Комментарий к Тесей
* толос Алкесты - имеется в виду сражение Таната и Геракла в гробнице Алкесты, которая решила умереть вместо мужа, Адмета. Геракл победил Таната и забрал у него тень Алкесты.
** - Гера участвовала в заговоре Посейдона и Аполлона против Громовержца. Заговор провалился, и Геру, привязав между небом и землей, высекли.
========== Геракл ==========
В “Забавной мифологии-2” как раз закончилась история Геракла. Пичалькой. Так что, чтобы было менее печально…
Когда Владыка спит – его свита тоже почитает за лучшее лечь спать. Понятное дело, это не относится к Танату, или к богам сновидений – у них самое время бодрствовать – но остальные торопливо направляются на покой, опасаясь нарушить безмолвие моего дворца шорохом или шепотом.
Потому как у Владыки – скверный характер и двузубец лежит возле ложа: протяни руку – и схватишь.
И потому что Владыка долго объяснялся сегодня… уже вчера со своим средним братом по поводу его сыновей. В последнее время сыны Посейдона хлынули в царство толпой, Пристань Скорби превратилась во что-то сродни семейной пирушки: «Ты, что ль?» - «Ага, я!». А Владыка Посейдон внезапно решил, что и ему позволительно попинать старшего братца и прислал Гермия с бесстыжей рожей и ультиматумом: отдавай, мол, детей.
Впрочем, бесстыжая рожа – это у Посланца с рождения, так что от Колебателя Земли был только ультиматум.
Детей я отдавать отказался. Во-первых, ничем хорошим не закончится: все земные отпрыски Посейдона от отца брали разве что неистовство. Во-вторых, их сюда направил не кто-нибудь, а пресловутый Алкид, от упоминания которого у меня начинают ныть зубы и чесаться пальцы на верном двузубце.
Удружил ведь с Танатом. Убийца до сих пор не отошел от того захвата, случается даже – мажет, а ко мне после каждого раза Ирида от Мойр носится: мол, Владыка, ты там, случаем не запил? Или посланец твой? Мы еще нить резать и не собирались, а вы самоуправничаете!
Изрядно пришлось полетать Гермию туда-назад, передавая то мне – бурю Посейдона, то Посейдону – холод от меня. Судимые тени, поеживаясь, оглядывались на мелькающего под бронзовым потолком посланца, правда, раза с четвертого он перестал пользоваться выспренними словесами и передавать мне все ругательства Жеребца, ограничиваясь сутью:
- Предлагает дары!
- Предлагает большие дары!
- Предлагает отпустить только двоих, только на полста лет и за дары!
- Спрашивает: в какой кишке отца ты, Владыка, потерял совесть?
- Спрашивает: тебе что – жалко?! Двоих же, на полстолетия и за дары!
- Ну, хотя бы в Элизиум их всех!
- Ну, в общем, там уже земля трясется, а он во гневе и обещает тебе своды снести…
Жеребец был как обычно сдержан. Владыка Морей, Колебатель Земли…
- Мои своды крепки. Гнев Посейдона лишь добавит жителей моему царству. Ответ я дал.
Взмыленный Гермес тяжело дышал, привалившись к бронзовой стенке. И силился соблюдать почтение.
- Все?
- Все.
- Ну, можно я хоть ругательствами разбавлю?!
Нельзя.
В конце концов, сошлись на том, что ладно уж, детей Посейдона еще много осталось, а Геракл – зараза. Не такая как Крон, но все-таки…
Жеребец на этом особенно настаивал и в конце концов я согласился. Кое-как разгребся с судами теней, в который раз подумывая о том, что с такой смертностью – мне нужны помощники, только вот какой бог согласится день-деньской сидеть и слушать жалобы бывших смертных? Потом еще пришлось пару раз облететь мир на колеснице: в Стигийских болотах буянила тень Лернейской гидры, до которой запоздало начало доходить, что она только тень. Сделать эта тварь никому ничего не могла, но своим шипением вывела из терпения Ламию и Эмпусу – вот еще, не хватало чудовищ судить…Пристроил гидру сторожить дальний вход, через который нет-нет да забредали тени – для них хватит.
И много еще было раздражающих мелочей, которые, кажется, и раздражать не должны – а все-таки…
Во дворец вернулся, когда Нюкта уже покинула свою обитель возле Тартара и поднялась на небо. Молча зыркнул на Горгиру, прислуживавшую за столом, глотнул нектара с таким лицом, будто в кубке уксус. Пинком отправил в дверной проем крылатого шпиона из свиты Гекаты.
Не раздеваясь, упал на ложе, прислушиваясь к тишине, мгновенно затопившей весь дворец. И Гипнос еще долго не осмеливался приблизиться ко мне.
Не тревожьте владыку подземного мира. В особенности если он утомлен прошедшим днем.
И если жезл – на расстоянии вытянутой руки…
И если владыка спит один.
Глубоким, неверным сном, который спешит разделить с ними его царство.
- Давай-давай, отрывай! Раз-два! И-э-э-эх! Пошел-пошел-пошел!
Сон сбежал с глаз, ускакал прятаться по углам. Глуховатый густой бас, отдавшийся в ушах, был чужероден и не принадлежал моему миру…моему царству.
Кто бы это ни был, поклялся я, протягивая руку за двузубцем, - он явился куда нужно. Тут ему и оставаться.
Поднялся, потер затекшую шею, пытаясь сообразить спросонья: откуда голос-то?
Бас не унимался, перекатываясь в ушах отзвуками отдаленного грома.
- Да как вас угораздило-то? Ну, давайте еще, рывком!
И чей-то боязливый тенорок рядом:
- Так ведь руки же из плеч нам выдернешь! И так больно…
Но этот уже – знакомый… Ах, да. Это же у колонского входа, Герои на троне. Тесей – еще сын Посейдона – с неразлучным Пейрифоем.
И кто-то, кто задумал их освободить и взялся за дело с выдумкой и размахом, если судить по громогласному рыку:
- Да ты сам зад от каменюки отрывай, сын Эгея, а то сидишь, будто в патоку влип!
Кто бы мог быть? Впрочем, какая разница.
Было двое на троне, станет трое…
Подхватил хтоний, лежавший рядом с двузубцем. Колесницы, как всегда, дожидаться не пришлось.
У колонского входа разворачивалась баталия, которая может поднять настроение даже Аиду Угрюмому, сдернутому с постели после короткого сна. Двое любителей чужих жен сидели, где их посадили, отчаянно от этого страдая, а сдернуть их с каменного насеста пытался…
Помяни – и явится, подумалось мне, когда я взглянул на львиную шкуру. Шкура трещала на широких, напрягаемых в усилии плечах. Бугрились мускулы под загорелой кожей. Валялась палица железного дерева неподалеку – такой запросто можно перешибить хребет Атланту…
Капли пота падали на кучерявую бороду, пальцы крошили гранит трона, а сквозь зубы вырывался отрывистый шепот:
- Что ж ты туда, на локоть ушел, что ли…сейчас поддену…
Немного поодаль стоял Гермий и беззастенчиво над сценой ржал.
Эреб и Нюкта…что понадобилось Алкиду в моем царстве? Если эти двое – сколько ни оторвет – все его. Впрочем, нет, он явился с Посланцем за плечами, и крылья гермиевых сандалий трепещут гордо-официально, что значит – от отца…
Таната нужно отослать, подумал я, глядя как сын Громовержца медленно, но верно отдирает сына Посейдона от его каменной кары. Тесей скрипел зубами, но отчаянно терпел, весь кривясь от благодарности.
Отослать Таната. Рано или поздно они здесь закончат и предстанут перед моим троном – не думали же они меня миновать? И Убийца, который хватается за меч при одном упоминании об Геракле, окажется не к месту.
И червячком вползла предательская мыслишка: призывал ли он Персефону, когда шел сюда?
Чпок! Алкид наконец сладил с каменным сидением, и седалище Посейдонова сына оказалось на свободе. В троне образовалась порядочная ямка, окруженная гранитной крошкой. Силён.
Совершенно красный Гермес вытер щеки, а Тесей испустил облегченный вздох и бросился благодарить – плевать, что на ногах не стоит, а одна рука висит плетью – вывихнул-таки могучий Алкид.
Геракл принимал благодарности хмуро, почесывая бороду пятерней. Теперь, когда он выпрямился, сын Посейдона едва доставал ему до подбородка.
- Да чего там, в самом деле, - буркнул наконец герой из героев, оценивая глазами Пейрифоя. – Самому интересно – как ухитрились…Эх, глубоко ушел, ничего не сделаешь. Резать надо.
И достал из ножен меч (Гефестовой ковки, сразу заметно). Прищурив глаза, смерил взглядом Пейрифоя…
- Скалу резать? – уточнил тот шепотом.
- Тебя. Если тянуть – правда руки оторву, за пояс обхватить – так пополам разорву, чего доброго…А так…ну, подлечишься потом. Опять же – не самая важная часть…
Эреб и Нюкта, охнул я про себя. Если этот лапиф согласится на такое – я его сам освобожу. Подожду, пока Алкид с мечом к трону подойдет, – и отпущу.
Пейрифой задергался так, будто собирался сбежать вместе с троном.
-Ге…геракл Неистовый…ты что? Ты…зачем резать?! Да я лучше тут, я лучше посижу…год или два. Я привык уже, а ты… - трагическим шепотом, - ты же мне все там отхватишь! Лучше тяни…
Геракл покладисто пожал плечами и вложил меч в ножны. У него за спиной беспомощно повизгивал от смеха Гермес.
- Ну, тянуть так тянуть…
Нет уж, хватит. Легкий удар двузубцем – и содрогнулась земля под ногами, наполнила уши мгновенным рокотом. Тесей – пусть уходит, опять же, сын Посейдона. Все равно договорились отпускать. Да и виновен он разве что в чрезмерном своем благородстве – полез выполнять клятву…
А вот тот, кто был зачинщиком – пусть сидит.
- Воля богов! – провозгласил Гермес, разводя руками. – Пейрифою не суждено быть освобожденным сегодня! К свету пойдет лишь славный Тесей!
Тесей готов был рвануть на свежий воздух и без этих слов, однако же – героическая натура! – повернулся к Гераклу.
- Разве ты не пойдешь со мной?
- Мне к самому Владыке, - прогудел тот, поднимая палицу. Из-за жеста слова прозвучали как-то нехорошо. – По приказу Эврисфея.
Больше Тесей ничего спрашивать не стал – только взглянул с немым изумлением.
- Пусть же Тиха-удача сопровождает тебя в твоем походе! – проговорил он. – Как надеюсь я, что мы еще свидимся однажды, и я смогу воздать тебе хоть чем-то…
Он не договорил – потемнело лицо. Он что-то предчувствовал или понимал, сын Посейдона, и это не относилось к миссии Геракла. Утешься, герой Афин. В Элизиуме нет скорбей, и возвращения сюда тебе стоит бояться меньше, чем возвращения домой.
Благородство из Тесея все же выветрилось не настолько, насколько надо бы: он задумал проститься и с другом.
- Я принесу жертвы Щедрому Дарами и его царице и буду умолять их о твоем прощении, Пейрифой! Надежда жива в моем сердце, что однажды…
- А ты не мог бы сейчас? – перебил его друг. – Вот и Геракл Могучий к Аиду собрался. Если бы ты с ним…
Тут в венах у афинского героя закончилось благородство, он развернулся и заковылял к выходу из моего мира. Не дослушав. С большой скоростью. И не оборачиваясь.
Пейрифой провожал его стонами и мольбами, Гермес прыскал со смеху, Алкид скреб бороду и выглядел таким хмурым и таким… Гераклом, что Пейрифой не посмел тревожить просьбой и его.
- Не медлите, - послышался голос от входа. В проеме маячила стройная фигура Афины. – Путь до дворца Владыки долог и нелегок, я буду сопровождать вас.
Я вернулся к колеснице, не обнаруживая своего присутствия. С такими провожатыми сын Громовержца попадет в мой тронный зал раньше меня самого…впрочем нет, нужно ж еще подвигов насовершать. Два-три обещания теням, которые еще не успели хлебнуть из Леты; замахнуться мечом на какое-нибудь почившее чудовище (жаль, Алкид вошел не там, где я поставил гидру на страже). Афина при этом будет играть роль олицетворенного благоразумия (ей не приедается), Гермес станет копировать сестру, нацепит маску мудрого и серьезного проводника…пусть разбираются.
За чем же все-таки ко мне Алкид?
Жену я застал в тронном зале, тщательно поправляющую медные локоны.
- Они далеко? – было первое, о чем она спросила.
- Идут мимо Стигийских болот, - буркнул я. Умолчал о том, что идут – это несколько тысяч, потому что за Алкидом на очень почтительном расстоянии следовала толпа теней, которую не отпугивали даже сдвинутые брови Афины.
- Значит, я не ошиблась – и Тесей все же возносил мне моление о прощении с земли?
И когда только успел – за те минуты, пока моя колесница преодолела расстояние от колонского входа до дворца?
Тронный зал подозрительно быстро наполнялся свитой. И теми, кто к свите не принадлежал – надеюсь, хотя бы чудовища Гекаты явятся не все. Сама Трехтелая уже успела занять удобное место…
- Наверняка это задание Эврисфея, - пробормотала Персефона. – Его могли послать что-нибудь доставить из твоего мира…кого-нибудь.
Танат и раньше стоял и хватался за меч, а теперь вцепился в него и начал тащить наружу. Эреб, о чем я думал…
«Убийца, тебя здесь нет».
Стиснул зубы, выпятил подбородок: «Не желаю показывать себя трусом!»
Плевать мне, кем ты желаешь себя показывать, те времена давно прошли. Знаю я, твою сдержанность, когда дело касается тебя лично, а мне потом с Зевсом и Мойрами объясняться… Вон отсюда работать!
Исчез. И свита что-то поредела. Первой рванула на выход Эмпуса, прорычав о том, что вот, мол, дело какое-то любовное. Потом унеслись Керы, крича что-то о новой войне наверху. Понемногу из тронного зала исчезли все, кого можно было хоть с натяжкой отнести к чудовищам, кто не исчез – либо зашился глубже во мрак, либо держался поближе к двери, Гелло ворочался за спинкой моего трона.
Время шло, страх перед Алкидом Неистовым витал в воздухе, да еще Геката бормотала себе под нос нарочито отчетливо: «Эреб, сделай так, чтобы его послали сюда не за Персефоной, а то вместо одного Неистового тут станет двое».
Алкид вступил в залу, докрасна накаленную слухами о нем, неспешной походкой человека, который проделал дальний путь. Афины с ним не было: провожала только до входа во дворец, Гермий держался чуть позади, видно, изнывая от желания взлететь. Все же дотащил подопечного короткой дорогой.
Жена смотрела на прославленного героя с восхищением. Я мысленно приподнял чашу: «Хорошая работа, брат». Найдите мне второго твоего сына, который был бы так похож – и так непохож на тебя…
И мощные плечи – отцовские, а манера их чуть сутулить – нет. И брови кустятся так же грозно: сдвинет – и молния из взгляда! – а он их не сдвигает, и нет взгляда-молнии, там ничего не блестит, там только внимательное, равнодушное спокойствие ремесленника, человека, который покорился своей Ананке.
И в достоинстве сквозит обреченность – это у него откуда? Что он такого видел, знает, почему смотрит как…
Я увидел, как перевела взгляд с Геракла на меня и обратно Персефона, как подскочили ее брови – и заставил себя не заканчивать мысль. Подумать о том, что у Геракла есть еще отцовская черта: рядом с ним становишься меньше. Хочется заслониться или хоть шлем-невидимку надеть. Только вот не от величия того, кто стоит перед тобой, как в случае с Зевсом Вседержителем – а из-за ощущения собственного ничтожества. Потому что это достоинство без гордости, эта тяжелая поступь без признаков царственной выправки, эти скрытая усталость и скука во взгляде – это все наводило мысль не о воине, а о рабочем, который забивает скот на мясо. Привели рабочего куда-то, а где скот-то? Этот, что ли? Или этот? Когда уже приступать?
Впервые за невесть сколько лет мне захотелось поерзать на троне.
Поклонился он низко – давая в подробностях рассмотреть оскаленную львиную голову, откинутую на плечи.
- Не гневайся, владыка умерших! – пророкотало по бронзовому залу.
Слова словно приложили не к тому голосу и не к тому телу. Геракл и сам их стеснялся, видно, Гермес его научил, что говорить, ишь, сияет за плечом сводного брата, слушая, как тот выговаривает заученную речь…
- Не по своей воле я стою перед тобою! Великий Аид, не сердись на мою просьбу, ибо…
А в глазах: «Гидре было легче головы открутить! Не сбиться, не сбиться…»
- Оставим церемонии, герой, - перебил я. – Говори сам. Что заставило тебя оставить свет солнца и спуститься в мое царство?
Уж конечно, не желание проведать любимого дядюшку.
Геракл шумно выдохнул свое облегчение – будто цепи сбросил.