— А главное — зашифровать, — добавила Аня.
— Автор, используя ослепительный метафорический язык и яркий нажитой народный, — это когда сам язык становится героем произведения, — смело затрагивает и сиюминутные категории, и вечные. Как говорит наш любимый Святослав Белза, в произведении «должен присутствовать ингредиент волшебства». Для писателя правдивость вымысла существеннее верности факту. Совершаешь перескок в другую эпоху — и ты вольная птица. На «карнавале» сказочных персонажей легче быть честным, проще закладывать главную идею замысла.
Пусть Рита отпустит на волю свою фантазию и тогда оставит в литературе несравнимо больший след. А еще пусть делает вид, что шутит, и ей позволят шутить. Видишь, и я Рите поспособствовала. Мне иной раз кажется, что в придуманном мире больше правды, чем в реальном. Мы все где‑то сбоку от правды. Человеку часто слишком тяжело ее выдерживать, тем более, что правд много, а истина одна… и труднодостижимая. В своей жизни мы все оценки прячем, а в сказке все открыто. Я серьезно, ей Богу. В реальности везде ставки и иногда они больше, чем жизнь. А тут… Лена, что скажешь, что посоветуешь? Взять Рите «на карандаш» мой совет? Глядишь, обретет новое лицо, в «золотой фонд» войдет! Ой, я просто заболела этой мыслью. Вот где происходит встреча прекрасного материала с глубоко законспирированными идеями! Пусть расширяет и разнообразит не только экспозицию, но и фабулу. А если поставить вопрос шире?
— Я ей не советчица, — сухо ответила Лена подруге.
— «Играй, да не заигрывайся, шути, да не зашучивайся». Не стреляешь ли мимо цели? А то потерпишь сокрушительное поражение, и что тогда? — неодобрительно покачала головой Аня. — Рита пишет о своем поколении открыто, она воздает ему должное, не отметая плохое, не захваливая хорошее.
— Трудно попробовать, что ли, — пожала плечами Инна.
— Зачем теперь камуфлируют действительность? Боятся… как при Сталине? — недоуменно спросила Жанна.
— Направление называется фантастический реализм. Это смещение границ реальности…
— В мозгах, — прервала Лену Аня.
— Мужчинам неинтересно читать о том, что они видят вокруг. Им хочется доискиваться до истины, раскапывать ее, — лукаво, как ей самой показалось, заметила Инна.
— А и правда, — на удивление быстро согласилась Аня.
— Не в моих правилах что‑то советовать. Не ровен час, кого обижу. Но я и не отговариваю. Сама я больше за то, чтобы от условности возвращаться к реальности. Потому что это мое, — улыбнулась Лена.
— Гоголь был фантастический, фантасмагорический реалист, хотя и сказочник.
— Ну и словосочетание ты придумала, Жанна! Ты имеешь в виду его «Нос»? По мне так это полная шизофрения… патология одаренности, особое строение воображения. Писательская психика часто бывает на грани. Может, он на самом деле так воспринимал реальность? Помнится, в детстве от его слова «бяша…» меня мороз по коже пробирал и совсем нехорошо делалось во всем организме. И тогда мне казалось, что автор больной… и что у него отклонение, доведенное до гениальности, — осторожно пожаловалась Аня. — И, памятуя это, я…
— Как пронял!! До печенок? Талантище! И у кого это отклонения в мозгах?.. Ну, ты даешь! Это же художественный прием. Выдавливай из себя страхи сквозь трещины сознания. Не только «Сон разума рождает чудовищ», но и ужас. Шучу, не злись. Переживать подобные ощущения — большая роскошь. И это только подтверждает, что Гоголь прекрасный астральный мистический писатель. Он видел, чувствовал и умел передать то, что редко кому дано! — восхищенно сказала Инна. — Великому художнику слова иногда позволительно «сходить с ума».
— Этого я не отрицаю. Но некоторые — не стану называть их фамилии — за своей оригинальностью и ортодоксальностью скрывают абсурдную безвкусицу, утверждая, что норма в искусстве — это скучно. Иной фильм или выставку посмотришь и думаешь: не в психушке ли я? — выстрелила Аня в Инну крупнокалиберным снарядом.
— Ого! Пора выдвигать вперед бронетехнику. И это дело, не терпящее отлагательства, — азартно подхватилась с матраса Инна.
— Есть мнение, что эти приемы отжили свой век, — сказала Лена, испугавшись, что возникнет диспут об абстракционистах или еще того хуже… — Когда в обществе происходят перемены, в писательстве тоже возникает что‑то особенное. Жизнь сама диктует и выдвигает на первый план свежие идеи, иную эстетику, новых лидеров.
— Новая Россия, новая жизнь, иная литература, — поддакнула ей Жанна. — У каждого поколения свои герои.
— Мне кажется, людям, не знавшим подробностей нашей жизни, уже через пару поколений будет трудно понять, что зашифровали нынешние «оригинальничающие» авторы в своих произведениях, тем более, что объяснениями они не балуют. Современникам и то иногда эта задача представляется ребусом. Такого понапридумывают, что не со всяким воображением дотянуться до понимания, — неуверенно заметила Аня.
Но Инна с восторгом продолжила развивать свое предложение:
— В сказке можно быть предельно занимательным. Главное — больше тайного, секретного, с первых шагов недоступного пониманию. Ведь тайна — способ удержания внимания читателя. И как просто! А иначе Рита со своим реализмом-идеализмом может выглядеть на фоне фантастов примитивным нытиком.
«Инну можно принимать только в гомеопатических дозах», — подумала Жанна и рассмеялась:
— Даем советы писателям! В сказках кажущаяся простота. Поди, попробуй, напиши… умница ты наша «дорогая». Не каждому это дается. Идеи, сюжеты, методы носятся в воздухе, да мало кто их улавливает. И в головах у людей много чего витает, да наружу не просится.
— Мои встречи с детьми часто заканчивались тем, что они, восторженные и вдохновленные нашей беседой, обещали подробно написать о самых интересных историях из своей жизни, хотя я просила их анонимно сообщить о каких‑либо особенных фактах лишь двумя строчками, остальное, мол, мое дело, писательское, — поведала Лена.
— И ты жила в предвкушении? — спросила Инна.
— Нет, я понимала проблемы детей, их способность переоценивать свои возможности, и догадывалась, что ничего от них не получу. Их желания часто не совпадают с навыками и способностями. Но я пытаюсь пробудить в них желание писать, — с выражением доброжелательной заинтересованности в разговоре ответила Лена.
— Мы в школе много тренировались, пописывая серьезные и юмористические статейки в еженедельную классную газету или в ежемесячную школьную. У нас здорово выходило! — вспомнила Инна.
— А я в детстве часто в своем воображении рисовала прекрасные картины, но когда брала в руки карандаш — ничего не получалось. И с музыкой так же было. В голове возникало идеальное звучание, а голосом достичь его не удавалось. Это меня очень удивляло и огорчало, — созналась Аня. — Я восхищаюсь теми, кому доступно то, что я сама не умею делать.
— Мне принять твои слова как признание? Не давали покоя лавры великих художников и певцов или хочешь испытать чувство причастности к какому‑то великому свершению? Разница между желаниями и тем, что ты на самом деле могла, оказывалась слишком большой? Все предельно ясно…
Ане кислая ухмылка, перекосившая рот Инны, показалась садисткой, и она печально пробормотала:
— Вот ты как повернула. Нагнетаешь. Не стану ни подтверждать, ни оспаривать. Изощряйся сколько душеньке твоей угодно.
И обидчиво добавила сквозь зубы:
— Репутация важна. Она — все, что от человека остается после смерти. Но ты за меня и мою репутацию не волнуйся… Тебе эта насмешка не сойдет… когда‑нибудь. Не от себя шалей, а от того, что несешь людям… Не вылепить хорошего человека, если он сам того не хочет.
А успокоившись, серьезно обосновала свой «провал» как художника:
— Разве ты в юности не проигрывала в голове оперные арии? Но когда пыталась пропеть их вслух, понимала, что нет таланта. Сошлюсь на свой опыт, хотя это может быть не корректно. Маленькой, я очень любила танцевать. Но когда я, необученная, «выделывала различные па», мир балета, наверное, содрогался. Я думаю, у всех людей существует интервал между желаниями и возможностями. У одних он сужается или вообще исчезает с помощью обучения, а для других некоторые их желания так и остаются неосуществленным по причине недостаточных способностей. В этом нет ничего зазорного. Не зря же люди ищут ту область знаний, где они в полной мере могут себя проявить?
— Любое творчество — бацилла заразная. Позволю себе небольшое допущение. Инна, а что тебе мешает взять в руки кисть? — поймав нужную тональность, с улыбкой Моны Лизы предложила Жанна. — А тебе, Аня, — перо. Лена посодействует. Кто из вас первой будет передо мной ответ держать? Кто «упадет, побежденный своею победой»?
— Крайне неудачная шутка. Чего ты добиваешься? Не созрела до понимания моих рассуждений или даже не вникала? — устало вздохнула Аня и демонстративно накрыла голову подушкой. Но обида все же выстрелила сердитой мыслью: «Ты же не Инна. Глупость и бестактность тоже заразны?»
*
И все же паузу опять нарушила Аня. Ее распирало желание высказаться.
— Я хочу начать с мысли о том, что взаимоотношения между людьми — это беспрерывная череда задач с бесконечным числом переменных, — с искренним воодушевлением продекларировала она, — а писатели…
— Искусство тяготеет к вечным истинам. Но жизненные ситуации меняются и их надо разрешать, — иначе попыталась сформулировать ту же мысль Жанна.
— Не обязательно так уж подробно все разъяснять и досказывать читателю. Надо оставлять ему место для воображения. Своим чутьем и умом ему надо кое‑что постигать, по наитию, — сказала Инна.
— Я о детях, — возразила Аня. — Всё давно изучено и рассказано, но каждому следующему поколению надо заново объяснять, повторять и растолковывать всё, что было известно предыдущим. Только всякий раз как‑то иначе будить его лучшие чувства. Например, книжки из нашего раннего детства современным малышам очень скоро становятся неинтересными, они быстро вырастают из них, а вот наши любимые книги школьного периода для современных подростков — большая интеллектуальная нагрузка. Им намного труднее читать многостраничные произведения, чем нам. Спешу заметить: мы‑то жили в мире прекрасных литературных героев и книги проглатывали десятками, хотя сначала не понимали, что они — мощная платформа для душевного и духовного здоровья нации. Нам просто было интересно.
— Теперь мультфильмы заменяют детям книги и отучают их читать, — заметила Инна.
— Рита понимает ситуацию и пишет для детей сжато, в несколько строчек закладывая смысл. Ее книги — шедевры ясности и чистоты. А когда для взрослых что‑то создает, то позволяет разгуляться своему воображению. И это правильно. Книга оживает в руках подготовленного читателя, — сказала Аня.
— У молодых есть любопытство и любознательность, и это стимулирует их к чтению, особенно если книга хорошо разрекламирована, — подметила Жанна.
— Интерес может и есть, времени нет, — возразила Инна. — Компьютер его съедает, Интернет. Так и вижу своего любимого племянника по линии младшей сестры: одна рука на клавиатуре, вторая с телефоном. Муж сестры как‑то пожаловался: «Раньше я много работал и не имел возможности уделять внимание детям. Думал, внуками займусь. Но теперь они заняты. Дверь в свою комнату закроют и сидят целый день за компьютером, за уши их не оттащишь».
— Теперь трудно даже очень хорошую книгу неизвестного писателя сделать достоянием читателя, — вздохнула Лена.
— Рита свои прожитые годы может считать полезно проведенными. Чего ей и в дальнейшем желаю. Ведь когда богатство твоей души живет еще и вне тебя — это двойное счастье! — Жанна решила создать благоприятный фон для беседы.
«Настал черед Ане высказаться», — подумала Лена и услышала:
— Может, Рита и не найдет ответы на все острые вопросы, но в самой ее попытке есть серьезное геройство.
— Геройство? Превозносишь, говоришь ни к чему не обязывающие добрые слова «собрату по цеху»? — не пылая дружелюбием, спросила Инна. Она явно намекала на Анины рецензии.
— Больше ни в чем меня не заподозришь?
Аня еще что‑то порывалась сказать, но Инна опередила ее брезгливо произнесенной фразой:
— Задания писателям расписали и по полочкам разложили, осталось расставить их самих по ранжиру, в порядке народного обожания.
Инна выжидающе посмотрела на Лену.
Но та промолчала и только подумала: «Заниматься этим, это как в деревне у колодца старушкам обсуждать уроки сольфеджио. С тобой, дорогая, невозможно предугадать, в какую сторону повернется дискуссия».
И у Жанны, перехватившей взгляд Инны, мелькнула мысль:
«Удивительный дар вызывать к себе неприязнь. И как это качество до сих пор не отвратило от нее Лену? Какая‑то в этом есть неосознаваемая мной натяжка». Но вслух она сказала о другом:
— Меня сейчас больше интересует, что изменилось в человеке за последние семьдесят или хотя бы десять лет.
— Новая эпоха поменяла интересы. Время диктует вкусы. Раньше людям хотелось быть порядочными, а теперь богатыми, — вздохнула Аня. — Вот я и спрашиваю себя…
— Хотеть не вредно, — хмыкнула Инна. — Допустим, некоторым женщинам в жизни не хватает страсти, их привлекает невероятная чувственность. (Кому что.) А где они ее могут найти? Только в книгах.
Но Аня не повелась на Иннины рассуждения, она решила на своем настоять, свой «припев» повторить:
— Раньше в жизни было больше смысла, доброты, а значит и счастья. Выбор Ритой последней темы не случаен. Она подсказывает читателям, что никогда не поздно найти свою судьбу. Она пытается их ободрить, поддержать.
— Вот откуда к нам снова приходят уже набившие оскомину фразы: «И хотя нам платили до обидного мало…, но мы, не находили в том ни вины своей, ни беды». «А теперь вокруг лица с общим, одинаковым выражением давят нас пошлостью и примитивом. Где человек думающий, чувствующий? Где личности? Исчезла иерархия в культуре, канули в Лету авторитеты». Конец света! — Инна цинично рассмеялась. — Может, еще вспомним о средневековом немом восторге и преклонении перед красотой женщины? Не марксизм-ленинизм, не атомная бомба, а развитие науки и особенно электроники изменило нашу цивилизацию. И теперь толпа обрела в интернете голос, сотни тысяч дураков позволяют себе на весь мир говорить не только глупости, но и гадости. Каждый считает себя экспертом по любым вопросам, включая управление государством. Им нечего сказать, но они говорят и пишут! Хор невоспитанных тупых голосов. Какая там этика? Вседозволенность! Улица и интернет предлагают одно, школа и семья — другое. Для меня многое в интернете чуждо и даже страшно. И я не хочу, чтобы оно победило наших детей. Еще Аристотель писал: «Кто движется вперед в науках, но отстает в нравственности, тот более идет назад, чем вперед». Что из них, из этих писак, вырастет? Качнется ли маятник в сторону духовных поисков? Я хочу и в Интернете читать умное и прекрасное.
— Качнется, — спокойно ответила Лена.
«Однако, как Инна о молодежи!.. А подруги? Однажды лебедь, рак и щука…» — Лена до боли стиснула «гудящие» виски ладонями.
— Инна, прогресс виноват в отсутствии совести у людей? Может, еще и сама природа? Так она самодостаточна и несет нравственный заряд. Миллионы глупцов… Ты слишком плохого мнения о качестве человеческого материала. Но вот что настораживает: заявитель всегда прав. Оправдываться трудней. Тема требует прокачки, поэтому сама подробнее расшифруй сказанное, — недовольным тоном предложила Жанна.
— Ой, не надо, — взвизгнула Аня.
— Что ты вопишь, как ненормальная? Киру разбудишь, — зашипела на нее Жанна.
— Грань нормальности и ненормальности так тонка! К тому же существует процесс двусторонней диффузии, — хихикнула Инна.
Лена посмотрела на нее с удивлением и явным неодобрением, но уже через несколько секунд выключилась из происходящего.
Аня обидчиво промолчала, но после паузы с новой темой все‑таки повернулась именно к Инне:
— Мне кажется суметь предельно искренне, абсолютно естественно и интересно написать о великой любви двух обыкновенных людей — и есть самое трудное для писателя.
— Для тебя, — слегка ущипнула ее Инна.
— Уволь, это не ко мне.
— Теперь и в фильмах про любовь только богатых людей показывают, потому что про обыкновенных и бедных не получается создать увлекательный сюжет. Их жизнь монотонна и неинтересна. К тому же в кино выполняется принцип: снимаешь о простых людях, делай это не изощренно». А это скучно. Бедные смотрят современные сериалы и думают: «Нам бы ваши заботы», — вздохнула Жанна. — Там же у них все только вокруг денег крутится. «Одна, но пламенная страсть».