою мысль.
В столице области обосновалась тьма контор типа нашей шарашки, съемные квартиры повышенной дешевизны пользовались большим спросом. Несмотря на договоренность, хозяйка запросто могла сдать ее кому-то другому, предложившему на пару тысяч больше. Поэтому стоило появиться в городе до начала массового приезда на сессию и «застолбить» жилье за собой.
Не вдаваясь в глубокие причины, Ольга добавила, что занимать квартиру лучше вдвоем, и предложила ехать вместе.
Я подумал чуть-чуть и согласился.
Мне предстояло обустроить спальное место, этим лучше было заняться в тишине и покое.
Вопрос я обдумал заранее: штору, толстую леску, забивные дюбеля и даже молоток решил прихватить из дома, а раскладушку купить на месте. В нашем городе наверняка можно было найти дешевле, чем в столице, но мне не хотелось везти ее на автобусе через пол-области, а потом еще на трамвае.
Но в любом случае процесс требовал времени и не терпел суеты.
На складе меня не пинали ногами, но и не считали незаменимым, без проблем отпустили на один день раньше обозначенного в «учебном» отпуске..
В академию мы с Ольгой ехали почти весело – как, вероятно, едут все современные студенты, знающие, что предстоит оторваться в большом городе без особых забот.
Наше веселье время от времени прерывалось прогнозами насчет нынешних расценок.
Я знал, что они поднялись в сравнении с моим первым курсом. Староста полагала, что весной они могут подняться и над осенними: после нового года повысилась коммуналка, а преподаватели были людьми, им приходилось платить за воду и за тепло без повышения зарплаты.
Но все-таки это нас не слишком омрачало, мы были молоды.
Правда, реально молодым из нас был только я.
Про Ольгу я знал, что она старше лет на десять, слышал краем уха, что у нее есть муж где-то на стороне и несколько любовников на комбинате. Один из них был главным технологом и сильно ей покровительствовал. Но это меня не интересовало.
Внешне Ольга была средней. Я не мог сказать, что она мне нравится, но и сказать, что не нравится, тоже не мог.
Впрочем, «нравится – не нравится» в отношении нас со старостой было неприменимо.
В обычной жизни я бы абстрактно хотел ее, как любое существо, обладающее нужными признаками.
А в учебной различия между полами стирались, нами двигала общая цель.
И не как мужчина и женщина, а как боевые товарищи три часа дороги мы провели в полном согласии. На самой большой станции, где автобус стоял двадцать минут, я даже угостил Ольгу пирожками с вишней.
Прибыв в областной центр и выгрузившись на автовокзале, мы не пошли на остановку муниципального транспорта, а взяли такси.
Это получилось само собой: мы были нагружены, как ослы, сумками с припасами, экономить несколько сот рублей на своих руках и ногах не хотелось.
Сессионное бытие в отрыве от привычного быта охмелило с первых минут, мы не сговариваясь решили чуть-чуть пошиковать.
Не мелочась, по пути на точку мы заехали в гипермаркет «Чудодом» и купили раскладушку. Выбирала ее Ольга – с таким видом, словно ищет нам двуспальную кровать.
Я смотрел на нее, мне было смешно, но мыслей не возникало.
Квартира, которую никто не успел занять, оказалась страшнее страха.
Та, которую я снимал на первой сессии, была чистенькой, с только что сделанным евроремонтом, располагала к размягчению души.
А глядя на эту обитель, я не представлял, как в такой грязи, в закопченной тесноте на облупленных половицах среди отваливающихся обоев, восемь человек смогут прожить целый месяц.
Ольга оставалась безмятежной. Вероятно, она живала и не в таких условиях.
Правда, квартира имела одно достоинство: в ней было тепло. То ли из-за того, что весна, придя по календарю, не успела прийти по-настоящему, март трещал морозами и ТЭЦ держала высокую температуру на подаче, то ли здесь недавно поменяли батареи – но войдя, я испытал желание раздеться.
Приняв у Ольги почти новую дубленку и определив на проволочную вешалку в передней, я осмотрел место, предназначенное мне.
Закуток налево от входной двери напомнил строчки из русской классики про комнату для слуги.
Узкую, темную, душную, заваленную какими-то картонными коробками.
– С этим что делать? – спросил я, без радости глядя на кучу хлама. – Это чье вообще? Хозяйское, или как?
– А черт его знает, – ответила староста, оказавшаяся довольно привлекательной в черном брючном костюме. – Не думаю, что хозяйкино, тут ее вообще ничего нет, кроме мебели и посуды. Наверно, жильцы накидали. В прошлый раз тоже лежало, мы собирались вынести на помойку. Хотели освободить место и перетащить платяной шкаф из комнаты, а то там воздуха мало. Только тронули – он развалился на куски. Сложили обратно кое-как, больше не двигали, до мусора дело не дошло.
– Тогда я все это выброшу, – сказал я. – А то сюда раскладушка не войдет.
– Выбрось, я пока тут приберусь, разложусь. Потом вымою пол, повесим занавеску, будет у тебя личная комната.
Вынос мусора занял гораздо больше времени, чем ожидалось.
Коробки разваливались точно так же, как шкаф, куда Ольга раскладывала свой сессионный гардероб. Из них что-то падало на ходу, сыпалась какая-то дрянь. Мне пришлось сходить на помойку три раза, потом еще прибрать на площадке: в самом подъезде, в отличие от вонючей берлоги, было довольно чисто.
Когда я совсем вернулся, Ольга уже переоделась из брючного в домашнее.
Теперь на ней красовался наряд «Кавказской пленницы».
Сам фильм я помнил плохо: он казался слишком наивным – но был солидарен с людьми из поколения родителей. А они – если верить россказням – ходили в кино по пять раз лишь для того, чтобы полюбоваться ляжками Натальи Варлей в фиолетовых колготках.
Правда, Ольгины, сияющие из-под клетчатой рубашки, были черными, но части тела, на которые она их натянула, могли дать сто очков форы легендарной актрисе.