Город тревожных снов - Калитина Ирина Михайловна


  Как попала женщина в это странное место, для неё не имеет значения. Город лежит на островах, он сырой и ветреный, там всегда осень. Трепещут жёлтые листья на деревьях, здания отсырели, штукатурка отваливается, обнажая старые кирпичи. Перейти с одной стороны улицы на другую можно по мостам, маленьким и горбатым, через узкие каналы и ручьи или длинным разводным в месте разлива рек.

  "Здесь, - волнуется мать, - именно, здесь находится то, что поможет сыну".

  Только она не знает, что, именно.

  Взбирается на Главный мост, поскальзывается, падает, поднимается, достаёт из сумки влажную салфетку, протирает колготки на коленях и сапоги, внизу течёт река свинцового цвета, ветер рвёт волосы, распахивает пальто.

  На противоположном берегу - только разрушенные дома.

  Женщина поворачивает на набережную, почти, летит, едва касаясь земли, до другой переправы, минует её, снова, ошибка. За поворотом следующий мост. Стоп. Перед ней новое здание среди руин, единственная дверь, табличка, отливающая золотом, чёткие чёрные буквы, обведены в рамку:

  "Врач психотерапевт

  Колпаков Сергей Владимирович

  Корректировка мозга"

  "Вот оно! Слава Богу!", - говорит себе женщина и просыпается.

  Что это? Она, не в ночной сорочке, а в своём элегантном приталенном пальто и элитных сапожках из мягкой кожи стоит напротив дома, который нашла во сне.

  Отступать некуда. Собирается с духом, поворачивает солидную ручку тяжёлой двери и входит.

  Деревянная лестница, стены обиты дубовым шпоном. Женщина стремительно поднимается наверх. Ступеньки слегка поскрипывают. Небольшой коридор, по сторонам его: "процедурная", "смотровая", "лаборатория". В торце - "кабинет врача". Стучит в дверь, мягкий мужской голос приглашает войти.

  - Доктор, помогите! - Густые, волнистые каштановые пряди рассыпаются, пытаясь улечься после ветра, карие глаза расширены, её сотрясает от беспокойства.

  Врачу лет пятьдесят с хвостиком, скользкие волосы поредели, лицо слегка, отёчно, в глазах - усталость. Не просто - пропускать через себя беды больных.

  - Я вас слушаю, не торопитесь, рассказывайте спокойно.

  - Мой сын очень болен, мы виноваты перед ним, но мальчик думает, что виноват он. В десять лет поставили диагноз: псориаз. Сейчас ему - двадцать четыре... Каждый день для него - пытка. Лекарства и физиотерапевтические лампы не помогают.

  - Что, по-вашему, явилось толчком к болезни?

  Женщина вздыхает неровно, как ребёнок после истеричного плача, и начинает рассказ.

  В это время сын её, устав метаться в постели, сменив, влажные от пота, простынь и наволочку, обессиленный, забывается во сне и попадает в помещение без окон, освящённое тусклым жёлтым электрическим светом. Он видит пять стен и в каждой - дверь. Которая из них - выход на волю?

  За первой - отец. Он обманул мальчика, когда ребёнку было восемь. Обманул страшно, сын не переступит его порог.

  За второй - мать и сестра. Мальчик предал их и простить себе этого не может. Стыд не позволит войти к ним.

  За третьей - муж матери. Отчим презирает его, туда тоже хода нет.

  За четвёртой - школьные друзья, бывшие учителя. Они знают о его проступке. Проход закрыт.

  За пятой дверью - девушка, с которой познакомился по интернету. Они никогда не встретятся тет-а-тет, люди не должны видеть его тело. Из-за болезни он мерзок себе и окружающим.

  Покинуть комнату - означает для него, выбраться из самого себя, оставив в этом замкнутом пространстве мысли и кожу. Это невозможно.

  Берёт чипсы, пиво и ноутбук, единственное окошко в мир, да и то - в нереальный. Игра не получается, работать не хочется.

  Их семья: папа, мама, он и сестрёнка жили в съёмной квартире.

  Отец работал охранником сутки через трое, приходя домой спал или смотрел телевизор. Любимым времяпровождением сына было лежать с ним на диване, облокотившись на грудь, похожую на широкую, плотно набитую подушку, погружаясь в мультики или непонятные картины взрослой жизни.

  Помнит он, что левая нога отца располагалась на валике, кожа на ней часто вздувалась, наполнялась жидкостью, а потом покрывалась коркой.

  Мама двигалась быстро, готовила еду, пылесосила, сгоняла сына с дивана, заставляя убирать игрушки, складывать слова из кубиков, читать и рисовать, играть с сестрёнкой двумя годами младше, зимой брала детей на каток, где крутилась, как фигуристка в телевизоре, летом они путешествовали с ней на байдарке по быстрой реке и спали в палатке.

  Она говорила отцу, что он должен вылечить ногу, закончить институт, найти достойную работу, как у неё.

  Потом мать и дети переехали в другое место, где начали жить с маминым другом, лётчиком, которого сестрёнка стала называть папой, а мальчик - нет.

  Иногда, отец приглашал сына к себе. Они, как раньше, лежали на диване, смотрели телевизор и ели чипсы. Нога отца, по-прежнему, проветривалась на валике. Подавала еду и сметала с пола раскрошившиеся чипсы тихая женщина, почти, незаметная, не такая красивая, как мама.

  Мальчику было хорошо, он не любил беспокойства. Отец предложил переехать к нему. Сын чувствовал неловкость по отношению к семье, в которой жил, но согласился.

  - Маме говорить об этом не нужно, - советовал папа, - напиши письмо о том, что отказываешься от неё и передай учительнице.

  Ребёнок не мог решиться, но отец обещал, что в школу он никогда больше не пойдёт, маму, если не захочет, не увидит, будет только смотреть мультики и играть.

  Некоторое время ушло на уговоры, и мальчик написал-таки письмо под диктовку отца, которое положил на учительский стол.

  Он не имел представления о том, что родители мамы, пока семья не распалась, оплатили жильё для них в строящемся доме, и отец претендует на половину этой суммы: на деньги, которые он не заработал, но может оспорить по закону.

  Мать потеряла сознание в учительской, когда ей передали письмо, и лишилась ребёнка. Никакого ребёнка рядом с ней мальчик не видел, сказали, что он был у неё внутри.

  - На войне предателей расстреливали, - отрезал отчим.

  Сестра смотрела с ужасом, как на преступника.

  Вернувшись из больницы, мама, молча, достала чемодан на колёсиках, собрала вещи сына, подала мобильник.

  - Звони отцу, пусть забирает тебя.

  Она, отчим и сестрёнка ушли в гостиную, чтобы не видеть, как "отступник" покидает дом, мальчик остался в прихожей с багажом, заполненным одеждой и игрушками. Стало зябко и тошно. Звонки в телефоне прервались, послышался голос отца.

  - Папа, забери меня скорей, - он не мог совладать с дрожью.

  - Сейчас?! Сынок, ты меня неправильно понял, в данный момент мне некуда тебя пригласить. Достроят квартиру, продадим её, купим другую, тогда будем жить вместе и смотреть мультики.

  Ребёнок остался стоять в прихожей. От матери и сестрёнки он отказался и зафиксировал это в письме, а отец его не принял. Прошло время, "предатель" поплёлся в гостиную, везя за собой чемодан, одно колесо которого противно скребло по паркету и по нервам.

  - Папа не приедет? - холодно спросила мама, - что ж, оставайся, но завтра отнеси в школу другое письмо, объясни учительнице всё, что произошло с тобой.

  Больше дома никто не вспоминал о случившемся, но отношения изменились.

  Ребята в школе узнали эту историю и удивлялись: как можно бросить семью ради того, чтобы смотреть телевизор?

  Мальчик не сумел объяснить, что уйти он собирался к родному папе, с которым ему было хорошо.

  Больше они с отцом не виделись. Состоялось несколько судов, мужчине удалось отсудить половину квартиры. Весомым аргументом стала его нога, покрытая корками или язвами, он демонстрировал её в суде, подняв брючину, обвиняя бывшую жену в том, что она бросила "больного" ради "денежного мешка", так называл он военного лётчика.

  - Дожал-таки судью и врачей, или подкупил вместо того, чтобы вылечиться и нормально работать, - резюмировала мама.

  От бабушки мальчик узнал, что папа претендовал на часть её дачи, потому что несколько месяцев был прописан там, в этом ему отказали. Наконец, он устроился работать в социальную баню, чтобы алименты его детям начисляли с мизерной зарплаты.

  Два года мальчик слушал и переваривал в голове эти события, сочинял письмо-объяснение, готовился к следующему позору, наконец, отнёс "творение" в школу.

  Вечером того знакового дня, когда он кривым почерком на листе, вырванном из тетради, сознался учительнице в своём предательстве, мама помогала ему помыться в душе и увидела, что расчёсы, появляющиеся в последнее время на теле, воспалены, шелушатся и расползаются по телу.

  Болезнь превратила кожу в рыбью чешую и жабьи бородавки. Он устал от постоянного зуда.

  После окончания школы поступил в университет на бюджетное отделение, но знакомые предложили работу на компьютере, и он бросил учёбу, ушёл из дома, снял комнату, чтобы не видеть муку в маминых глазах, упрёк в глазах сестры, презрение отчима, не общаться с двумя, появившимися несколько лет назад, мальчиками-близнецами, сыновьями второго мужа мамы. "Отверженный" не может любить братьев.

  Экзема, одиночество, компьютерные игры, чипсы, пиво, чувство вины и неполноценности - избавить от этого не сумели ни врачи, ни таблетки, ни мази.

  Ему снится пятиугольный бункер, где похоронен заживо.

  Заживо - означает жив, и, собрав последние силы, он прорывается через окно ноутбука, сквозь цифровые баталии и жуткие воспоминания в сказочный тревожный город, лежащий в сплетении рек, над которым летят лиловые облака. Минует несколько мостов и оказывается перед той же дверью, что и мать, открывает, взлетает по деревянным ступенькам, бежит по коридору, съёжившийся от отвращения к себе, никому не доверяющий, человек двадцати четырёх лет. В одном из двух мягких кресел напротив врача видит маму, сразу же делает попытку уйти, но доктор предлагает остаться, сил возражать нет, и он обрушивает себя в соседнее кресло, нелепо вытянув длинные ноги.

  - Помочь вам можно, - подумав и помолчав, говорит доктор, - но необходимо выключить из памяти больного потрясение. Это означает, что он должен забыть отца и всё, что с ним связано, в том числе, и мать. Если болезнь зашла далеко, возможно, вы потеряете друг друга навсегда.

  Врач смотрит на женщину.

  - Я не против, - побелевшими губами произносит она.

  - Я тоже, - нахмурив брови, соглашается сын.

  - Пройди в смотровую, медсестра подготовит тебя, даст лекарство, и ты заснёшь. Эмма! Эмма!

  В другом кабинете пациент видит компьютер и множество приборов, садится на топчан, появляется невысокая девушка в белом колпачке, добрые глаза, детские пухлые ручки. Большие губы выглядят так, будто они главные на лице.

  Пальчики приятно касаются головы, устанавливают какие-то датчики, расстёгивают рубашку.

  Он ждёт, что медсестра вздрогнет от отвращения, но этого не происходит, девушка подносит к губам ладонь, пахнувшую свежестью, в ней таблетка, подаёт стакан воды. Уносясь по длинному коридору в беспамятство, больной пытается задержать последнюю мысль, она о том, как он впервые в жизни поцеловал руку девушке.

Дальше