– Знаю, – еле слышно произнесла она.
Прижалась к нему, изогнулась, замерла.
Он почувствовал ее колени и пронзительно ощутил, что хочет эту женщину. Она поняла это, отстранилась, прошептала:
– Не надо торопиться.
Он легонько приподнял ее, усадил в креслице. Сам сел рядом на стул.
– У меня в холодильнике жареные грибы, – сказала она. – Будешь?
– Буду.
– Спиртного нет, Юри. Я же не знала…
– У меня есть, – не дал договорить ей Пилот. – И вот еще что, – достал из внутреннего кармана пачку зеленых, положил ей на колени, – возьми и расходуй. Деньги мои личные и достались мне легко. Трать их бессовестным образом!
– Ты женат, Юри?
– Нет.
– Хочешь, рожу тебе сына?
– Не хочу, Ритуня. Это роскошь при моей профессии.
– Почему?
– Не имею права быть легко уязвимым.
– Но ведь Контора отторгла тебя?
– Подобрала другая, еще пакостней. К тебе она не имеет и не будет иметь никакого отношения.
– Должна я в этот раз в чем-то помочь тебе?
– Не думаю…
Грибы с картошкой напомнили Пилоту мордовскую деревню Журавки. Там он вырос. На деревенском кладбище упокоилась его мать. Там же осталась скрасившая его одиночество румянощекая доярка Раиса, от которой он уехал, даже не попрощавшись.
Пилот и Рита сидели за столом, мирно беседовали, пока взрывная волна не бросила их друг к дружке. И уже позже, когда волна прокатилась мимо, он спросил:
– Где ты работаешь, Ритунь?
– Выдаю зарплату в Верховном суде…
– Н-да! – выдохнул Пилот. – Может, и обращусь к тебе за помощью.
– Я все сделаю для тебя, Юри…
Кузнецов приехал в Таллин на следующий день. Город встретил его дождем. В Прибалтике всегда в эту пору дожди.
Судейские чиновники были сама любезность. Дело о депортации Ручкина предоставили незамедлительно. Слеплено оно было на совесть. Однако обвинительное заключение вызывало вопросы. В нем было несколько ссылок на уголовное дело, заведенное в прошлом году.
– Мне нужно ознакомиться с уголовным делом Федора Ручкина, которое вы рассматривали чуть больше года назад, – сказал он круглолицему председателю.
– Увы! – сочувственным тоном произнес тот. – Оно находится в архиве политической полиции. Но вы не беспокойтесь, я подскажу, как вам поступить. – Судья блестяще говорил по-русски, видимо, окончил московский либо питерский юрфак. – Вы должны написать ходатайство министру юстиции, тот ознакомит с ним генерального прокурора. Дальше – проще: по ступенькам…
Кузнецов словно бы погружался в вату: мягко, глухо и душно.
– Почему уголовное дело находится в политическом архиве? – спросил.
– Вы же популярный у себя на родине адвокат! Прекрасно понимаете, что грань между уголовщиной и политикой размыта. Особенно в России.
– Вы уверены, что я ознакомлюсь с делом до процесса?
– Скажите, в чем сегодня можно быть уверенным?..
Кузнецов возвращался в отель в скверном настроении. Итальянский гонорар удалялся от него семимильными шагами. Стандартные ходы тут не годились. При игре в преферанс хитрецы используют армянский снос. Даже играя с компьютером, он не раз его обыгрывал. Программисты рассчитали, что компьютерный противник будет делать ходы, обусловленные логикой игры. Но не предусмотрели армянских сносов, когда партнер сбрасывает заведомо выигрышные карты. Компьютерный мозг не мог воспринять такого идиотизма и позорно проигрывал. Так и в адвокатской практике. Нестандартный ход ставит обвинителя в тупик.
Да еще этот остолоп, по фамилии Ручкин, умотал в такой ответственный момент в Питер. Один из его приятелей-активистов, поколебавшись, дал Кузнецову питерский телефон. Ручкин оказался у какой-то бабенки с прокуренным голосом.
– Федюнчик! Тебя какой-то адвокат…
«Федюнчик» обещал выехать «в сей же момент», но до сих пор не объявился.
В холле отеля Кузнецова поджидали журналисты.
– Надеетесь выиграть процесс?
Кузнецов взял себя в руки. Улыбка на такой случай была у него отработана.
– Обязательно, – бодро ответил он.
– На чем основан ваш оптимизм?
– Я был бы плохой адвокат, если бы до процесса выдал вам информацию, способную повредить клиенту.
– Вы виделись с подзащитным?
– Естественно.
– Но его нет в Таллине!
– Кто это вам сказал?
Журналист, задавший последний вопрос, сунул диктофон в карман и куда-то помчался.
– Как вы относитесь к государственному обвинителю? – спросила пухлогубая малышка с цифровым диктофоном.
– Как к человеку, который одну штанину снимает, а другую надевает.
– Поясните.
– Попробуйте и поймете.
– Что вы можете сказать о нашем демократическом парламенте?
– Что можно сказать о слепом, который смотрит в микроскоп? Но это мое сугубо личное мнение…
Продравшись сквозь толпу журналистов, Кузнецов наконец оказался в своем номере. Принял душ, улегся на кровать с намерением разложить все по полочкам. Прикрыл глаза, и в полудреме перед ним вдруг замаячило холеное лицо генерала-диссидента Калугина. Тогда Кузнецов только что основал частное адвокатское бюро и защищал интересы опального генерала. Совет министров агонизирующего, но еще великого государства лишил его званий, наград и даже пенсии. Об этом свидетельствовали выписки из протокола заседания Совета министров, подписанные Плачущим Большевиком. Генерала обвинили в том, что он разгласил в западной прессе служебные тайны.
Кузнецов понимал, что строить защиту на доказательствах «Тайна – не тайна» практически бесполезно. Надо было искать нестандартный ход.
Он прикидывал так и этак, пока у него в голове не промелькнула мысль: а было ли, вообще, заседание Совета министров?
Раздобыл список министров и сочинил депутатские запросы. Была у него знакомая депутатша Алина, попавшая в последний державный парламент на митинговой волне. Очень уж гневно она ниспровергала всех и вся.
Раздобыл список министров и сочинил депутатские запросы.
Депутатша приняла его в отделанном дубовыми панелями кабинете.
– Давайте глянем, что вы раскопали про товарищей, – последнее слово прозвучало в ее нежных устах как ругательство. – Так. «Министру деревообрабатывающей… Почему не присутствовали на заседании 22 июля с.г., где обсуждался вопрос о строительстве Байконурского деревообрабатывающего комбината… С уважением…» Он что, на самом деле не присутствовал?
– Увы! – сымпровизировал Кузнецов.
– Информация что надо! – прищурила она глаза. – Спасибо, Боренька.
– Это еще не все прогульщики. Вот, – протянул ей стопку листов с запросами.
– Тоже не были на заседании?
– Не были.
– Вот она, совковая действительность, – негодующе произнесла депутатша. Кстати, почему в запросах обозначен какой-то посторонний телефон?
– Это один из моих телефонов. Я беру на себя функции вашего помощника.
– Какая честь! – жеманно улыбнулась депутатша.
– Я соберу для вас всю информацию, а вы с блеском озвучите ее…
Первым позвонил по телефону помощник деревообрабатывающего министра.
– На Байконуре деревья не растут, и строить там комбинат – идиотизм. И заявляю вполне ответственно, что 22 июля не было никакого заседания.
То, о чем помощник заявил ответственно, было самым важным.
– Запрос зарегистрирован, – ответил Кузнецов, – потому пришлите, пожалуйста, за подписью министра официальный ответ.
– Нет проблем. Но вы намекните своей шефине, что нехорошо отрывать занятых людей от дела подобной чепухой…
О том, что в означенный день не было никакого заседания Совета министров, сообщили еще шесть министров. Значит, и протоколы, и выписки из них – сплошная липа. На этом он и построил защиту.
Представитель правительства пытался на судебном заседании оспорить первый министерский ответ, но после зачтения остальных растерялся и выглядел довольно убого. Судьям ничего не оставалось, как удовлетворить его иск.
Иностранные журналисты торопливо передавали сообщения в свои агентства. Кузнецова и Калугина поздравляли российские политики – те, что пришли вместе с Меченым.
На другой день Кузнецов удостоился чести быть принятым Плачущим Большевиком. Премьер долго и грустно разглядывал его, затем произнес:
– Жаль, что такие умные люди, как вы, переходят в стан врагов государства, – и отпустил его усталым и брезгливым жестом.
Генерал и самому Кузнецову не нравился, впрочем, как и многие другие клиенты. Но генеральский гонорар был очень даже нелишним в те дни. Наличие валюты у Калугина, отсудившего у государства пенсию, Кузнецова не удивило. За интервью в западной прессе генералу заплатили немало…
В деле Ручкина тоже должен быть тайный, никем не обнаруженный ход. Надо только найти его, а потом на белом коне в Рим.
Федор Ручкин оказался суетливым, говорливым и полным собственной значимости человеком.
– Извините за задержку, – произнес он, появившись в номере отеля. – Встречался с правозащитниками.
Он напомнил Кузнецову майора Лепешкина первых лет перестройки, крикливого, красующегося даже перед самим собой, пробившегося на скандалах в комиссию по разгону армейских политорганов.
– Мы с Лепешкиным вместе в академии учились, – горделиво подтвердил мысли адвоката Ручкин. – Будили творческую мысль во времена застоя.
Кузнецов прервал его:
– Расскажите, в чем состояло обвинение по вашему предыдущему делу. Как звучало постановление суда. В формулировках будьте как можно точнее.
– Меня обвинили в разжигании межнациональной розни. – Он сделал паузу. – А я обвинил эстонские власти в дискриминации русскоязычного населения. Я отсидел почти полгода.
– Вы были задержаны на двенадцать суток.
– И полгода сидел на подписке о невыезде.
– Вернемся к постановлению суда. Как оно сформулировано?
– Разве запомнишь всю их абракадабру! В общем, оправдали. А теперь требуют депортации. Меня, прожившего в Таллине большую часть жизни!
Ручкин говорил, будто выступал с трибуны. Кузнецов перестал его слушать. В этом деле он был не помощник. Защищать надо не его, как личность, а общину в его лице.
– Мой совет вам, Федюнчик, – не удержался на прощанье от шпильки Кузнецов, – на все вопросы в ходе процесса отвечать односложно: да, нет. Никаких лозунгов и заявлений для прессы. В этом случае ваша фамилия прозвучит на весь мир, беру задачу на себя.
Ручкин даже изменился в лице от такой приятной перспективы.
– Во всем буду следовать вашим указаниям, товарищ адвокат…
Кузнецов сидел в кафе отеля, когда почувствовал, что кто-то на него смотрит. Скосил глаза направо и увидел высокую блондинку, разглядывающую его с неподдельным интересом. Поймав его взгляд, она мило улыбнулась, поднялась, подошла к столику.
– Не будете возражать, если я составлю вам компанию?
Он хотел буркнуть: «Буду!», но что-то остановило его.
– Садитесь.
И тут же понял, что остановило. Чем-то она походила на Надежду Васильевну, только повыше ростом. Горькой складкой у рта? Длинной шеей?..
– Закажите мне что-нибудь выпить.
Кузнецов подвинул ей меню:
– Заказывайте.
Она спросила:
– Презираете?
– Нет. Понимаю.
– И что вы понимаете?
– Каждый зарабатывает на жизнь, как может.
– Проницательный вы человек.
– По акценту вы – эстонка. С работой у вас проблем не должно быть…
– Я и работаю.
– Где же, если не секрет?
– В Федеральном суде. Бухгалтером.
Кузнецов ничем не выдал, как екнуло сердце.
Заказ она сделала скромный: фужер «Мартини» и мороженое. Приподняла фужер, не решаясь пригласить Кузнецова к тосту. Он сам взял бокал.
– Как вас зовут?
– Рита.
– Меня – Борис. Выпьем за наше партнерство.
– Шутник вы, господин коммерсант.
Кузнецов улыбался, сам же мысленно раскладывал все возможные варианты. Подсадка?.. Не исключено. Значит, чем больше бессмысленного трепа, тем лучше… Случайность?.. Тогда надо учесть чужие уши: и о деле – только на улице…
Он огляделся. Кафе как кафе. Заполнено на треть. Музыка звучит приглушенно. Танцующих и активно жующих пока нет. За стойкой бара мусолили соломинки две длинноногие девицы и прыщавый юнец с кошелем на поясе. Рядом за столиком ужинал плотный, курносый и скуластый немец с седым ежиком волос. Похоже, потомок русского солдата, переспавшего с немкой по праву победителя.
– Предлагаю для начала прогулку на свежем воздухе, – произнес он.
– Не возражаю.
– Я подожду вас у выхода, – сказала она, поднимаясь с кресла.
Официант рассчитал немца и скрылся за тяжелой портьерой. Бундесверец покинул зал. Кузнецов занервничал, ожидая официанта. Тот появился лишь через восемь минут. Адвокат не стал ему выговаривать. Но потребовал сдачу, чтобы наказать за нерасторопность лишением чаевых. Он не знал, что халдей в его чаевых не нуждался. Их с лихвой компенсировал молчаливый немец за то, чтоб он задержал русского клиента на десять минут.
В вестибюле блондинки не оказалось. Отошла куда-нибудь? Или исчезла, посчитав, что кавалер раздумал гулять по улицам?.. Кузнецов уселся в кресло, взял со столика эстонский журнал, лениво стал перелистывать, ни бельмеса не понимая в текстах. А сам наблюдал за выходом. И все же не заметил, откуда она появилась и как оказалась за его спиной.
– Я и надежду потеряла на прогулку. Не раздумали?
Они шли по ухоженному безлюдному скверику. Идея в голове Кузнецова вызревала. Грехом было не воспользоваться случайным знакомством, даже если блондинка – подстава. Он все равно останется при своих, просто процесс затянется на неопределенный срок. Зато, если вариант сработает, у него появляется шанс.
Он постелил на скамейку газету. Она, не дожидаясь приглашения, села.
– Ну, так что вы имели в виду, Борис, приглашая к партнерству?
На аллее показался прохожий. Старался ступать увереннее, чем получалось, так ходят принявшие на грудь больше нормы и пытающиеся выглядеть трезвыми. Гуляка протопал мимо них. Миновал еще две скамейки и плюхнулся на третью.
Подслушать на таком расстоянии он ничего не мог, даже если б и был в состоянии.
Кузнецов спросил без опаски:
– Значит, вы бедствуете, Рита?
– Увы!
– Хотите заработать триста долларов?
– Для меня это большие деньги. Что я должна сделать?
– Раздобыть телефон секретаря шефа политической полиции. Позвонить из здания суда, когда судьи разойдутся, и произнести по-эстонски текст, который я напишу по-русски. И сразу положить трубку.
– Это все?
– Да.
– Согласна.
– Опять адвокат хочет влезть в дело через задний проход, – проговорил Пилот, выслушав Ритуню. – Рискует мужик, идя на откровенную авантюру.
– Но ты ведь не охотишься за ним, Юри? Он очень приличный человек.
– Успокойся. Не охочусь, а помогаю… Ты никого не заметила в скверике?
– Был там один пьяный.
– Это его охранник, Ритуня.
– С ума сойти можно! Никак бы не подумала… Адвокат знает о нем?
– Нет.
– Ты все такой же, Юри. И игры у тебя те же.
– Другого я ничего не умею. – Пилот виновато улыбнулся. – Номер телефона тебе сложно узнать?
– У председателя есть такой справочник, но мне до него не добраться.
– Я все узнаю сам. И сделаю так, чтобы полицейский шеф отсутствовал, когда ты будешь звонить… Во сколько судьи расходятся?
– Редко кто задерживается после трех.
– Звони, когда разойдутся. А сейчас, извини, я должен переговорить с Ригой. Тебе лучше не слышать этого разговора.
Увидев, как на ее переносицу легла складка, Пилот погладил ее по голове.
– Не надо хмуриться, Ритуня. Но есть вещи, которые лучше не знать.
– Рижский абонент из Системы?
– Нет. Он – Учитель.
Она непонимающе и с немым вопросом глянула на него.
– Мне нужна его помощь, Ритуня. Позвоню и поеду на встречу.