<p>
</p>
<p>
— На чём мы там остановились? — запнулся Дойч.</p>
<p>
— Да про смерть что-то тёрли, — вспомнил Дима.</p>
<p>
— А, да! В «Очко»-то пойдём?</p>
<p>
— Давай, только тогда нам обратно надо повернуть…</p>
<p>
— Не, оно ж на заводе сейчас находится, я знаю дорогу.</p>
<p>
— Да, и завод не там, — упорствовал Дмитрий. — Он напротив Ботанического сада, через речку.</p>
<p>
— Я знаю дорогу, доверься мне!</p>
<p>
</p>
<p>
В общем-то, Димасику нравилось гулять и не хотелось проводить остаток ночи в прокуренном клубе, наполненном незнакомыми людьми. Дойчу же требовалось потрепать языком, поэтому против прогулки «не туда» никто не возражал.</p>
<p>
</p>
<p>
— Я недавно думал… Я часто говорю о Празднике… — продолжил Дойчлянд. — Что я называю словом «Праздник»… Если мы просто добьёмся некоторого… некоторой неразрушимости человеческого организма, в том смысле, в котором неразрушим, допустим, кремниевый механизм, да, что если мы уподобим человека кремниевому механизму – это будет не совсем то… это будет… будет именно механизм. То есть, вот, допустим, некоторые варианты достижения бессмертия: мы понимаем внешние законы функционирования, ну, системы, да, там… ну, которая вот… Ты видишь объект, да, там, ты его описываешь, и ты воспроизво… допустим, переносишь человека… предполагаешь воспроизвести его программно, да… Ты просто, как бихевиористы, забываешь про все внутренние переживания, которые личностные… внутри одного конечного механизма и просто воспроизводишь его внешние проявления. Мне кажется, это просто, вот… не… не сохранение жизни. Эт-это, хех, неправильное бессмертие. Правильное бессмертие – оно как раз таки со словом «Праздник» для меня созвучно, сохранение того, что присуще… то есть, вот… э-э-э… В жизни должна быть обязательно реализована эта пятая ступень – способность к творчеству… свободному… которое реализуемо даже нами в определённых состояниях, — Дойч лукаво подмигнул, — психоэмоциональных…</p>
<p>
— Ну, нами-то – не факт, — скорректировал Дима, помня, что они оба в творчестве уличены не были.</p>
<p>
— …нами – не факт, да, — задумчиво продолжил герой. — Где, там, присутствует то, что принято называть расхожими словами, вроде «честность», «любовь», ну, и так далее, короче… Ну, вот, что если убрать этот элемент, то получится, вот, именно бихевиористская модель, в которой, вот, именно… ну, воспроизвели, оно вроде, вот, есть, но жизнь – это нечто… Ну, это сложно… Сложно подобрать слова, короче… Но-о-о, я думаю, ты понимаешь…</p>
<p>
— Ну…</p>
<p>
— То, что называется «духом», да, там, в каких-то религиях Откровения… то, что назы-называется… я не знаю… — Дойч прикончил бутылку и выкинул её в реку, — дыркой… дыркой в глиняной фигурке… у суфиев: там у них есть такая метафора, да, что есть… человек – глиняная фигурка, да, там… и у него, там, есть отверстие, которое иголкой, там, сделал Аллах, да… Вот эта дырка как раз – «сущее»! Как раз сохранение этого – подлинное бессмертие.</p>
<p>
Возможно, оно… если обратиться к другим религиозным традициям, оно вообще не подразумевает сохранения какого-то физического носителя. Что оно само по себе есть… и всё, что есть, что происходит – это отражение… отражение его каких-то проявлений.</p>
<p>
— Это ты сейчас заново придумал бессмертие души?</p>
<p>
— Да, хех, но суть в том, что я мыслю в рамках Западной традиции, и я всегда буду в её рамках мыслить… по крайней мере, высказываться об этом. Потому что, как бы, все языки, которые я знаю, – они были созданы… ну, не созданы, а неотделимы от неё. Но, я считаю, что телесная смерть всё равно должна быть преодолена как-то… Вот… — Дойч звучно выдохнул.</p>
<p>
— А мы по-прежнему идём не туда, — заметил Дима.</p>
<p>
— Доверься! Сейчас придём… Обойдём сад этот по кругу и будем на месте, — настаивал Дойчлянд.</p>
<p>
</p>
<p>
Набережная реки Карповки сменилась Аптекарской. Большая Невка куда-то торопилась, спешно уводя рябь своих вод в сторону Финского залива. Луна уверенно росла из непроглядной темноты космоса. Парней то и дело донимали порывы промозглого ветра, однако ночь не была безнадёжно холодной.</p>
<p>
</p>
<p>
— В общем, знаешь, короче, когда ко мне… — продолжил Дойч, — зашёл сосед как-то… и принёс гашла, мы с ним накурились, и он начал рассказывать мне про своего умирающего отца, короче… который умирает от рака печени уже несколько лет, там… вот… он, там, попал в больницу, сосед всё это рассказывал. Ну, я понимал, в принципе, что ему не с кем поговорить, поэтому выслушивал его, там, задавал вопросы, но… и тогда мне пришёл такой образ-переживание, что… я представил себя в роли человека, который обречён на бессмертие и видит смерть всех близких людей, и понимает, что каждая смерть, короче, случилась по его не усмотрению, из-за нехватки внимания, по ошибке… И что он, как бы… что его «неидеальность», короче, в некоторых вопросах, привела к этой смерти… любого, кого он знает.</p>
<p>
Мне кажется, во многих литературных художественных произведениях была воспроизведена именно такая форма… мучений, да, там… наказания. То есть обречённость на вечную жизнь, но все, кого ты знаешь, умрут, да… И умрут по твоей вине, короче!.. В той или иной степени. И я подумал, что, короче, это тоже страшно… И потом ты остаёшься один, да, последний человек…</p>
<p>
Сущность христианской морали, я это тоже часто всем говорил, состоит в том, чтобы возлюбить каждого человека так, будто бы он последний человек на земле, с которым… тебе… выпало остаться, короче. Ну, вот, ты с ним вдвоём, да, и вот, всё… Мне кажется, мораль, вообще, сводится к тому, чтобы возлюбить всех именно так.</p>
<p>
И вот, представив тогда, надувшись с соседом, что он умирает по моей вине… и-и-и… страшно, короче… тоже… И это подразумевает, что в личном бессмертии нельзя оставлять человека одного…</p>
<p>
— Ну-у-у, почему? Если ты лишён, там, потребности в еде, в дефекации… — включился Димасик.</p>
<p>
— Так, а нахуй жить?..</p>
<p>
— Ты ж сам себе развлечение!</p>
<p>
— А нет развлечений… Мне кажется, всё хорошее, всё положительное, оно упирается в коммуникацию с кем-то…</p>
<p>
— Это ты думаешь, как смертный.</p>
<p>
— Возможно, конечно, человек разовьёт у себя… такой последний человек разовьёт у себя шизофрению, хе-хе, и, там, придумает себе ещё людей и сможет увлекательно разговаривать сам с собой, но, мне кажется, как… как конечному и, вероятно, свободному от таких психических заболеваний человеку… мне кажется, это сложно… То есть для меня вечная жизнь как благо имеет смысл только как в мысли Уэльбека: вечная жизнь вечно ласкающих и удовлетворяющих друг друга существ. Ну, во всех смыслах… Где просто всё превращается в творческий акт… творческий акт, свободный от проблем выживания как личного, так и коллективного.</p>
<p>
То есть, вот, когда мне говорят, что «мы достигаем бессмертия, но в какой-то момент нам станет скучно» – мне это кажется хуйнёй, потому что именно способность к творческому акту… то есть, вот, перед тобой, вот, миллиард людей… шесть — семь миллиардов… вы встречаетесь и каждый тебе говорит: «Вот я смогу сделать такую Хуйню! Ты посмотри, короче, это отражение моего внутреннего мира», ты встречаешься с каждым из семи миллиардов, на это уйдёт, блядь, семь миллиардов дней! И ты ещё можешь воспроизводить! Они воспроизводят друг друга… ты с каждым можешь воспроизводить. Это, блядь, бесконечный предел, после которого можно подумать, что делать дальше и хочешь ли ты умирать или нет… но это… об этом сейчас не имеет смысла думать совершенно.</p>
<p>
— Просто даже говоря о христианской морали, ты же её немножко извратил тем… ну, то есть коммуникация в ней – это уже понятно зачем, чтобы людей друг с другом соединить, и они не выёбывались, но ведь Библия и вообще учение Христа, оно ведь о тебе. Не о ком-то там, не о коммуникации, а о тебе. Чтобы ты сам, в молитве, был только с богом. То есть тебе не нужен кто-то другой. Ты сам и творец, и жнец, и на дуде игрец…</p>
<p>
— Нет, — возразил Дойч, — творец – не ты!..</p>
<p>
— Ты по образу и подобию бога создан.</p>
<p>
— Но творец – не ты, тем не менее. В авраамических религиях, и это очень важно, ты – тварь, а творец – другое. Творец он непознаваем, он за пределами этого мира. Ты создан по образу и подобию, но ты от него совершенно отдéлен. То есть, вот, Иисус – он указывает какой-то такой вот… Образ Иисуса, мораль – это то, о чём я говорил, некая идея, свободная от носителя. То есть Иисус – он существует, пока мы воспроизводим то, что сказал Иисус, хех. Помнишь серию «Саус Парка» про Имаджинариум, про Воображляндию?</p>
<p>
— Да.</p>
<p>
— Вот там в том же смысле. Что, вот, то, что мы создали – нечто, что не существует реально, но существует в мире идей, созданных человеком, проявившихся через человека, озвученных им, но просто воспроизводится на разных носителях. Как компьютерная программа может воспроизводиться на разных компьютерах. Оно существует, но в другом смысле… которое не в том смысле… мы тоже существуем в «этом» смысле, в каком-то смысле, ха-ха-ха. Но мы существуем ещё и как носители. Человек, вот… как раз, там, «Отец, Сын и Святой дух», да, там, короче…</p>
<p>
— Но ты же не достиг уровня бога. Ты развратничаешь, занимаешься…</p>
<p>
— Но я принципиально не могу достигнуть…</p>
<p>
— Почему? Ведь Иисус говорил, что если будешь жить по заповедям, то тебя ждёт Царствие Божие.</p>
<p>
— Ну, возможно…</p>
<p>
— То есть, возможно, если бы ты достиг его своим духовным ростом, тебе бы не понадобились люди.</p>
<p>
— Мне кажется, разврат, там, всё другое… слепо следовать букве закона – неправильно. Единственное преступление – это когда твои действия, да, там, заставляют другого страдать.</p>
<p>
— Ну, это уже личное морализаторство.</p>
<p>
— Не, не, по сути, как бы, похуй… любая заповедь – она может быть подвергнута сомнению. Ну, там, не укради, да, там, допустим, не убий… Можно, блядь, воровать у богатого, который даже не заметит твоего воровства, если ты, короче, своровал, чтобы ты не умер, или если ты своровал, чтобы отдать нищенке, которая умирает. Можно убить того, кто страдает, чтобы облегчить его мучения. Можно выебать жену своего брата, да, там, если она, хех, этого хочет. Как бы… это общие… очень обобщённые заповеди…</p>
<p>
— Поэтому тебе не стать творцом, ха-ха-ха, — издевательским тоном произнёс Димасик, тыча в Дойча пальцем. — Будешь быдлом ёбаным всю жизнь ходить.</p>
<p>
</p>
<p>
Оба загоготали.</p>
<p>
</p>
<p>
— Стать творцом… — мечтательно протянул Дойчлянд. — Ты можешь стать творцом, но творить в другом смысле. Ну, ты не сможешь, естественно, стать творцом, который сотворил этот мир, потому что творец…</p>
<p>
— Этот нет, но, может быть, другой!</p>
<p>
— Ну, другой можешь! Вот ты пишешь свои книги, ты творишь другие миры.</p>
<p>
— Как вариант…</p>
<p>
— Ну! Я рассказываю сейчас всё это, я творю другой мир. Мы придумываем шутку, которую понимаем только мы вдвоём – тоже творческий акт. Человеческое общение… оно тоже, до определённого момента, сводится к определению общности, да, вот… момента, когда мы друг друга понимаем, а потом мы об этом не говорим, потом мы начинаем творческие акты. То, что осталось в культуре… например, мы придумали новое слово, мы придумали шутку, допустим… которую понимаем только мы вдвоём, потом мы её кому-то рассказали, да, там, и так, мне кажется, и откладываются в фольклоре слова, жесты и так далее… Человеческое общение, после определённой точки, это тоже творческий акт…</p>