– А я бы вышла за тебя… – не унималась Вика. – Давай попробуем, может что-нибудь и получится?
– А можно подумать? Такие дела так сходу не решаются.
– Я понимаю, не каждый готов такую ответственность на себя взять, извини.
– Тебе не за что извиняться, все будет хорошо! – проговорив это, Сережка склонился и поцеловал Вику. Не потому, что она его попросила. Ему самому так захотелось.
Жар прокатился по всему телу и спустился в низ живота. Так ее еще никто не целовал, такие страстные поцелуи она только в кино и видела. Ей, как и всем обычным девушкам, хотелось, чтобы ее тоже целовали ‒ страстно, нежно, жарко. Наверное, Ванька действительно правду говорил, что не любит ее, а она, дурочка, не хотела в это верить. Сейчас Вика сравнивала себя со спящей царевной, которую принц поцеловал и она проснулась. Сережка словно разбудил ее своим поцелуем ото сна, из которого она сама была не в состоянии выбраться.
Наконец, эмоции улеглись, но Вика все не могла поверить, что это именно с ней происходит. Видимо, не зря она верила, что где-то на этой огромной земле ходит-бродит ее половинка.
– Где же ты так долго был? – прижимаясь к его руке щекой, чуть слышно спросила она.
– Жил на севере с белыми мишками, – шутя, ответил Сережка. Как бы странно это ни казалось, но так спокойно и хорошо ему уже давно не было.
Они шли домой самой длинной дорогой, и каждый из них хотел, чтобы эта дорога не заканчивалась.
Дома их встретили все те же лица. Ванька уже вовсю зажимался со Светкой, так что ему было до фонаря, что творится у Вики на душе: они же расстались. Вике же казалось, что где-то внутри сорвало кран, и теперь слезы текли беспрестанно, а Сергей их вытирал. На этот раз Вика плакала вообще не из-за Ивана, а из-за Олежки, братишки, который служил в армии. «Если был бы он дома, то точно Ваньке морду бы набил!» – подумала она и вспомнила тот самый день, когда брата провожали в армию. Второй раз, потому что первый либо оказался комом, либо Олежке повезло. Вот смеху-то было: мать ему такие проводы отгрохала, слезы неделю лила, а он взял и вернулся. Сказал, что был перебор и теперь только осенью заберут. Как Олежка и говорил, осенью пришла повестка. Мать снова накрыла стол. В этот раз собрались все близкие, выпили и разошлись. Но Олежку это не устроило: он последние деньки на гражданке, так что оторваться надо по полной программе, а куда без любимой сестренки? Вот и подались они во все тяжкие: поперлись домой к тете Тамаре, там хоть на голове стой, никто и слова не скажет. Стопка за стопкой, стали вспоминаться прежние обиды. Вот уже и Вика плачет, но не потому, что брат в армию уходит. За ним она завтра поплачет, а сейчас ей обидно, что любимого с ней рядом нет. Что он в очередной раз от нее отказался. И на этот раз, видимо, всерьез: уже полтора месяца не видятся и все из-за того, что она захотела самостоятельно жить. Ну, надоело ей это общежитие, надоело! Крик, шум, гам! Ни умыться, ни подмыться, а самое главное, хоть десять раз на день убирай, толку никакого! Да еще из-за какого-то Харченко, сожителя свекрови, голодом сидеть? Надоело!
На тот момент Вика именно так считала. Собрав свои вещи, она ушла к матери в надежде, что уже завтра Иван придет и предложит ей снять квартиру. К сожалению, этого не случилось. Баба с возу – кобыле легче! Вот так и закончился их первый, горький опыт совместной жизни, о чем Вика иногда очень жалела, над чем в тот вечер и плакала. Ну, а Олежке под градусом море по колено: решил за все сеструхины слезы Ваньке морду набить. Вот только силы свои не рассчитал ‒ ноженьки пьяненьки не донесли.
– Как же я за ним соскучилась, – еле сдерживая слезы, проговорила Вика. – Был бы он дома…
– Не переживай, скоро придет, – улыбнулась Екатерина и снова присосалась к кружке с водой. – Ох, как хорошо водичка пьется! Хочешь?
Вика мотнула головой.
– Вик, ну хватит, а? Понимаю, неприятно, но не смертельно. Знаешь же поговорку: «Что ни делается, все к лучшему»?
– Знаю. Мне надо было расстаться с ним еще тогда, когда его мамаша повезла меня на аборт, – снова вспоминая весь кошмар, который ей пришлось пережить, Вика шмыгнула носом. – Это надо же такое сказать, что я затащила Ваньку на себя! Герокакила нашли!
– Это кто такое сказал?
– Тетя Роза, маманя его.
– Та может, – Катерина грустно улыбнулась. – Как ты вообще с ним снюхалась? Я помню, он как-то приезжал к нам в гости, а ты от него шарахалась.
…Правду говорят: «Любовь зла – полюбишь и козла!». Но тогда еще Вика не знала, что Ванька козел и полюбила она его не сразу. После их первой встречи около года прошло, прежде чем они снова увиделись. Как-то странно все получилось: Ванькина двоюродная сестра Иннеска сказала, что ее тетушка купила в их деревне дом и уже почти переехала. А на следующий день к ним в «негритянский квартал», где Вика на тот момент обитала, заглянул он и попросил водички. Слово за слово, разговорились… Потом на нее обрушился шквал комплиментов, которые ей, наверное, еще никто не говорил. Ну, а она, дура, развесила уши. Потом Вика и ойкнуть не успела, как Ванька ее поцеловал. С этого все и началось. Какая-то безумная волна страсти захлестнула ее. «А вдруг все получится?» – подумала она и отдалась во власть своим чувствам, которые разбушевались в ней не на шутку. Наверное, впервые в жизни ей не надо было притворяться, а самое главное ‒ не надо было обманывать себя и всех остальных, что Ваньку она любит, как друга. Нет, он ей был далеко не друг! Для нее он тогда был самым желанным мужчиной на свете. Ну и что, что он на несколько лет ее младше? В жизни всякое бывает. И ведь действительно, то, что Иван шел ей навстречу, для нее было хоть и маленькой, но победой!
Благодаря Иннеске они с Ванькой встречались почти каждый день, а потом и вовсе Вика перебралась к Инке: вдвоем легче лямку тянуть. Да, ее никто не заставлял, жила бы дома, там всегда было что поесть. Но разве же в еде счастье? Лучше она будет есть два раза в день, зато будет себя чувствовать полноценным человеком. А Иннеска ее именно так и воспринимала. Да и не только она, но и все Викины знакомые, кроме матери. Мать же к ней относилась как к цветку или к животному: накормлена, чистая, ухоженная. Что еще нужно ее дочери? Только Вике не хотелось мириться с этим! Она такая же, как все! Ну и что, что она на коляске? Такое может с каждым случиться, и что, прятаться теперь в четырех стенах? Она не из той породы, которая сама себя съест своей же жалостью. Вот других она пожалеть может, может даже посочувствовать им. У Иннески все было при себе: ноги, руки да и красотой ее бог не обидел. Копна черных густых волос, большие карие глаза, губы, словно спелые вишни, на щечках ямочки. Грех в такую не влюбиться. Вот именно, что грех.
От поклонников отбоя не было: сегодня один, завтра – другой. А вот счастье… Со счастьем был напряг. Да так, наверно, у всех детей из неблагополучных семей сплошь и рядом такое встречается.
Викину семью тоже нельзя было назвать благополучной. Хоть и мать не пьет, а толку?
Вика тяжело вздохнула, сглотнула противный комок, который то и дело подбирался к горлу и посмотрела на Катерину, которая, несмотря ни на что, сладко посапывала в две дырочки. Вот бы ей так! Но опять перед глазами всплывает очередная картинка.
…Да, какой же дурочкой она тогда была! Ей надо было бежать из дома и чем дальше, тем лучше, а она? Она была очень напугана! Еще бы! Не каждый же день тебе приходиться понимать, что ты беременна. Вика поняла это после двухнедельной задержки. Ей в тот момент показалось, что мир перевернулся с ног на голову. Девушка понимала, что у нее в животе маленькое и в тоже время самое большое сокровище мира, которое уже она любила больше жизни. Только вот полюбит ли его мама? На протяжении двух недель ее мучил один и тот же вопрос, и с каждым днем ей становилось все страшнее и страшнее об этом думать. Но и не думать она не могла. Рано или поздно все равно ей придется обо всем рассказать матери, и вот тогда одному богу известно, что их с малышом ждет.
Однажды Вика поняла, что так больше продолжаться не может! «Убьет – так убьет!» – подумала она, глядя на мать, которая готовила обед. На глаза навернулись слезы, все было решено. Она скажет матери здесь и сейчас, и будь, что будет!
– Мам, у меня будет ребенок.
Светлана посмотрела на дочь непонимающим взглядом.
– У меня будет ребенок, – дрожащим голосом повторила Вика.
– Ты что! Ты что такое говоришь?! – истерично выкрикнула Светлана и врезала дочери пощечину. – Я тебя сейчас убью! Ах ты, сучка такая, дошлялась? И что я с тобою теперь делать буду?! – женщина принялась охаживать дочь полотенцем, но Вика не чувствовала физической боли. Намного больнее ее ранили материнские слова, которые, словно помои, лились из ее рта. – Кто тебя обрюхатил?! Кто?!
– Какая разница?
– Я все равно найду, лучше сама скажи! – задыхаясь от гнева, снова выкрикнула Светлана.
– Меня изнасиловали, – соврала Вика.
– Кто?
– Какой-то мужик, я его не знаю.
– Где?! – продолжала допытывать Светлана.
– Когда я у Инки жила, – снова стала врать Вика. – Какой-то мужик зашел и меня… – горькие слезы покатились по щекам.
– А где все были?
Вика пожала плечами.
– Ну-ну! Давай, говори, – с сарказмом сказала Светлана. – Если не скажешь, я сейчас еду к Инке, потом вызываю милицию и пусть они с вами разбираются!
Через полчаса перепуганная Инка уже сидела возле нее на диване и допытывала, какой такой незнакомый мужик ее изнасиловал. А самое главное, когда. Ведь она никогда не оставалась дома одна! Если ее не было, так баба дома была. Как бы Вику не уговаривали сказать, от кого ребенок, она продолжала стоять на своем: любимых не сдают!
– Вик, если ты не скажешь, то я сама скажу, – не выдержала Инка. Кому же, как не ей, знать, от кого у нее ребенок. Конечно же, от ее братика, черт бы его побрал!
– Что, говорить? – девушка еще раз внимательно посмотрела на Вику, затем перевела взгляд на ее мать, которая ей сейчас напоминала обозленную собаку и готова была всех порвать. А особенно свою дочь и того, кто ей ляльку заделал! И за что ей такое наказание: собственного брата сдавать? Но и молчание тоже не выход.
– Это ведь Ванька?
Вика потупила глаза и отрицательно замотала головой.
– Вик, слушай, хватит врать! Я ведь точно знаю, что это он, – Инка печально вздохнула.
– Вот и пусть он везет тебя на аборт! Твой ребенок мне на х… не нужен! Мне хватает тебя по самое… – Светлана провела рукой по горлу.
– А мне твои! – вскипела Вика. Она прекрасно понимала, что сестренки ни в чем не виноваты. Они ей нужны будут всегда и везде, но мать переходит все границы дозволенного. – Почему их папаша ни хрена не зарабатывает?!!! Живете на мою пенсию!!! И меня же шлюхой называете!!!
Боль острым ножом резанула сердце. Ведь можно сказать, на ее пенсию и живет семья. Ну, Олежка еще в совхозе работает, но там не платят ни шиша. Мать раз от разу калымила, но основной доход ‒ Викина пенсия. В то время одни пенсионеры хоть как-то сводили концы с концами. Именно поэтому мать и забрала Вику из интерната. О чем девушка с одной стороны иногда очень жалела, а с другой… С другой, наслушавшись страшилок, Вика боялась попасть во взрослый интернат.
В реальность ее вернула Катерина, которая, проснувшись, снова потянулась за кружкой.
– Я чё, спала? – чуть слышно проговорила она и опять плюхнулась на подушку. – Вик, может и тебя положить? Отдохнешь, наверно, устала сидеть?
– Я уже привыкла, так что не переживай.
– Ну, как хочешь, а я еще полчасика подремаю, не обидишься?
– С чего бы ради я обижалась, – печально улыбнулась Вика и снова погрузилась в воспоминания.
…Вот уже и Ванькина мать ее отчитывает, мол, он был пьяный, а она этим воспользовалась. Ну да, взяла и положила на себя, потом еще, наверное, помогла штаны снять. А она и сама не знала, что на такое способна! Спасибо, хоть просветили! После обвинений тети Розы Вика взглянула на Ваньку. Сейчас он ей напоминал побитого пса, который, поджав хвост, жалобно смотрел на своего хозяина, на мать. Он готов был на все, лишь бы снова не получить от нее по загривку. Ванька сразу дал понять, что ребенок ему не нужен, а Вика и подавно. Его мама не для того родила, чтобы за какой-то инвалидкой горшки таскать! Так что аборт и только аборт!
Вот так, ни за что ни про что, можно сказать, три родных человека вынесли смертный приговор ее еще не родившемуся ребенку! А главное, за что? Убийц и то милуют, а здесь?
Невыносимая боль рвала сердце на части. Если ее ребенок умрет, она умрет вместе с ним и пусть мамочка своих детей сама воспитывает.
Так решила Вика, завязывая на шее лосины, которые были уже привязаны к батарее. Они здесь никому не нужны!
Вика вытерла слезы и обвела взглядом комнату, мысленно прощаясь с жизнью. Но, по закону всемирной подлости лосины растянулись, и мать вернулась не в нужный момент.
«Вот так всегда: умереть и то спокойно не дадут!» – зарывшись с головой в подушку, глотая горькие слезы, думала Вика,
Потом все было как в бреду: она день и ночь плакала, ругалась с матерью, сестренки от нее не отходили. Мать с боем тащила ее за волосы в ванную, чтобы перед больницей помыть.
На следующий день приехала «Скорая», ее загрузили в машину и сделали какой-то укол, после которого Вике стало все по барабану. Потом была больница, страшное кресло, наркоз и холодные железяки. Все кружилось, двоилось и куда-то плыло.
Проснулась она на кушетке, уже выпотрошенной. Сейчас Вика ассоциировала себя со стручком фасоли. Почему именно фасоли? Просто в детстве они с бабушкой шелушили фасоль, вынимали из стручка зрелые фасолинки, а кожуру выбрасывали. Стручки хотя бы плод в себе вырастили, а она? Она своего малыша позволила убить! Мать же ей сказала, что она ‒ ее опекун ‒ одна вправе распоряжаться жизнью Вики. Что у нее «желтая карточка», и поэтому должна сидеть и молчать в тряпочку! Мать еще и шантажировала ее: дескать, не поедешь ‒ напишу на твоего Иванушку заяву, и отправится он на малолетку! А там, ох, как не сладко, тем более за изнасилование. Хоть Ванька для нее тогда был самой последней сволочью, но ей не хотелось, чтобы его сделали девочкой…
Екатерина, которая уже приоткрыла глаза, снова вернула девушку в реальность. Вика вытерла слезы и натянула на лицо какое-то подобие улыбки, потому что в комнату вошла Анютка.
– Ма-а, я есть хочу, а ты спишь, – прогнусавила она. – Вставай!
– А баба со Светкой где? – зевнула Катерина.
– Не знаю, там одни мужики сидят.
– И Сережка там? – уточнила Вика.
– Да. Мам, вставай я есть хочу!!!
– Встаю!!! Встаю!!! – недовольно рявкнула Катька. – Хлеба с молоком бы поела!
– Пить не надо, – упрекнула мать Анютка.
– Чё сказала? – Екатерина дала дочери подзатыльник. – Еще не выросла, чтобы меня учить!
Выходя из комнаты, она обратилась к Вике:
– Вик, сейчас я скажу мужикам, они тебя вынесут.
– Не надо.
– Нет, дорогая! Ты на сегодня отплакала! И не смотри на меня так, – улыбнувшись, Екатерина скрылась за дверью.
А Вика с трепетом в сердце стала ждать, кто же за ней придет? Сережка? Дядь Коля? Или кто? Под «или» Вика подразумевала Катерину: если мужики не захотят, то она ее вынесет, ей не привыкать. И ведь действительно, не привыкать! Катерина начала ее носить, когда сама была от горшка два вершка. Вика так ясно вспомнила тот день, когда они впервые пришли знакомиться с бабой Дусей, матерью будущего «папы» Володи.
…Был первый день зимы, на улице стояла чудесная погода, под ногами поскрипывал снежок. С небес сыпались белые хлопья и ложились на землю белым пушистым одеялом. Уже начинало смеркаться, со дворов доносился собачий лай. Вика, довольная по уши, сидела в саночках, которые мама с дядей Володей тянули за веревку.
– Мам, еще далеко?
– Не очень. Дочь, ты не замерзла? – заботливым голосом спросила Светлана.