Их там нет
Этот холмик в Донбассе никем не воспет,
На табличке три слова всего: «Их там нет».
Заслужили престранную воины честь,
Нету, мол, да и все, но они-то там есть.
О могиле хотел бы забыть командир,
Полевой надевающий редко мундир.
Он звезду получил и закончил проект,
А зарытых бойцов без него некомплект.
И в походном строю, а не просто гуртом
К офицеру они заявляются в дом.
Молчаливо стоят. Не грозят, не грубят,
Не тревожат жену, не пугают ребят.
Силуэты видны лишь ему и коту,
По-звериному оба глядят в пустоту.
Пьет полковник коньяк, ожидая рассвет,
И, себя убеждая, твердит: «Их там нет».
Вот же ж
Помнишь, как, придя в Калькутту
На закате дня,
Крикнул ты в сердцах кому-то:
«Дальше без меня!»
Бури проклял все и штили.
Ночью за гроши
Губы нежных шлюх тушили
Гнев твоей души.
Отчего ж наутро «Вот же ж…» —
Хмыкнул за окно.
И отчалил. Вспомнить можешь?
То-то и оно.
Александр Лапин
Баллада о гвоздиках
Цветочный базар за Финляндским вокзалом,
Алеют гвоздики в свечах за стеклом.
Тепличных цветов той весной было мало.
С Кавказа везли же несметным числом.
Гвоздики, гвоздики – цветы без сезона.
Цветы для любимых, друзьям и родным.
Цветы к юбилеям, цветы к похоронам.
И четное – мертвым, нечетно – живым.
Оттенки любые – поярче, помягче.
Красны, будто кровь, и белы, словно снег.
Раскраской играют, смеются и плачут
Цветы, как живой и чудной человек.
К прохожим воздав власозлатые руки,
Торговцы кричат, предлагая товар.
Работа трудна – здесь не место для скуки.
Таков у вокзала цветочный базар.
Среди пестроты зимней оранжереи
В вуали, окрашенной в траурный цвет,
Дыханием пальчики женщина греет,
Цветы выбирая в огромный букет.
Небритый торговец в добротной дубленке,
В улыбке раскрыв позолоченный рот,
С гортанным восторгом в хрустящей клеенке
Той женщине крупный букет подает.
Огромный букет, а цветы цвета крови
Горячей рекой растеклись по рукам
Торговца, на пальцах скрывая мозоли —
Натертые сталью тугого курка.
– Бери, дорогая, почти забесплатно.
Всего полтора лишь каких-то рубля.
А праздник пройдет – приноси их обратно.
Ну-ну, не сердись. Пошутил просто я!
И та отвечает:
– Я вам заплатила
Уж цену, что, кажется, нет и ценней.
Солдата, сынка, на Кавказе убило,
И память сегодня ему – сорок дней.
Торговец на миг погасил свои зубы.
Но вновь полился лучезарный поток.
Сказал:
– Дорогая, я жадным не буду.
Лишь рубль с тебя попрошу за цветок.
Ну что же ты, женщина, тянешь с ответом?
Бери же, бери, помни гордый Кавказ…
– Спасибо, спасибо хотя бы на этом, —
Сказала печально, и – слезы из глаз.
Гвоздики, гвоздики —
цветы цвета крови…
Дети войны
74-й годовщине победы в Сталинградской битве посвящается
В широких зрачках хищный клюв самолета,
Багровые отблески рвущихся мин.
Земля содрогается, гибнет пехота.
Ребенок с войною один на один.
Свалился в расщелину сброшенный взрывом
Усталый, обсыпанный пылью солдат,
Прижал к гимнастерке, протравленной дымом,
Девчушку чумазую. Был Сталинград.
Девчушка головку к погону склонила,
Погладив рукой автоматный приклад.
Косички вразлет – цвет соломки с чернилом —
Запачканы гарью. Дымит Сталинград.
А он, улыбнувшись, как папка когда-то,
Пипикнул ей носик два раза подряд.
Достав из кармана кусок рафинада,
В ладошку вложил. Устоял Сталинград!
Прошли, пронеслись много десятилетий.
Где был Сталинград, там теперь Волгоград.
По вызову «скорая» мчит на рассвете
В однушку к старушке. Но поздно. Назад.
Назад, только руки ее восковые
Подали как будто бы медикам знак.
И фельдшер, склонившись, разжала сухие
Зажатые пальчики в детский кулак.
А в них почерневшее доблестной былью
За труд серебро и ценнее наград —
Оплавленный Славой и Потом обильным
Кусок того сахара. Жив Сталинград!
(А черствый квадратик сберег Ленинград.)
Галина Ардашева
Утро в степи
Небо синее бездонно,
Паутинки – облака.
Широка та степь,
поклонна
И ковыльна, и сладка.
Чистый воздух, дух полыни…
Ветер далюшки пронзил,
Заблукал в кустах калины,
Вниз по балке заскользил.
Чабор, лютик и татарник,
Ирис желтый, мак степной,
Розой пахнущий шиповник…
Это все мой край родной!
Забытая деревня
Деревня – средь холмов высоких.
Домишки – крыши набекрень.
И ворон черный одинокий
Над ними носится, как тень.
Журавль длинный отвернулся,
Горюет… – с зеленью вода!
Кукушкин голос захлебнулся.
Зачем уже считать года?
Печально… Дали словно тают
В родной сторонушке моей…
И песни давние стихают,
Что звоном сыпались над ней.
Мой сад
Мой сад, ты – жизнь моя, отрада,
Ты – утешенье мрачных дней.
Твоей травинкой быть бы надо
Иль петь пичугой средь ветвей.
По соловьям, сверчкам скучаю,
Спешу услышать трели их.
Я жду весну, я быть мечтаю,
Мой сад, в объятиях твоих.
С тобой в разлуке ненадолго.
Засветит солнышка топаз —
Сирени вспенятся вдоль Волги,
К тебе приду и в этот раз.
Возвратная зима
Прохудились туч перины,
Мелкий снег летит пушком,
Посыпая куст рябины,
Словно белым сахарком.
И за ягодой в присыпке
Прилетели снегири…
Я смотрю на них с улыбкой:
«Не поделят? Хоть мири!»
Снежный занавес – с подзором.
Занесло опять дома.
Вяжет хрупкие узоры
Вновь возвратная зима.
«Тихо на дачу иду по тропинке…»
Тихо на дачу иду по тропинке,
Мир суетливый за склоном исчез.
Мудрые груши, душицы куртинки,
Белые вишни – мой смешанный лес.
Ивы все ближе ко мне подступают,
Листья – шифоновый нежный наряд.
Птицы свистят, роднику подпевают,
Крылья раскинув, свободно парят.
Это ль не рай?! Мыслей грустных забвенье,
В сердце – истома. Блаженство царит.
Мир тишины, от забот отрешенье —
Так мою душу природа творит.
Метель
Солнце стало мутно-белым,
Посерели небеса.
Разметалась в вихре смелом
Непроглядная краса.
Вскинув крылья, белой птицей
Крутит снега карусель,
Как шальная, веселится
Налетевшая метель.
Снегом сыплет, засыпает
И метет, метет, метет…
Воет ветер, не стихает,
Так, что душу в клочья рвет.
«Вот снова во владеньях тишины…»
Вот снова во владеньях тишины,
В лесу от суеты мирской скрываюсь.
А дома, средь панельной вышины
Я не живу, душою только маюсь.
Мой дом – пустая злоба, зависть, лесть.
В лесу покой. Мне в радость шелест листьев.
Прости же, город, но, что есть, то есть,
Лишь лес теперь мои пленяет мысли.
Звенит ручей… Душистые кусты…
И как бальзам, мне голос вольной птицы!
О, тишина, моя подруга ты,
К тебе спешу от суеты укрыться.
«За окном еще все стыло…»
За окном еще все стыло
С ночи до зари.
За туман седой унылый
Скрылись фонари.
Свой последний лист теряет
Календарь зимы.
Снег летит и тут же тает.
Ждем весну и мы.
Виолетта Балаян
Пророчество Гур-Эмира
Не тревожьте вы,
люди честные,
Усыпальницу бога войны,
Чтоб не ведали горя родные
На руинах былой тишины.
Сон гробницы, украшенной златом,
Охраняет седой аксакал,
Чтобы бог не проснулся с раскатом,
Наполняя багряный бокал.
Чтобы стрел не познала кольчуга,
Чтобы жертв не искал ятаган
И в степи не рыдала подруга,
Окропляя слезами курган.
«Секстант возвысился в пустыне…»
Секстант возвысился в пустыне,
Огни считает Улугбек,
И небо звездное поныне
Там созерцает человек.
Во мраке маленькой темницы
Над головою – небеса,
И манят звезды, как зарницы, —
Былых столетий чудеса.
«Снова вижу золотые арки…»
Снова вижу золотые арки,
Где-то в поднебесье купола,
И влекут скупой прохладой парки,
И звенят, как гром, колокола.
А мулла взывает с минарета,
И слетают суры со столпа.
Люди чтят писание запрета,
И опять безмолвствует толпа.
Александр Кафтанов
Высшая цель
Есть какая-то высшая цель,
Только замысел неизвестен,
Когда пес, перегрызший цепь,
Продолжает сидеть на месте.
Что творится в его голове?
Он доволен возможностью бегства?
Или чьи-то следы на траве
Не дают ему двинуться с места?
В молчаливом служенье его —
Не безволье, скорее, природа.
По задумке собачьих богов,
В генетическом коде породы.
И огромная вольная степь
Не нужна, двор за домом милее.
Почему тогда чертова цепь
Ржавой болью врезается в шею?
В толще льда
Озеро в толще льда.
Лодка, вмерзшая в лед.
Где-то на дне вода
Ждет, когда снег пройдет.
Люди вокруг, огни,
Здания, города.
Хочешь – ладонь согни,
Будто на ней нет льда.
Снег – загустевший дым,
Спящий на проводах,
Делает мир седым,
Словно не снег, а страх.
Стужа, пурга, метель —
Просто водоворот.
Чувствуешь, как теперь
Медленно тает лед?
Чувствуешь, как свеча
Падает на рояль?
Тает твоя печаль,
Тает моя печаль.
Чувствуешь, подо льдом,
Память свою храня,
Бьется, как метроном,
Рыжее сердце дня?