С. Г Федина
каз на изготовление парт для Анджерских и Судженских школ. Также велели взять на обучение четырех молодых ребят, будущих учителей уроков труда. Мы, старшие дети, Николай, Валентина и я тоже активно включились в работу. Шпаклевали и красили парты. Когда заказ был выполнен, парты сделаны, молодые специалисты подготовлены, папу вызвал прокурор района и сообщил, что возбудил против него дело за использование бесплатной рабочей силы в целях наживы, что от молодых людей поступили соответствующие заявления и рассматривать дело будет выездной суд в Лебедянке.
Хорошо помню этот день. Вся площадь заполнена народом. Приехали жители окрестных сел, многие из них — прихожане нашей церкви. Свои храмы они не посещали, так как службу в них вели священники-обновленцы и только папа оставался приверженцем прежних церковных канонов. Из района приехал судья в сопровождении милиции и молодые люди, написавшие заявления. Встретили их враждебно, стыдили за оговор честного человека. И несмотря на это, трое из бывших учеников обвинили папу в использовании их труда в целях наживы. И только четвертый парень не смог взять на себя грех клеветника и подробно рассказал, как они работали с папой, поблагодарил его за полученную профессию, за бескорыстие, с которым он делился со своими учениками заработанными деньгами, сказал о том, что папа настолько отечески
16
ВЕРЮ, ПОМНЮ, ЛЮБЛЮ...
относился к своим ученикам, что даже и не помышлял брать с них какие-то расписки за деньги. Папе присудили десять месяцев исправительных работ с отбыванием при Судженском отделении милиции. Там ему оборудовали мастерскую, в которой он работал и жил, выполняя заказы руководителей местных органов власти. Это была мягкая мебель, полированные и резные шкафы, музыкальные инструменты. Некоторые предметы его труда целы до сих пор и стоят на видном месте. Их владельцы даже сейчас помнят имя мастера. Берегут вещь, потому, что она напоминает им о человеке, который всей своей жизнью заслужил право оставаться в их памяти. Когда в начале 60х моя мама обратилась в Московскую епархию с запросом о муже, ее пригласили в Синод и объявили, что принято решение назначить ей пенсию за мужа и показали отзыв на запрос сделанный епархией в Кемерово. Это были воспоминания жителей Анжеро-Судженского района об отце Георгии, мученически пострадавшем за веру и не отказавшемся от нее под угрозой расправы и гонений. Сельчане помнили всё. Сейчас именем папы названа одна из новых улиц Ма риинска. А тогда...
Вот, один из многочисленных эпизодов той нашей жизни. Конец тридцатых. Лето. На Судженских копях, во дворе милиции собрали всех лишенцев. Это лишенные права голоса раскулаченные и священнослужители. Их решили отправить на лесоповал. Папа тоже
и Оф
пришел. Как всегда в черной рясе и поверх неё на груди большой протоиерейский крест. Вызывали по фамилиям, а когда дошли до священников, то объявляли: поп Судженский, поп Анжерский и так всех по названию деревень. Дошла очередь до папы. Представитель власти объявляет: священник Лебедянской церкви. Папа выходит. «А вы, отец Георгий, — говорит уполномоченный, — можете идти домой». Шум, недовольство: Как это так? Почему? Почему — домой, почему мы попы, а он священник, да ещё отец Георгий!
— А кто же вы? — перебивает их уполномоченный, — Какие вы священники? Прячетесь под гражданской одеждой. Бороды постригли. Боитесь сана? А он не боится, веру свою не предает. За это можно только уважать. Идите домой отец Георгий.
Спустя время к нам домой пришли раскулаченные, которые вернулись с лесоповала. Они долго благодарили папу за мужество, сказали, что горды тем, что у них такой батюшка.
Спасали папу не один раз. Буквально с первых дней Советской власти. Революционный азарт вскружил многие головы. Чувствуя полную безнаказанность и упиваясь властью, они считали вправе вершить правосудие по своему усмотрению. Будучи благочинным, папа отправился в приход села Койла. Поехал не один. Взял маму и совсем маленькую дочь Веру. Когда возвращались домой, за околицей села их поджидал отряд
18
ВЕРЮ, ПОМНЮ, ЛЮБЛЮ...
красноармейцев. Начали стрелять. Одна из пуль просвистела рядом с головами папы и мамы. Выстрелы услышали в селе. На помощь бросились мужики. Отбили родителей, проводили до самого дома.
В ходу были разные провокации. Как-то вечером вооруженные люди ворвались в дом. Где оружие? Где его прячете? Обыск, всё вверх дном. Угрозы расправы. На шум сбежались соседи. Я помню, как много было людей. Во дворе, вокруг дома. Зашли в дом, встали на защиту. В это время один из военных решил подложить свое оружие, спрятав на вешалке в коридоре. Его схватили буквально за руку. Завязалась драка и наш дом очистили от непрошеных гостей.
Но больше всего расстраивало папу предательство. В наш дом постоянно тянулись люди. Религиозные чувства были еще крепки и верующие с трудом понимали и принимали церковные реформы, которые проводились под давлением новой власти. Не принял обновленчество и мой папа. Все, кто остался верен канонам, шли в его приход. По церковным праздникам у нас в доме собиралось такое количество верующих, что пройти свободно мы не могли. Многие оставались ночевать. Всех надо было накормить, обогреть. Заботы о прихожанах ложились на плечи мамы. После службы шли долгие разговоры и беседы на религиозные темы. Папа читал Библию и Евангелие. Разъяснял их содержание. Помню особый интерес проявляла прихожанка из Судженки Ефросинья. Искала утешение
<j€) ig Оф
С. Г Федина
в молитвах, жаловалась на трудную жизнь. Часто мы оставляли её на ночь, поддерживали как могли. Когда папу арестовали, на допросах он узнал, что Ефросинья агент ОГПУ, и она готовила его арест.
Арестовывали папу несколько раз. Держали по нескольку дней и отпускали, а порой задерживали и на месяц, поэтому мама каждый раз, когда папу вызывали в ГПУ, отправляла с ним старшего брата Колю. В тот раз, о котором хочу рассказать, папу вызвал сам начальник ГПУ. Коля остался на улице, но видел через открытое окно сидящего за столом хозяина кабинета и тоже сидящего напротив него нашего папу. Они о чем-то разговаривали на повышенных тонах. Затем начальник ГПУ стал грозить папе наганом, а тот в ответ указательным пальцем. Но папу в этот раз не арестовали. Домой он пришел расстроенный, потом рассказал, что от него требовали: как благочинный он должен доносить на священнослужителей своих приходов. Доносить в ГПУ, что крамольного для власти говорят ему на исповедях. Папа ответил, что он священник, а не доносчик. Что касается расстрела, то смерти он не боится. На этом и расстались.
Вскоре к нам пришла пожилая женщина, одна из постоянных прихожанок, и попросила папу окрестить её внука, но у неё дома. Якобы, сын не может сделать это открыто. Для того времени просьба вполне понятная. Когда папа закончил обряд крещения, в комнату вошел начальник ГПУ. Папа решил, что все
20
ВЕРЮ, ПОМНЮ, ЛЮБЛЮ...
подстроено и его сейчас арестуют, поскольку исполнять требы на дому запрещено законом. Но услышал совсем неожиданное: «Отец Георгий, Вы только что окрестили моего сына, и надеюсь, это останется нашей тайной». Значит, как решил папа, тот разговор и угрозы в кабинете ГПУ, были проверкой его преданности исполняемому долгу священнослужителя. Такое было время.
Последний раз папу арестовали 5 апреля 1932 года. Мы, старшие дети, уже несколько лет жили в других городах. Как забирали папу, знаю со слов сестры Веры. Она была за старшую. Приехала целая бригада ГПУ. С вечера до утра вели обыск. Перевернули всё, разбросали по всему дому фотографии, которые хранились в большом сундуке, письма, книги. Потом собрали все это в мешки. Больше всего интересовали книги в богатых переплетах. Забрали Библию, Евангелие, другие священные издания. И после такого тщательного обыска своему начальнику доложили, что нужное не нашли.
— А что вы ищете? — поинтересовался папа. Старший ответил, что искали книгу «Сионские протоколы». «Так вот она», — сказал папа, указав на раскрытую книгу на его столе. Книгу забрали и велели папе собираться. В это время к нам зашел сосед Егор Роидин . Он видел, что в доме милиция, и пришел узнать в чем дело. Соседа забрали вместе с папой, посадили обоих в сани и повезли.
21
Мама и сестра Вера смотрели в окно, как их увозят. Папа стоял на коленях в рясе, с протоиерейским крестом на груди поверх одежды, прощался со своим домом и семьей, благословлял маму и Веру. Это прощание Вера помнила до конца своей жизни. Больше папу она никогда не видела!
В милиции Егора Роидина допросили и отпустили, а папу увезли в Томск, где судили тройкой ОГПУ, дали три года заключения и отправили в тюрьму города Мариинска. В Мариинской тюрьме начальник первым делом велел папе снять с себя крест, но папа ответил: «Если имеете право, то снимайте его сами!» Тогда папу посадили в маленькую камеру, сырую и темную. Все время раздавались дикие звуки, шум, крики, визг, свист... Так папа просидел трое суток, но креста не снял. Тогда его перевели в камеру, переполненную уголовниками, где можно было только стоять. Так он и стоял, держа в руках цепь с крестом. Сколько он так простоял — неизвестно, то ли уснул, то ли потерял сознание, но когда очнулся, в руках была только цепь, крест исчез. Все это он рассказал мне при встрече в Мариинской тюрьме, куда меня привезли после ареста в 1937 году.
А тогда, где находится папа мы не знали. Не знали, что с ним. В Томске, куда отправили папу, долго ничего не говорили. Когда же, наконец, маме разрешили приехать к нему на свидание в Мариинскую тюрьму, она его не узнала — перед ней был седой измученный
22
ВЕРЮ, ПОМНЮ, ЛЮБЛЮ...
старик, а ведь папе тогда было всего сорок девять лет! В Мариинске папа работал столяром, делал мебель для вольнонаемных работников. Ему давали пропуск, когда нужно было что-то сделать на дому. Когда мама приезжала на свидание, также давали пропуск и отпускали в город. Самое странное, что ему даже разрешали исповедовать больных и умирающих заключенных, даже разрешили маме привезти ему все необходимое для исповеди. Но когда закончился срок — три года — его вызвали в комендатуру и объявили, что добавили новый — еще три года, так как он не перевоспитался. До конца нового срока папа не дожил. Его расстреляли 21 декабря 1937 года.
О том, что папу расстреляли, я узнала случайно. В «Тайшетлаг», где я находилась, привезли заключенных из Мариинска. Как в тюрьме узнать что-нибудь о судьбе своих близких, если они тоже арестованы? Только через расспросы тех, кто пришел по этапу. Мне повезло. Среди новеньких оказался парень, который не только хорошо знал папу, но и был обязан ему жизнью. К сожалению забыла фамилию этого парня. Сидел он по воровской статье. А за какое-то преступление, которое совершил уже в заключении, его должны были судить и приговорить к высшей мере. Парень был ровесник нашего брата, сын расстрелянного генерала царской армии, и папа относился к нему, как к родному человеку. А тут такая история. Папа пошел к начальнику тюрьмы с просьбой дать ему парня
23
С. Г Федина
Валентина, Николай, София с отцом Георгием Вуколовичем Непомнящих
на поруки. Сказал, что он за него ручается. Папе поверили. Так этот парень остался жив. От него я и узнала, что вскоре после нашего отправления из Мариинска отца и еще многих заключенных куда-то увели, и в ту же ночь всех расстреляли.
Я благодарна Богу за подаренные долгие годы
жизни. Но каким коротким было в ней детство! Всего несколько счастливых лет, окутанных родительской заботой и теплом нашей большой, дружной семьи. Если мы, дети, вдруг слышали, что папа называет маму не Валечка, а по имени отчеству —
24
ВЕРЮ, ПОМНЮ, ЛЮБЛЮ...
Валентина Васильевна — мы знали: произошло что-то страшное, кто-то из нас набедокурил и папа сердится. А по-настоящему страшное караулило нас за порогом родительского дома. Везде на нас смотрели как на детей служителя культа, членов семьи врага народа, как называли священников и раскулаченных. Что могло быть страшнее — услышать, что ты дочь врага народа, и двери школы, в которую бежали по утрам твои сверстники, для тебя закрыты. Папа всегда учил нас быть терпеливыми, не мстительными, не злопамятными, говорил, что все, что происходит с нами, это все по воле Господа, что в трудную минуту Господь нас не оставит. И папины слова давали нам силы жить, перенести все трудности и невзгоды, которые нам выпали. Слава Богу, мы выжили, правда, не все. Но его слова до сих пор живут в моей душе, в моем сердце.
Только Николай, старший из нас, успел получить среднее образование, заочно окончить техникум радиосвязи и получить диплом. Он уехал из дома в 1928 году, когда началось раскулачивание и лишение священнослужителей права голоса. Председатель лебедянского сельсовета на свой страх и риск дал Николаю справку о том, что он сын бухгалтера по фамилии Соколовский, и брат уехал в Семипалатинск, где жила папина двоюродная сестра. Там он устроился работать техником радио. Под этой чужой фамилией он проживет до конца жизни.
25
Чтобы как-то получать образование мы с сестрой Валентиной должны были постоянно менять место жительства. Когда нас с Валентиной в очередной раз исключили из школы, мы поехали на станцию Яшино. Проучились там буквально несколько дней, и нас вызвал к себе заведующий школы. Он спросил, кто мы и откуда приехали. Мы сказали правду.
«Девочки, — сказал он, — мне очень жаль, но больше в своей школе я держать вас не могу, иначе меня уволят с работы». Мы с Валей объехали еще несколько школ, но везде ответ был один — нас взять на учебу не могут. И тогда родители отправили нас к брату в Семипалатинск.
Сестра поступила на курсы телеграфистов и стала работать на почте, а меня брат решил обучить профессии радиомонтера. Но вскоре нашелся человек, который узнал, что наш отец священник и донес на брата. Начальник отдела связи вызвал Николая, показал донос и спросил, правда ли это. Брат ответил, что да, правда. Мне легко представить перед каким выбором оказался начальник Николая. Изобличен сын врага народа. Преступник, скрывающийся под чужой фамилией. Только честный и глубоко порядочный человек мог в таких условиях, рискуя собственной свободой, а может и жизнью, дать брату справку, что он увольняется по собственному желанию. Не раз в дальнейшем я убеждалась, что мир не без добрых людей, и в то страшное время были честные люди, которые
26
ВЕРЮ, ПОМНЮ, ЛЮБЛЮ...
рисковали ради нас, гонимых. Да хранит Господь их потомков!
Мы уехали на Алтай, в село Михайловское. Брата приняли на работу прорабом на строительстве радиоузла. Я работала монтером, работа была интересная. Анжерские друзья папы прислали к нам своего сына, Митю Дубицких, чтобы он с нами работал и учился у Николая. Нам с Митей часто приходилось ездить по селам, устанавливать радиоточки. Ездили на почтовых лошадях. Я очень любила эти поездки. Природа на Алтае красивая: горы, лес, бурная горна река Катунь, люди интересные. Сколько у них было радости, удивления, когда начинало работать радио. Когда закончили строительство узла в Михайловском, брата направили на строительство радиоузла в Алтайск. В 1931 году Николай женился на Нине Якубовой, тоже дочери священника, который работал в Бийском округе. Нина служила на той же почте, что и моя сестра Валентина. Наша жизнь, кажется, налаживалась, появились перспективы и мне получить образование.