Улица, на которой располагался дом Наташи, тянулась между двух рукавов реки: начиналась около Большой Невы, а заканчивалась у Малой.
Если стоять на мостовой, не угадаешь, какой конец её выше, а какой ниже.
Но узнать это пришлось, когда вздыбилась вода в реке, западный ветер не пускал волны в залив, а Ладога с востока гнала их, непослушных, и они поднялись над городом.
Со стороны Большой Невы вода начала заполнять набережную, обогнула сад, не в силах преодолеть высокий цоколь под его чугунной решёткой, и побежала по проезжей части, а потом и по тротуару к другому рукаву, где потоки должны были встретиться.
Сначала Наташа наблюдала за стихией из комнаты, окна которой выходили на улицу, потом прошла в кухню посмотреть, что творится на площадке внутри дома. Ступени парадной были много выше и не пускали поток во двор, но вода просочилась из-под земли, сдвинув крышки люков канализации, и принялась заполнять пространство вокруг них.
Октябрь 1955-го, десятый год после окончания войны. Восстановление города шло медленно, люди ютились в многонаселённых коммуналках, на чердаках и в подвалах. Наташа увидела, как суетились соседи с нижних этажей, выносили вещи.
"Сейчас будут возвращаться школьники после второй смены, побегут по луже через двор и могут угодить в открытые люки", - поняла она и принялась одеваться.
У Наташи, вернее, Натальи Николаевны своих детей не было, но в соседней комнате коммуналки жили двое её племянников, а в большой квартире напротив - девять ребятишек.
Ветер на улице выл, кричал, хлопал дверьми, звенел разбитыми стёклами, носил по воздуху грязные мокрые листья.
Пространство двора, покрытого булыжником, понижалось к центру, там и находились на некотором расстоянии друг от друга, несколько люков, скрытые теперь водой.
Она взяла мел, хотела написать на дверях и на воротах предупреждение, что бы ребята не пересекали двор по центру, а обходили огромную лужу.
Наталье Николаевне в январе исполнилось сорок три года.
Можно сказать, что жизнь сложилась удачно: образцовый муж, интересная работа. Редкий мужчина не обращал внимания на женщину со стройной фигурой, бархатным голосом и загадочной радостью в глазах.
Фирменное её "Алл-л-оуу" по телефону завораживало собеседника на другом конце провода.
Наташа это знала, была довольна собой и окружающим миром. Никаких специальных способов для обольщения не применяла, пришла в этот мир, удивилась, как он хорош и с тех пор старалась получать удовольствие от каждой минуты. Будучи старшим ребёнком в семье, помогала маме, любовно возясь с малышами, шутила с папой, флиртовала с одноклассниками, легко сходилась с людьми.
Школу закончила на пятёрки, поступила в университет изучать историю. Жила азартно.
С Сейфулом, аспирантом-филологом, худеньким, высоким, с узким лицом и раскосыми миндалевидными, как у египетского бога, глазами, познакомилась, когда училась на первом курсе. Вышла замуж.
Поторопилась.
"Бог" оказался не египетским, а арабским, и взгляды на семью у молодого коммуниста восходили к пророку Мухаммеду. Жене на разрешалось никуда ходить, помимо института, и с кем-либо встречаться. Скандал мог случиться из-за того, что в магазине разговорилась с бывшим одноклассником или зашла к приятельнице за книгой.
Закончилось семейное мучение неожиданно и трагически: арестовали несколько преподавателей факультета и Сейфула тоже. Наташа, конечно, читала и слышала, что кругом много врагов, но её муж не имел к этому отношения, надеялась, что недоразумение разрешится, однако, посылки перестали принимать, на письма не отвечал. Узнала от общих знакомых, что муж расстрелян.
Справиться с потрясением помогли родственники и друзья. Пришла в себя и радость от каждого мгновенья жизни постепенно возвратилась к ней.
Перед началом войны "морочила голову", по выражению мамы, двум поклонникам: корреспонденту центральной газеты и инженеру по разработке морских приборов. Журналист превосходил соперника по разговорчивости и остроумию, но инженера ценила Наташа за преданность. Легко отвечая остротой на остроту, внутренне она требовала от мужчины серьёзности. Шутила, флиртовала с обоими, но влюблена не была.
Со дня объявления войны от корреспондента не было известий, а специалист по морским приборам, призванный служить офицером на Северный флот, прислал письмо, предлагал свой аттестат, документ, который в тылу можно было обратить в деньги.
Наташа окончила курсы связистов и добровольцем ушла в армию, а аттестат попросила отослать матери и младшей сестре с грудным ребёнком, их эвакуировали в Сибирь.
Проблема выбора между двумя претендентами на её руку разрешилась сама собой, если, конечно, не встретит Наташа мужчину, которого полюбит.
С таким человеком она познакомилась в момент, менее всего подходящий для выражения чувств, а другой возможности не представилось, потому что его серьёзно ранили, а в каком госпитале искать, она не знала. Так было до этого дня, когда сильнейший западный ветер взбудоражил город.
Инженер, вернувшийся с войны, остался верен своей Наташе, и она согласилась стать его женой, получила мужа без недостатков: неплохо зарабатывает, не пьёт, не курит, не засматривается на других женщин, признаёт её право задерживаться на работе и собирать у себя компании друзей. Подозревал её супруг, милый, стеснительный человек, что Наташа - это подарок, который ему не по заслугам.
В этот вечер или на следующий день он должен был вернуться из Мурманска, где шли испытания "изделия", с которым работал.
Предупреждение о затопленных открытых люках Наташа собиралась написать мелом в двух местах: на двери парадной, через которую люди проходили во внутреннее пространство дома и на стене рядом с воротами, через них можно было попасть во двор с переулка.
По краю двора, где пока было сухо, женщина прошла к воротам и истратила половину кусочка мела на царапанье крупными буквами по отколовшейся местами штукатурке, потом вернулась к парадной. Там, спиной к ней, лицом на улицу, стоял мужчина, наблюдая буйство стихии, не решаясь ступить в поток. Высокий, плотный, в сером плаще и тёмной шляпе, он плечом прислонился к открытой двери, на которой Наташа собиралась писать.
- Простите, - обратилась она.
Ветер издевался над улицей, гудели грузовики, перекликались и вскрикивали, прыгающие по тротуару, люди, человек её не услышал.
Тогда, дотронувшись до его плеча, она произнесла своё фирменное: "Алл- л-оу", обычно оно не оставалось незамеченным.
Плечи вздрогнули, мужчина замер на секунду, потом обернулся.
Наташа не могла справиться с изумлением, дыхание прервалось. Кожа на его лице стала суше, появились морщины вокруг глаз. Но это был он, живой.
В октябре сорок первого, четырнадцать лет назад, она, преподаватель института, ощутившая уже на себе голод и бомбёжки в Ленинграде, прибыла на зенитную батарею для прохождения службы телефонисткой, готовая пожертвовать жизнью ради победы. Там служили молоденькие девушки, а командовали ими два дремучих малообразованных парня. Обычные слова звучали на батарее редко, в основном, это был мат.
Наташа не запомнила званий командиров. Оба мужчины были небольшого роста, один из них, главный, выглядел настолько невзрачным, что она не только теперь, но и тогда не опознала бы его среди нескольких человек, лицо будто бы смазано, ни одной характерной черты, а второй, напротив, имел большой крючковатый нос, светлые вьющиеся волосы и серые глаза с недобрым прищуром. Его фамилию женщина не забыла и не забудет: Касьян.
В рязанской деревне, откуда переехали в город родители Наташи, матюгами изъяснялись только пьяницы и опустившийся сброд, не посещавший церковь. Батюшка не позволял грязно выражаться, называя это богоотступничеством. Папа и мама, верующие люди, каждое бранное слово воспринимали не просто, как крепкое ругательство, а будто бы произносивший, и на самом деле, желает того, о чём говорит, так они воспитали детей.
Наташа привыкла уважать людей, с которыми общалась, и себя тоже. Преподаватель древнерусского искусства, по возрасту старшая, она ощутила себя представителем культуры в небольшом коллективе и взбрело ей в голову, что должна пресечь хамство грубых мужиков, которое вынуждены терпеть молоденькие зенитчицы.
"Прекратите сквернословие, - громко красивым голосом, как в аудитории, произнесла, когда шеренга готовилась к построению, - ни война, ни люди не дали вам право оскорблять женщин, они - будущие жёны и матери ваших детей!"
Командир, фамилию которого Наташа забыла, подавился бранным словом, крякнул, кашлянул, и начал оторопело составлять приказание, подбирая слова, получилось очень длинно, это удивило Наташу, а Касьян, стоявший сбоку, посмотрел на неё зло.
Оказалось, что и девушки недовольны. Какое-то равновесие в небольшом коллективе нарушила Наташа, а какое, и сама не поняла.
В избе, где проживал женский контингент, все отодвинулись от неё.
"Теперь тебя расстреляют за невыполнение команды во время войны! Нашла время спорить, и у нас из-за тебя будут неприятности, уж кто-нибудь обязательно донесёт".
Наташа испугалась:
"Они правы, куда я полезла, не разобравшись, или забыла, что случилось с Сейфулом?
А, когда ложилась спать, подумала, потому, что изменить ничего уже было нельзя:
"И пусть расстреляют, а оскорблять себя не позволю".
Командиры ходили мрачные, изъяснялись косноязычно, неделя прошла, появилась надежда, что "выступление" останется без последствий. Девочки ей казались простыми, честными, трудно было представить, что кто-то из них способен на донос.
"А мужчины не будут сочинять пасквиль на себя, признаваться в том, что не умеют разговаривать на нормальном русском языке", - надеялась она.
Вечером в конце второй недели похолодало, шёл снег с дождём. Наташа услышала, как подъехала машина.
Её вызвали к командиру.
Девочки проводили сочувственным взглядом:
"Конец".
Ноги задрожали, сердце провалилось куда-то, позвоночнику стало холодно, ладоням - мокро. Ей надлежит погибнуть на войне, не прослужив и двух недель, причём, не от вражеской пули, а от своей, и не за дезертирство или предательство, а по причине собственной глупости.
Она вошла в избу, отрапортовала:
"Боец Прокофьева".
Её начальников не было. Около топившейся печки сидел человек, красивый, именно, такой мужской красотой, как понимала её Наташа. Крупный торс, большая голова, черты лица можно назвать благородными, безупречный рисунок бровей и пепельного цвета, жёсткие волосы.
Странные мысли приходят человеку перед смертью.
"Какой красавец приехал отдавать меня под трибунал, - подумала она, - потрогать бы в мирные дни рукой волосы, пропустить их между пальцами, прикоснуться губами к бровям, жаль, что он - палач".
Молчание и избе.
По опыту мирной жизни Наташа знала: женщина не должна терять уважение к себе, и тогда, мужчина не посмеет причинить ей зло, если он, конечно, настоящий мужчина. Она не собиралась начинать разговор, лебезить или извиняться, стояла вытянувшись, он сидел, накинув на рубашку чью-то шинель. Верхняя одежда сушились около печи. Видимо, пришлось выходить и толкать машину в непогоду. Показалось ей, что это форма не "нквдешника".
- Садитесь - предложил человек Наташе другой табурет.
Она села напротив, ждала.
Мужчина молчал и разглядывал её. Уже вторую неделю его забавлял голос в телефонной трубке. Так ответить "Алл-лоу" могла бы оперная дива или прима в драматическом театре, привыкшая к всеобщему вниманию.