Той ночью они оказались в другом маленьком придорожном мотеле. Само здание было довольно невзрачным и находилось на расстоянии нескольких световых лет от всего шикарного и роскошного, в чем Кроули привык останавливаться, но в настоящее время роскошь была последним, о чем он думал. Чем меньше это заведение походило на то, где Кроули мог бы провести ночь, тем безопаснее для него и Азирафаэля, решил он. Опять же, это решительно не помешало бы ни Небесам, ни Аду найти их, если бы они попытались, но, возможно, это немного усложнило бы их поиски, и это было все, на что Кроули смел надеяться.
Внутри мотель был таким же простым, как и снаружи. Интерьер комнаты, которую они снимали, состоял из довольно простого набора мебели, скорее всего, сделанной ИКЕА, которая была одним из творений Ада, с неизбежным вкладом Кроули в проект. Ему просто нравилось, как люди ругались и спорили, пытаясь понять, как им следует собирать хитрые вещи, носящие непроизносимые названия. Он считал это одной из своих довольно эффективных попыток посеять раздражение в массах, безжалостно предпочитая игнорировать утверждения Азирафаэля о том, что, несмотря на все это, мебель ИКЕА была доступной и надежной, и не все так сложно собрать, как кто-либо себе это представлял. Теперь воспоминание заставило грудь Кроули сжаться; их вечные препирательства, в основном шутливые, как и в последнее время, о том, кто поступил правильно, а кто — нет, их нежные поддразнивания вдруг так остро задели демона. Он яростно сморгнул подступающие слезы, не желая выказывать слабость перед Азирафаэлем — у ангела и так было достаточно забот — не пугаться и не чувствовать себя несчастным. Он не имел права быть слабым сейчас, когда Азирафаэль нуждался в нем, он должен был оставаться сильным ради них обоих.
Бегство по человеческому пути было, как выяснилось позже в тот вечер, припадком, требующим раздражающего количества постоянных размышлений, присутствия духа и сосредоточенности на кажущихся незначительными деталях, которые было так легко упустить из виду для существа сверхъестественного убеждения, которое потратило последние шесть тысячелетий, радуясь роскоши просто придумывать вещи, когда это было необходимо. Приближалась полночь, когда они обнаружили, что в течение дня они не позаботились о нескольких незначительных, но по-человечески важных вещах, таких как смена чистой одежды и разные туалетные принадлежности, оказавшись в этом мотеле без какого-либо другого багажа, кроме гладкого мобильного телефона Кроули и тяжелого кошелька, набитого наличными и кредитными картами на грани разрыва, также Кроули.
К счастью, в ванной было два комплекта полотенец и несколько флаконов с жидким мылом, шампунем и гелем для душа, но это было практически все, и Кроули понял, что если они будут придерживаться своего решения воздержаться от обращения к магии, то им уже не хватит нескольких необходимых предметов. Для начала не помешали бы пижама, запасное белье и зубные щетки. Стоя перед раковиной в крошечной ванной мотеля, положив босые ноги на маленькое прямоугольное коричневое полотенце, служившее здесь ковриком для ванной, Кроули мысленно сделал себе пометку первым делом с утра съездить в ближайший супермаркет или какой-нибудь торговый центр. То есть, если они вдвоем вообще собирались увидеть свет. С неприятным чувством страха в животе Кроули отогнал эту мысль.
Когда он вышел из ванной, Азирафаэль уже лежал в постели, укрытый одеялом, с единственным ореолом кудрей, беспорядочно разбросанных по подушке, видимым сверху. Свет ночника был тусклым, оставляя тени в углах комнаты. Кроули на мгновение остановился в дверях, подозрительно глядя на них, но все казалось таким же тихим и безобидным, как и раньше.
После душа он надел брюки от костюма и рубашку, оба предмета одежды выглядели не совсем безупречно после долгого путешествия, которое они совершили, и без постоянного потока магии, который поддерживал их в хорошем состоянии. Половина кровати, на которой Кроули должен был провести ночь, была пуста, угол одеяла откинут, словно приглашая. Он сглотнул, наслаждаясь зрелищем и гадая, одет ли еще ангел, скорчившийся под одеялом. Затем его взгляд упал на собственную рубашку, ту самую, в которой Азирафаэль был сегодня утром, и брюки, аккуратно сложенные на спинке стула.
Кусая губы во внезапном и почти тошнотворном по своей интенсивности приступе неуверенности, Кроули прошел дальше в комнату. Теперь, когда он увидел одежду Азирафаэля вдали от того места, где в данный момент находился сам Азирафаэль, его разум настаивал на работе в режиме овердрайва, заставляя его крутить и крутить одну единственную мысль в голове, что ангел на самом деле лежал там практически голый. Это было бы так, если бы он — таки не отказался от предосторожности — пусть даже временно — и чудом не надел приличную пижаму.
— Ты не возражаешь, если я… э-э… разденусь? — спросил он у затылка Азирафаэля, чувствуя себя настолько неполноценным, что это было почти комично. Он бы, наверное, рассмеялся, если бы не тот факт, что прямо посреди этого уродливого шоу, внезапно почувствовав себя непростительно взволнованным, не было никого, кроме него.
Азирафаэль полуобернулся и бросил на него довольно странный взгляд, который Кроули не смог разобрать.
— Нет, мой дорогой, — сказал он наконец, тихо и отвернулся.
«О боже», — подумал Кроули, слегка озадаченный и даже немного смущенный. Ну, нет, если он был совершенно честен с самим собой, это было не просто немного. Почему-то он был почти в ужасе.
«Вот идет настоящий чертов искуситель», — продолжал он молча и выключил лампу на тумбочке. Так он чувствовал себя немного спокойнее, когда темнота окутывала его защитным саваном. Расстегнуть рубашку ему тоже не удалось с первой попытки, отчасти из-за того, что в комнате стало совсем темно, а отчасти из-за того, что его руки вдруг вспотели и предательски задрожали.
Что, учитывая все обстоятельства, было просто смешно. Для начала, он был демоном. Он был тщеславен, это было в его должностной инструкции. Он любил свое тело и чувствовал себя совершенно комфортно в собственной шкуре. В довольно редких случаях, когда им с Азирафаэлем приходилось делить комнату в прошлом, он даже делал вид, что иногда переодевается прямо перед глазами Азирафаэля, стремясь взволновать ангела, которым тот, к своему неудовольствию, отказывался стать (то есть он прибегал к этому особому трюку до того, как понял, что влюблен в Азирафаэля. Впоследствии единственным человеком, которого это могло взволновать, был только сам Кроули). Он привык спать голым в своей огромной кровати в Мэйфейре, так что ночевать здесь, все еще одетым в трусы, не должно было приносить большого беспокойства. Хотя, если подумать, в его постели в Мэйфейре явно недоставало некоего полуодетого ангела, съежившегося под одеялом. Ангела, в которого Кроули был так безумно влюблен; ангела, ради защиты которого он пожертвовал бы своей жизнью, он знал; ангела, который свернулся калачиком на боку, отвернувшись от него, выглядевшего потерянным, одиноким и печальным, и снова в его голове всплыла мысль, что все это было неправильно, что все должно было происходить по-другому.
Кроули почувствовал, как его передернуло, когда он спустил брюки по своим длинным ногам, а затем небрежно бросил их на спинку стула с его стороны кровати, воздух в комнате холодил его кожу и заставлял подниматься тонкие волоски на бедрах. Он никогда бы не поверил, что для них обоих так важно не торопить события. Он всегда полагал, что это было главным образом потому, что Азирафаэль был ангелом, который просто требовал, чтобы он был… ну, обязывал его, на самом деле, не сбрасывать одежду и не набрасываться на кого-то, даже если он действительно любил их. Он всегда полагал, что с точки зрения его демонической природы он не должен сталкиваться ни с какими проблемами, связанными с чисто физической близостью с Азирафаэлем, если это когда-нибудь произойдет где-нибудь, кроме как в его лихорадочных снах. Он всегда верил, по-видимому, довольно наивно, что когда придет время, одна вещь, которая, безусловно, придет к нему естественно, будет снимать одежду и брать своего ангела в постель.
Как оказалось, однако, для него лично любовь требовала делать все ее еще медленнее, чем постепенно. Любовь — это не то, во что ты прыгаешь с головой, иначе ты рискуешь быть уничтоженным на ходу. Один шаг за несколько лет, вероятно, было бы неплохо, но после того, что произошло один день назад, не похоже, что у них было даже несколько дней впереди, не говоря уже о годе. Все, чем они, возможно, владели, была эта единственная ночь.
После минутного колебания демон наконец скользнул под одеяло, почти опасливо медленно. Он знал, что на Азирафаэле не было чудесной пижамы, прежде чем у него появился шанс по-настоящему прикоснуться к нему — тепло, исходящее от его тела, ударило Кроули, как товарный поезд, опьяняя и притягивая, и просто невозможно было сопротивляться. Отчасти это была истинная форма Кроули, его рептильная природа, которая притягивала его к источнику тепла на каком-то внутреннем уровне. Другая часть была любовью и желанием, покровительством и собственничеством, которые Азирафаэль вызывал в нем одновременно.
Цепляться больше не казалось такой уж неловкой вещью, этот приступ неуверенности и замешательства ослабил свою хватку на нем ровно настолько, чтобы позволить Кроули придвинуться ближе, пока его живот не прижался вплотную к спине ангела. Тепло — живое тепло — кожи Азирафаэля лишило Кроули дыхания на несколько долгих мгновений, прежде чем он смог восстановить его судорожным вдохом. На долю секунды тело Азирафаэля напряглось — очевидно, он был так же потрясен этой чисто физической близостью, как и сам Кроули, — а затем постепенно расслабилось в все еще робких, но очень интимных объятиях демона.
Осторожно, словно Азирафаэль был каким-то опасным животным, которое могло наброситься на него и откусить голову, Кроули положил руку на обнаженное плечо ангела, тяжело сглотнул и двинулся дальше, почти благоговейно. Он позволил ей скользнуть вниз по плечу Азирафаэля, к его локтю, едва касаясь кожи. Он был гладким, теплым и с намеком на твердость под ним, и Кроули понял, что это была не только магия, с помощью которой вечность назад Азирафаэль орудовал своим пылающим мечом, стоя на страже у восточных ворот Эдема. Под его нежной кожей виднелись твердые мускулы, не особенно заметные после многих лет воровства торта ангела у Кроули в Ритце, но они определенно были.
Едва осмеливаясь дышать, Кроули позволил своей руке продолжить исследование, рискуя пройти дальше по животу Азирафаэля. Ангел — его ангел — действительно немного похудел за последние пару десятилетий, что решительно не делало его похожим на довольно полного, но Кроули обрадовался больше, чем, вероятно, следовало бы, обнаружив, что в области середины тела Азирафаэля осталась какая-то мягкость. Он прижал свою слегка дрожащую руку к изгибу живота ангела, загипнотизированный его движением, когда Азирафаэль задышал, чуть более неровно, чем минуту назад. Закрыв глаза, Кроули уткнулся носом в спутанные кудри Азирафаэля, вдыхая запах, ставший до боли знакомым за шесть тысячелетий их знакомства, но теперь, в этой непосредственной близости, казалось, содержавший в себе какие-то совершенно новые нотки, ароматы кожи, тепла и пота, смешанные с теми, что были известны Кроули как солнечный свет, специи и чай.
Его рука двинулась дальше, теперь все пять пальцев его ладони были прижаты к телу Азирафаэля. Она прошла по обнаженной груди ангела, и когда мизинец Кроули задел сосок, Азирафаэль дернулся от этого прикосновения, плоть у живота тут же затвердела. Тишина комнаты вскоре наполнилась прерывистым дыханием, и Кроули потребовалось довольно много времени, чтобы осознать, что это его собственное, что он на самом деле задыхается в облаке кудрей Азирафаэля, тепло распространяется по его низу живота и паху с пугающей скоростью.
Так вот, некоторые верили, что и ангелы, и демоны были бесполыми, если только они не делали над собой усилие. В какой-то степени это было правдой, поскольку большинство ангелов выглядели довольно андрогинными в своих эфирных формах, а что касается демонов, то было трудно определить их пол, так как по общему принципу было трудно смотреть на большинство из них. Что же касается Кроули и Азирафаэля, то никаких усилий для этого не требовалось. Они оба были размещены здесь на Земле в течение тысячелетий подряд, нося свои человеческие тела, и их тела были определенно мужскими. Вот почему не было абсолютно ничего удивительного в том, что через некоторое время жар, который накапливался в определенно мужских нижних областях Кроули, вскоре превратился в болезненно твердую эрекцию, которая упиралась в спину его ангела, отделенную от кожи Азирафаэля двумя тонкими слоями ткани.
Кроули вздрогнул, чувствуя, как мышцы его живота подергиваются, заставляя его хотеть сильно надавить тазом и потереться об Азирафаэля в бреду, все эти одинокие ночи, испорченные тоской, такой сильной и отчаянной, наконец нашли выход, желание подавлялось веками, заставляя его голову кружиться и зрение плыть. Он не осмеливался, хотя и не знал почему. Насколько он знал, для таких, как он, это может оказаться слишком рано, поэтому он остался там, где был, крепко прижавшись пахом к соблазнительному заду Азирафаэля, но не двигая ни одной конечностью своего тела, кроме исследующей руки.
Он всегда подозревал, что в нем есть место для таких вещей, что он не был полностью лишен способности чувствовать любовь, особенно учитывая количество времени, которое он провел на земле рядом с настоящим ангелом, учитывая все обстоятельства, но хах, они делали это постепенно в течение последних двадцати лет — и сотни сотен до этого — и скорость, с которой все происходило сейчас, казалось, была близка к скорости света. На днях он только гадал, какими пирожными можно удивить своего ангела, чтобы они могли еще немного пофлиртовать, или в какие места он хотел бы пригласить Азирафаэля, чтобы они остались в маленьком пузырьке близости, только вдвоем, чтобы, возможно — только возможно — Кроули мог держать руку ангела и оставлять легкие ласки на его изящных пальцах. Вот до какой степени они осмелились зайти в своих отношениях так далеко, и вдруг Кроули обнаружил, что делит постель с ангелом, оба они были на стадии раздевания, что не оставляло ничего двусмысленного в их отношениях, и Азирафаэль больше не был ангелом, и он любил Кроули, и Кроули знал, на что похожи его поцелуи, и, вдобавок ко всему, само физическое проявление его желания, которое он скрывал веками, теперь совершенно недвусмысленно упиралось в ягодицы Азирафаэля.
Кроули медленно поднес руку к горлу ангела, его большой палец нежно коснулся гортани, и на этот раз ангел задрожал от его прикосновения. Кроули услышал — почувствовал — как он сглотнул, за которым последовал дрожащий вдох, и о, кто-то — что-то — помоги ему, его разум, казалось, был неспособен воспринять все, что происходило со вчерашнего дня, начиная с того ужасного инцидента в Сохо и последующего падения Азирафаэля и заканчивая этим моментом, когда он лежал с ним в одной постели, практически голый, кожа к коже, все еще остро живой и болезненно влюбленный, горящий желанием и отчаянно нуждающийся в том, чтобы Азирафаэль повернулся к нему лицом, взял его, полюбил.
Ангел, правда, этого не сделал, но и не уклонился от прикосновения Кроули, так что демон просто продолжил, любопытство смешалось со страхом, смешанным с желанием, которое было в его сердце. Его рука двинулась дальше, снова к плечу Азирафаэля, по чуть-чуть — в отличие от его собственной, которая буквально вырезалась из его тела — выступающей ключице, снова по груди, по этим неотразимым твердым бутонам сосков, вниз по грудной клетке Азирафаэля и по его вздымающемуся животу, исследуя, изучая, знакомясь с каждой складкой кожи ангела и каждым изгибом его тела. Через некоторое время кончики пальцев Кроули стали быстрыми и уверенными, касаясь, порхая по такой соблазнительно теплой коже, подобно змеиному языку, высовывающимся снова и снова, чтобы почувствовать — попробовать — окружающее, и вскоре дыхание Азирафаэля стало таким же неровным и непостоянным, как у Кроули.