- Поднимается приговоренный к смерти на эшафот и спрашивает палача, какой сегодня день. "Понедельник" - говорит палач, а приговорённый отвечает: "Да, невесело начинается неделька".
- Это ты к чему? - спросил Тодт Книжника.
- К тому, что ты только что сказал, что неделя плохо начинается. Я вот вижу на расстоянии выстрела четыре тунисских галеры, каждая из которых больше нашей.
- Мы их порвем!
- Ну, Бог нам в помощь. У нас экипаж все хуже и хуже. Как ты заставишь сражаться этих сусликов? У тебя всего четверо похожи на абордажную команду, а остальным я не то, что меч, лопату бы не доверил.
- Моряк сказал бы "весло не доверил", - строго поправил Дорада.
- Сухопутный ты человек, Книжник, - весело ответил Тодт, - Я тебе говорю, мы их порвем. А ты, если не можешь помочь мечом, помоги советом. Как твои любимые древние полководцы мотивировали солдат?
- Цезарь, высадившись в Британии, сжег корабли, едва его армия сошла на берег. Но это тебе вряд ли поможет.
- Право руля! - скомандовал капитан Харон, - Абордажная команда на правый борт!
"Санта-Мария" под парусом двигалась вперед, оставляя за кормой трех пиратов, но четвертый тунисец быстро шел ей наперерез по правому борту под острым углом. Харон слишком поздно разгадал маневр пиратов (то есть, вообще не понял до последнего момента), а теперь "Санта-Марию" гнали прямо к сицилийскому берегу.
Пират ничуть не возражал против абордажа, по его левому борту выстроились головорезы в чалмах и с саблями. Тунисцев насчитывалось заметно больше, чем абордажной команды у Тодта. Пушки и аркебузы с обеих сторон дали залп.
- Давайте сдадимся, - наивно пискнул кто-то из команды, - Лучше невольничий рынок, чем верная смерть.
Остальные посмотрели на него даже не как на дурака, а как на самоубийцу. Матрос еще не успел понять, что он ляпнул такого особенного, а Тодт уже проломил ему голову своей короткой алебардой. Никто не удивился, все уже выучили, что Тодт не терпит трусов. Но желания сражаться ни у кого не было.
- Трусы! - выругался Тодт. Он подбежал к пушке, выхватил из дрожавших рук канонира дымящийся фитиль, снял с него же войлочную шляпу, поджег шляпу и бросил в трюм, удачно попав на бухту промасленного пенькового каната.
Глаза видевших это матросов расширились до размера блюдец, а челюсти упали на грудь.
- Что ты делаешь, идиот! - пискнул кто-то из них.
- Ваше спасение на корабле нехристей! - крикнул Тодт.
- По местам, твари, пора нам уже геройски погибнуть! - ободрил личный состав капитан, - Что там такое?
- Пожар в трюме! Тодт поджег корабль!
- Опять? Так тушите, придурки, чего ждете! Как в первый раз, дети малые!
Откуда-то появился баталер и заверещал:
- Ведра! Багры! Помпа! Бегом! Сгорим! Ах, моя подушка! Ах, мой теплый плащ!
Капитан-араб не заметил мотивирующего поступка вражеского капитана солдат, или заметил, но не понял, что это было, ибо поджог собственного корабля перед абордажем не вмещался ни в его жизненный опыт, ни в фантазии, ни в кошмары. Когда обе корабля сошлись достаточно близко, почти до точки, где курсы пересекались, пиратский капитан прикинул соотношение сил и скомандовал "Не стрелять" канонирам, чтобы не утопить эту жалкую добычу и "Право руля" рулевому, чтобы сойтись борт в борт.
- Лево руля! - скомандовал Харон, - Сходимся!
Дорада не то не услышал, не то не понял.
- Уснул, собака? Лево руля! - обернулся к нему капитан, угрожающе взмахнув рукой. Правой рукой. И Дорада спешно переложил руль направо.
Шпирон "Санта-Марии" прошел над головами пиратов, сметая такелаж. Стоявший на шпироне Тодт чуть не вылетел за борт. В следующее мгновение нос "Санта-Марии" ударил в борт пирата.
- Дурак! - крикнул капитан, хватаясь за какой-то конец, чтобы не упасть.
- Господи, помоги! - крикнул Тодт и перекрестился алебардой.
То, что Тодт иногда разговаривал с Богом, никого не удивляло. Удивительным было то, что Бог ему иногда отвечал. В этот раз Бог устроил так, что удар в левый борт пришелся как раз в тот момент, когда пиратская галера покачнулась направо на поперечной волне. Ветер любезно дунул в парус на склонившейся мачте, в трюме перекатились плохо закрепленные ящики, корабль накренился на правый борт, а следующая волна и нажим "Санта-Марии" перевернули его кверху днищем.
- Что же ты делаешь, Господи? - вздохнул Тодт, грустно глядя на киль вражеского корабля и слушая жалобные крики тонущих пиратов, - Мы сейчас сгорим к свиньям собачьим!
- К морскому дьяволу, - как ни в чем не бывало, поправил Дорада.
- Еще один мавр справа! - крикнул Книжник.
- Не справа, а по правому борту, - снова вмешался Дорада, который почувствовал, что корабль остановился, и воспользовался случаем, чтобы глотнуть из фляжки, - и против ветра, так что пусть сам подойдет, а мы его тут подождем.
- Твоими стараниями, дубина! - кричал капитан на Тодта, - Пусть быстрее подойдут поближе, возьмем кого-нибудь на абордаж, пока не рванула крюйт-камера! Я тебя на берег спишу за такие шутки! Да поможет нам святой Иоанн и все морские чудовища! Весла на воду! Спустить паруса!
Весла вылетели на воду со скоростью пуль. Парус исчез, как будто его и не было. Ничто не повышает скорость работы экипажа эффективнее, чем пожар в трюме.
Но подойти на абордаж пират не успел, как и другие двое. Оставалось каких-то триста футов, как из трюма "Санта-Марии" вырвался столб огня и отчаянный вопль "Пожар в крюйт-камере!". На борту пирата засуетились - никому не интересно брать на абордаж горящий брандер. Паруса поползли вниз, весла спустились на воду.
Через несколько минут погони, когда расстояние до пирата сократилось вдвое, араб-рулевой заложил крутой поворот.
- Почему они поворачивают? - спросил Тодт Книжника, указывая на ближайшего пирата.
- Лоция говорит, что там мель. Они ее обходят. Нам придется повторить маневр, - ответил Книжник.
Потом он вздохнул и добавил:
- И мы их не догоним. Дорада их рулевому в подметки не годится, и гребцов у них больше.
- Лево руля! - крикнул Харон. Дорада попытался выполнить маневр, но на руле повис Тодт, не давая его повернуть.
- Тодт, недоумок, там же мель!
- Лоцию придумали трусы! - жизнеутверждающе ответил Тодт.
Харон отшвырнул его в сторону.
- Лево ру...
- Нет! - крикнул Книжник.
- В чем дело, - рявкнул капитан.
- Мы уже идем над мелью, поздно дергаться, - объяснил Книжник.
- Все, что не приколочено, за борт! - отреагировал Харон.
- Пушку не трогать! - уточнил он через минуту.
- Порох придумали трусы! - бодро ответил Тодт, сбрасывая пушку. По его мнению, трусы отличались редкой изобретательностью, чем сильно усложняли жизнь всем добрым христианам.
- Гребите, твари, гребите! Сейчас рванет! - до преследуемого все еще оставалось сорок футов, и крюйт-камера уже давно должна была взорваться.
- Прошу прощения, - вмешался баталер, - не рванет.
- Почему?
- Мы забыли погрузить порох.
- Чтооо?!
- Мы... То есть я... Подумал, что вдруг он взорвется...
- Господи, этот экипаж - мое наказание вместо ада?! - взмолился Харон, поднимая глаза к небу.
"Санта-Мария" все равно не догнала бы пирата, несмотря на все ухищрения. Пирата остановил Книжник. Он вышел на нос корабля и прокричал по-арабски какое-то колдовское заклинание со словами "Мохаммед", "Аллах", "собака" и "свинья". Барабанщик, задававший темп гребцам, сбился с ритма, весла посталкивались в воздухе, у рулевого дрогнула рука, а капитан пиратов не принял никаких мер, потому что от ярости побагровел и хватал ртом воздух.
Абордажную команду во главе с Тодтом встретили значительно превосходящие силы. Двадцать против десяти. Тодт прыгнул первым, нелепо навернулся со своей алебардой через планширь под ноги пиратам и случайно уронил сразу четверых. Вскочив, он двинул ногой по голени пятому и вырубил ударом в челюсть шестого. Арабы не сильны в рукопашной. Внимание остальных пиратов на короткое время переключилось на него, только теперь на борт тунисца полезла абордажная команда "Санта-Марии", подпираемая всем остальным экипажем во главе с капитаном. Последними горящий корабль покинули Келарь с казной и Книжник с мешком книг и судовой документации.
Капитан не обязан лично участвовать в абордаже. Но Харон был рыцарем. Настоящим. Прожившим немалую жизнь, участвовавшим в войнах и осадах. У него было то самое мастерство прирожденного воина, которое не пропьешь. Думаете, старого рыцаря уважают за преклонный возраст? Ничего подобного. Если рыцарь ухитрился дожить до пятидесяти лет, значит, он успел убить не один десяток себе подобных, а простолюдинов и вовсе без счета. Уважение к таким людям диктуется древним инстинктом самосохранения, которые намного сильнее всех традиций, принятых в обществе. Кроме того, рыцарь, питавшийся всю жизнь по европейским традициям, выше и намного сильнее уроженцев магрибских трущоб. Капитан носил неполный доспех - кирасу, легкий шлем, латные перчатки, а на большинстве пиратов и этого не было.
Харон рубил врагов без особых эмоций. Ударил и забыл. Под его мечом убитые и раненые падали на палубу и за борт, сползали по переборкам. Сзади его прикрывал Тодт. Только теперь новички в экипаже поняли, за что капитан терпит этого ненормального. Тодт был копейщиком и мастером строевого боя. То он делал длинные выпады из-за спины капитана, пронзая зазевавшихся арабов, то принимал на свою алебарду удары, предназначавшиеся Харону. Один раз он поймал на копье пирата, прыгнувшего с мачты.
"Санта-Мария", где пожар уже никто не тушил, вспыхнула последний раз и пошла ко дну. Пожилой капитан-тунисец попытался сдаться и заговорил по-итальянски, но Тодт заколол его, даже не пытаясь выслушать.
- Матерь Божья! - вздохнул Харон, - Тодт, он же не успел сказать, где спрятаны алмазы!
- Ну и слава Богу, - ответил за Тодта Книжник. Почему-то наиболее здравомыслящий человек в команде любил заступаться за самого буйного сумасшедшего, - Если сказать нашим матросам, что здесь спрятаны алмазы, они разберут корабль на щепки еще в море.
- В трюме шелк и еще какие-то ткани! - крикнул Келарь, высовываясь из люка, - на камбузе рис с бараниной, в крюйт-камере полно пороха!
Харон облегченно вздохнул и снова принял обязанности капитана.
- Все по местам! Нехристей за борт! Дораду разбудить и поставить к рулю! Книжник, курс на Неаполь! Баталер, найти краски и написать на борту "Санта-Мария"!
Пока этот плавучий ужас идет в Неаполь, читатель может спросить, к какому именно типу плавсредств относилась "Санта-Мария". Автор здесь и далее по старой привычке упрощает терминологию и обзывает все подобные суда галерами. На самом деле, Харон и Тодт сначала скинулись и купили в Венеции почти новую галеру на двадцать четыре скамьи по три гребца на скамье. Полная численность экипажа выходила за триста человек, и все каждый божий день хотели кушать, поэтому первое время "Санта-Мария" едва успев зайти в порт, продать трофеи и купить провизию, отправлялась в боевой выход.
Постоянный некомплект команды приводил к тому, что на веслах любой пират ходил быстрее, а на парусах скорость сильно зависела от мастерства матросов и командования. Поэтому единственной работающей тактикой Харона было выйти на торговый маршрут, встретить хорошо груженый парусник и попросить Тодта помолиться о штиле. Чем ближе к вражеским портам, тем легче встретить купцов, но тем легче и встретить местных коллег по профессии.
Когда дело доходило до абордажа, а до абордажа доходило всегда, критически важной фигурой становился Тодт. Капитан терпел его не только как совладельца судна, и не только как копейщика от Бога. Тодт умел из случайных головорезов и неудачников, поверивших вербовщикам, в кратчайшие сроки собрать слаженную абордажную команду и никогда не терял управления, несмотря на то что всегда был на острие атаки. По-видимому, в прошлой жизни он командовал чем-то большим, чем несколько десятков приключенцев.
После третьего боевого выхода судовладельцы продали битую, крашеную и подтопленную галеру перекупщику в Генуе, а себе оставили под тем же названием трофейный галиот генуэзской постройки с восемнадцатью скамьями по два гребца. Количество гребцов, а пропорционально и прочего экипажа сократилось в два раза, а сложностей со снабжением и руководством стало с четыре раза меньше. Галиота при такой интенсивности боевых действий и такой удаче хватило на полгода, после чего Тодт и Харон скрепя сердце потратили почти все накопленные средства на примерно такой же, только новый.
Теперь и этот галиот окончательно сгорел и пошел на дно, а экипажу досталась неплохая фуста османской постройки - корабль того же класса и того же размера с поправкой на особенности национального судостроения.
2. Едем в Геную
- Подшаг! Выпад! Ногу дальше! Поворот в бедрах! Рипост! В позицию!
Мэтр Антиллези сурово посмотрел на двоих учеников, рыцаря и его оруженосца.
- На сегодня достаточно. Шаги, шаги и шаги, мессир, - обратился он к рыцарю, - С Вашими руками Вы можете парировать любой удар из любой позиции легким поворотом кисти. Можете поставить на враге крестик и попасть уколом точно в середину.
Рыцарь улыбнулся.
- Если враг будет стоять на месте, - продолжил фехтмейстер, - Ноги Вас все еще подводят. Правильный порядок - выпрямляется рука, когда локоть уже почти прямой включаются ноги, делается выпад, или шаг так, чтоб вначале острие ударило в мишень, а потом нога встала на пол.
- Если я не достану выпадом сразу, любой противник успеет отойти, пока я шагну, - ответил рыцарь.
- Просто не надо было учиться делать неправильно, - строго сказал фехтмейстер, - Если бы Вы потратили столько же усердия на изучение правильных действий, давно бы все получалось.
Рыцарь тяжко вздохнул, сменив выражение лица с удовлетворенного грустное. Фехтмейстер не стал развивать тему и повернулся к оруженосцу.
- А Вам, молодой человек, надо больше заниматься. Техника ног у Вас намного лучше, чем у Вашего дяди. Только помните, что при выполнении укола нельзя опираться оружием на мишень. Надо твердо стоять на ногах, не ища себе точку опоры на острие своего меча, а то в случае промаха в атаке упадете лицом вниз и получите по затылку. Вы весьма способный ученик. Жаль, что не пришли ко мне лет на пять раньше.
- Да я эти пять лет меча не покладал! - возмутился оруженосец.
- Немецкая школа, французская школа, - презрительно пожал плечами фехтмейстер, - Вы бы еще борьбой занялись. Только болонская школа, только длинный меч чего-то стоят в современном мире!
- В Генуе есть достойные учителя болонской школы? - спросил рыцарь.
- Конечно! Мой старый друг Антонио Кокки преподает наше высокое искусство и нобилям из влиятельных семей, и их дорогостоящим телохранителям.
- Опять переучиваться? - спросил оруженосец.
- Благодарите Бога, что нет, - ответил Антиллези, - Антонио истинный болонец, как и я. Вам не составит труда передать ему небольшое письмо от меня?
- Если напишете прямо сейчас, - ответил рыцарь, - Мы выезжаем завтра на рассвете.
Последние два года для Максимилиана фон Нидерклаузиц, графа де Круа были полны событий. Потеряв ногу в Ферроне, он еще легко отделался, потому что мог потерять голову, которую ближайшие пятьсот лет еще не научатся заменять протезом. Доктор Бонакорси, который взялся за послеоперационный уход, не производил впечатления компетентного специалиста. Он не прижигал виски золотом, не варил лису в оливковом масле, не капал на рану кровью клеща, не смешивал бараний помет с лепестками роз... Только промывал рану святой водой, менял повязки и молился о скорейшем заживлении. Все эти процедуры обычно делали монахи, которым доставалось лечить рыцарей не реже, чем врачам. Впрочем, когда речь не шла об оперативном вмешательстве, лечение у монахов с Божьей помощью получалось не хуже, чем у врачей.
Макс был уверен, что хитрый доктор взялся за эту работу только после того, как убедился, что полевой хирург качественно выполнил ампутацию. Еще бы он ее выполнил некачественно, если военные врачи делали ампутации по сто раз на дню. В эпоху холодного оружия к хирургам на стол постоянно попадали раненые, у которых эта самая ампутация большей частью производилась еще на поле брани. Докторам оставалось только дорезать недорубленное и оформить культю.