– Или вот еще, – женщина прокашлялась:
– Ну, и как вам Мандельштам? Правда, мощно сказано? Великий поэт! – Эльвира постучала костяшками пальцев по столу. – Эй, очнитесь. Повторяю: я знаю, женщина на судне – к несчастью, но я не злая, а добрая фея, и видит бог, что не по доброй воле я сюда попала. «Знал бы ты, морячок, для чего я здесь, не маячил бы передо мной своими лоснящимися брюками и застиранной рубашкой и не мечтал о всяком, как юноша перед первой ночью со зрелой развратной женщиной!» – в ее груди начала растекаться теплая река искушения, что всегда говорило о наслаждении, которое она получит на пике предстоящей кульминации ее замысла.
Мастер стоял, скрестив руки на груди, и молча слушал, думая о своем.
«Итак, если второй красивой женщиной была Лидочка, это что же, Бог послал мне третье испытание?» – мастер мельком взглянул на наслаждавшуюся своей красотой и свободой женщину, и от него не ускользнуло, как смело, нагло и решительно смотрит на мир это прекрасное создание природы. Так же, как породистый щенок разглядывает жука или кузнечика, новенькая буфетчица с удивлением и чуть заметной усмешкой изучала его лицо, фигуру, просвечивая, как рентгеном, его тело, кости, мозг, душу и, казалось, даже мысли. Ее голубые, широко открытые глаза говорили: «Ну чего же ты, бравый кэп, ждешь, ведь все так просто, я вся горю, я твоя, не мучай меня, ты ведь мужчина, а я вся в твоей власти и сделаю все, что ты пожелаешь».
«Ох уж эти знойные глаза, излучающие страсть и похоть, как это все знакомо», – Кривец по опыту хорошо знал про их мучительные последствия, которые преследовали его до сих пор тяжелым грузом на душе. А ведь он переживал не за Лидочку, а за себя, и признаться себе в этом ему ой как не хотелось. А что будет с Лидой, с ребенком? Почему она ему померещилась в темноте? Значит, он все же переживает, думает о них. А может, это совсем и не она промелькнула в его затуманенной алкоголем памяти. Капитан попытался вспомнить всех обиженных им и, надо же, не мог припомнить, потому что считал, что каждая из них должна быть благодарна, что сам Кривец когда-то положил на замухрышку глаз и дал дорогу в жизнь.
Что это? Совесть проснулась? Или просто минутная слабость, недостойная такого командира, как Семен Кривец? Если верить словам бывшей любовницы, то ребенок его, но вдруг она нагуляла его с кем-нибудь из экипажа и из меня пытается сделать дурака, эдакого рогоносца-снабженца для воспитания чужого ребенка? Вот этим они всегда берут за горло мужиков. Ну нет, со мной такой номер не пройдет. И кто сказал, что женщина загадка! Да это они сами внушили доверчивому человечеству, что загадочные существа. Вот я уже наперед могу предсказать, понять и истолковать любую из них. Все они пользуются одними и теми же примитивными приемами типа нежного и вкрадчивого голоса, полурастегнутой на груди кофточке, короткой юбчонке, горящих искрящихся глаз… а потом банальная беременность и обычный шантаж, в крайнем случае – истерика. Это инстинкт: захватить породистого самца для продолжения рода. На этом их арсенал не исчерпывается, но даже на эти нехитрые выдумки иногда попадаются вполне достойные мужики.
– Да, Мандельштам знал толк в женщинах, я так думаю, – кэп улыбнулся. – Она, как он сказал, изолгалась на корню, а дуралей несет себя, как жертву палачу. А вы, мадам, раз уже зашли, располагайтесь поудобнее. Так вы говорите, вам кто-то позвонил и пригласил зайти к капитану? Интересно. Я, клянусь, не делал этого, так кто же у нас в экипаже такой шутник? Надо выяснить.
Эльвира откинула блестящие кудри каштановых волос за спину и, слегка изогнувшись в пояснице, обхватила открытые коленки руками и еще раз пробежалась взглядом по фигуре стоящего перед ней мужчины. «Неужели этот нарцисс не может отличить примитивную графоманию от настоящей поэзии? И еще строит из себя интеллигента!». У Кривца от ее надменного взгляда отчего-то похолодело в груди и по спине поползли мерзкие мурашки. Женщина между тем взяла со стола цветной глянцевый журнал с обнаженной девушкой на обложке и начала обмахиваться им, словно веером на приеме в резиденции японского посла.
– Вам жарко, – Семен встал и слегка прикрыл вентиль грелки у переборки. – Может, чего-нибудь выпьете и расскажете мне, кто вы и что вы делаете на моем судне. Я ведь вижу, вы не морской человек.
– Я выпью все, что вы мне предложите, за исключением водки, – Эльвира неодобрительно смерила взглядом литровую початую бутылку водки «Смирновская» и одинокий фужер на журнальном столе. – Вы правы, Семен Маркович, я пришла на флот из бухгалтерии судоходной компании, и это мой первый пароход.
– И чего вам не сиделось в бухгалтерии, голубушка? Там, на мой взгляд, самое место для таких обаятельных дам, а здесь… – он сделал паузу и развел руками. – Ну, вы должны понять, двадцать шесть грубых и не очень моряков, обросших ракушками и морскими водорослями, шторма, качка и прочее. Не страшно? – он достал из холодильника бутылку «Изабеллы» и наполнил высокий фужер. – Выпьем за знакомство!
– С удовольствием. На берегу, я думаю, жить одной не менее страшно и тоскливо, чем на судне, – Эльвира слегка пригубила вино, пробуя эликсир любви на вкус, затем отпила половину и поставила на стол. – Спасибо за гостеприимство, я, пожалуй, пойду, – буфетчица инстинктивно применила очередную женскую уловку. – Мне ваш старпом, смешной такой мальчик, столько наговорил по моим обязанностям, что, кажется, я до конца рейса их не переделаю, – она вновь всматривалась в это красивое, но такое ненавистное лицо капитана.
Неужели не узнал? Но это и к лучшему, ведь она любила интриги и, по сути, в душе мечтала стать недосягаемой авантюристкой и, наверное, писательницей, так как в голове у нее прокручивалась масса сюжетов с образами героев, характеров, с хорошим и не очень концом. И эта авантюрная идея найти и унизить ниже ватерлинии, ниже фекального шпигата Семена Кривца пришла ей еще тогда, двенадцать лет назад, после того как она впервые встретилась с молоденьким Семой на пассажирском судне «Ольга Садовская». В тот памятный год Эля со своей подружкой Лариской Хотько отправились на две недели в круиз «из зимы в лето».
Через три дня после отхода из промозглого предновогоднего Владивостока они попали в жаркое тропическое лето. Море из темно-серого превратилось в изумрудно-голубое, рядом с бортом появились стремительные и веселые дельфины, а летающие рыбы начали падать на палубу, словно им некуда было больше приземлиться. «Садовская» спустилась по параллелям почти до экватора, и стало жарко, как в Сочи в разгар пляжного сезона. Целый день подруги загорали и купались в бассейне, а вечером пили винные коктейли в баре, безбоязненно курили, знакомились с симпатичными парнями и танцевали в музыкальном салоне.
В первый же вечер в баре какой-то парнишка с лукавой улыбкой и прыщавым лицом, как у входящего в период полового созревания мальчика-подростка, подсел к девушкам на свободный стульчик и предложил выпить шампанского. Одет он был в форменную одежду: белоснежная рубашка с золотыми погончиками и темные наглаженные брюки. От него слегка пахло добротным парфюмом и хорошими американскими сигаретами, и это компенсировало его слегка потрепанное, но довольно холеное лицо. Он, очевидно, очень гордился своей формой, так как несколько раз в его нескончаемой бессмысленной трели мелькали вставки, обозначающие его как второго помощника капитана «Ольги Садовской».
Эля сразу заметила белый след от обручального кольца после загара на безымянном пальце правой руки кавалера и тут же просигналила подружке, но та, казалось, уже ничего не хотела видеть, кроме наглой физиономии Семена Кривца. И когда Семен говорил, что он третий человек по значимости на судне и что по щелчку пальцев все здесь закрутится, как он захочет, Лариса верила ему и даже оплачивала счета в баре, потому как к завершению вечера второй помощник сурово глядел на часы и срочно исчезал, чмокнув в щечку свою новую дурочку.
Эльвира не обращала внимания на сладкозвучные речи и, как ей казалось, глупую болтовню их нового знакомого, но вот Лариска слушала его, словно юная сектантка своего наставника, раскрыв в удивлении и восторге рот, обрамленный пухлыми губками. После очередного бокала шампанского она глупо улыбалась и исчезала на ночь из их с Эльвирой двухместной каюты, а появлялась только под утро: разбитая, задумчивая, но счастливая.
Как и полагается в жизни, весь этот любовный роман закончился прозаично и так же внезапно, как и начался. Эля пыталась разговорить подругу, но та отмалчивалась и все сводила в шутку. Через несколько месяцев после круиза Лариска в слезах призналась Эльвире, что залетела, но аборт делать не собирается. Она все еще надеялась, что ее любовь победит и Сема бросит свою старую двадцатичетырехлетнюю жену-уродку, они поженятся и будут счастливы до конца своих дней.
Лариса засыпала Севу телеграммами, звонила по телефону, писала эсэмэски, но будущий муж и отец никак не реагировал на женские притязания его относительной свободы. В конце концов несчастная девушка решилась на аборт, но сроки были упущены, и в роддоме гуманные акушеры ей отказали, пожелав неизмеримо большого и многим недоступного материнского счастья. Что в таких случаях делают незадачливые, убитые горем предательства и невежественные девушки? Правильно, конечно же, они идут за помощью к бабкам-повитухам. Через неделю Ларисы Хотько не стало, а Эльвира, рыдая на могиле рано ушедшей из жизни подруги, поклялась отомстить всем мужикам на свете, и начать она должна была с самого гнусного негодяя – Семена Кривца.
Ох и долог был путь Эльвиры Штурм в капитанскую каюту Семы Кривца, логову развратника и убийцы Семы Кривца, того самого Семушки, который и не догадывался, что сверкающий на закате в лучах октябрьского солнца «женский меч правосудия» уже занесен над его тонкой, как у цыпленка, шеей хоть и косвенного, но детоубийцы, из-за которого исчезли, были вычеркнуты из списка живых две юные жизни.
Сегодня, сидя напротив своей жертвы, Эльвира поняла, что ее план физического унижения и уничтожения подлеца совсем не обдуман, слишком мягок и гуманен, исходя из того, что она узнала перед своим назначением на судно в кадрах пароходства у такого же мерзавца-кадровика Мишы Климакса, с которым ей ради осуществления своего грандиозного плана пришлось переспать, до тошноты сдерживая отвращение от кислого запаха пота его жирного тела и чесночно-гнилостного запаха из прожорливой полости рта с редким частоколом желтых зубов.
В тот вечер Миша разболтался и рассказал Эльвире, что «очередную» буфетчицу списали с «Мандельштама» для дальнейшего препровождения шлюхи на медкомиссию и увольнения из плавсостава по случаю «плохих морских качеств», а попросту непозволительной беременности, как было написано в записке капитана Семена Кривца. В тот момент у Эльвиры начал созревать новый, более изощренный план отмщения. Она заставит этого самовлюбленного жеребца перед уходом в лучший мир пройти через все круги ада, унижение и позор, и только тогда она будет считать свою миссию завершенной.
Между тем капитан уже почувствовал, что вновь оказался в сетях непобедимых женских чар, и бороться с прекрасным, вновь нахлынувшим чувством он не собирался. «Все они, бабы, одинаковые», – стучало у него в голове одна и та же мысль. На любой ее якобы непредсказуемый ход у него найдется с десяток вариантов, чтобы укротить и присмирить любую, самую опытную из них, тем более пока он находится на родном «Мандельштаме», где он является полновластным хозяином и даже в какой-то степени Богом!
– Не торопитесь, – капитан жестом остановил привставшую было с кресла буфетчицу, – я сейчас позвоню старпому, и он по крайней мере до Японии не будет домогать вас со своими вопросами. – Семен взял бутылку и, не спрашивая, долил до краев в бокал с остатками вина. Эльвира усмехнулась: «Неужели ты думаешь, капитанишко, что если я нашла подход к тебе, то не смогу задурить голову малолетнему несмышленышу, которого здесь называют чифом?».
– Вы тоже выпейте со мной, – гостья указала глазами на бутылку «Смирновской». – И мне, если можно, чего-нибудь сладенького.
– Шоколад подойдет? – женщина кивнула.
Семен бодро вскочил со стула и прошел в спальню, где у него стоял пакет, приготовленный Викторией на отход. Она знала слабость мужа к сладкому и потому прикупила ему в универсаме самые изысканные сладости, начиная от шербета и шоколада, кончая мармеладом и простыми леденцами.
Как только мастер исчез в спальне, женщина, как заправская проститутка-клофелинщица, вынула из лифчика пачку каких-то пилюль, высыпала на руку горсть таблеток размером с пуговицу на морском кителе и осторожно опустила их в капитанский фужер с водкой. Колеса мгновенно с тихим шипением растворились, не повлияв на прозрачность божественного напитка.
«Такие таблетки применяются для лечения рака крови и при начальных стадиях онкологических заболеваний, – говорил ей Фима Плейтс, врач-онколог из поликлиники “Водздрава”, – но в больших дозах они опасны, особенно для мужчин. Буквально через несколько часов наступает полная импотенция и потеря иммунитета, быстрое старение организма, помутнение рассудка и в конечном итоге – летальный исход за очень короткий промежуток времени. Это очень дорогое лекарство, красавица», – подчеркнул онколог. Эльвира получила пачку драгоценной фармации лишь спустя полчаса, когда удовлетворила все пожелания и эротические фантазии онколога-сексолога в его кабинете на жесткой кушетке за белой занавеской.
– А вот вам и шоколад, ешьте на здоровье, не стесняйтесь, – Семен стоял совсем рядом, почти касаясь круглым животом лица женщины, и сверху с интересом рассматривал ее тело и реакцию на его заигрывания, но женщина не дрогнула ни одним мускулом лица или шеи, а лишь все с той же надменной улыбкой отломила кусочек темного шоколада и отправила его в соблазнительный рот с трепещущими губами. Семен заглянул в глубокий вырез ее блузки и про себя самодовольно отметил, что даже вон та родинка чуть выше соска уже принадлежит ему. Эльвира подняла глаза и загадочно улыбнулась, давая понять мужчине, что ей приятен интерес капитана к прелестям ее «первого этажа» и не только…
– Давайте все же выпьем, и я пойду. Что скажут члены экипажа? Не успела подняться на борт судна, а уже обосновалась в капитанской каюте. Они за глаза будут называть меня сами знаете как, – Эльвира допила вино и аккуратно поставила фужер на место. – Все, я пошла.
– За вашу красоту, – Кривец поднял бокал, глаза его горели, рука подрагивала, казалось, еще минута, и он кинется на женщину, но Семен умел держать себя в руках до поры до времени и потому залпом осушил бокал и закусил бутербродом жены. – Никто ничего про тебя плохого на этом судне не скажет, пока я здесь хозяин, – Семен неожиданно перешел на «ты». Он взял женщину за руки и повелел встать. Эльвира все с той же улыбкой поднялась из кресла и ощутила прикосновение к своему горячему животу мужской плоти. «Когда же подействуют твои пилюли, онколог чертов, неужели придется прервать представление мягким отказом? Но тогда я не получу того, к чему стремилась столько лет».
«Все, дорогуша, никуда ты от меня сегодня да и на весь рейс не денешься, я тебя заставлю рыдать и смеяться, и ты навсегда забудешь свои надменные ухмылки. Сейчас ты скинешь с себя все свои тряпки, а с ними и всю свою напыщенность…» – Кривец с силой прижал податливое, пахнущее мятой дрожащее тело и легонько прикоснулся губами к тонкой и нежной женской шее.
Как всегда, неожиданно забился в истерическом звоне судовой телефон.
«Черт…» – Семен выдохнул и поднял трубку.
– Капитан слушает, – в трубке царило гробовое молчание. Кто-то на другом конце провода явно нарывался на неприятности. – Говорите быстро, я слушаю.
– Приветик, Семочка, как делишки? Что, решил позабавиться с новой буфетчицей? Не выйдет, я вас сегодня ночью навещу… – в трубке мерзко хихикнул женский голос, и противно заныл гудок отключения связи.