На сердце было очень неспокойно, неужели с Биргером что-то случилось?
Над Новгородом нёсся звон колоколов. Звонила не одна София, к её колоколам один за другим присоединялись все остальные. Горожане выскакивали во дворы, на улицы, оглядывались, спрашивая друг дружку, что случилось. Но долго сомневаться не приходилось, сам звон не оставлял сомнений, что звонят к радости. А радость ожидалась одна — победа войска под рукой князя Александра Ярославича над шведами. Вслед за звоном колоколов по городу разнеслась и эта добрая весть: наши одержали победу!
Не сговариваясь, новгородцы собирались на вечевую площадь перед Святой Софией. От одного к другому передавали услышанное:
— Не просто победили, а побили шведов насмерть!
— Князь Александр оказался разумным, подстерёг шведов, где надо!
— Хорош у нас князь, нечем и попрекнуть!
— Да уж, измыслил, где встретить проклятых, как их побить!
— А и молодец князь! Не допустил шведов до Ладоги, упредил!
Слышав такие слова, боярин Колба морщился, ему совсем не нравилась похвальба князю Александру Ярославичу. А тут стали хвалить ещё и проклятую ижору, мол, вовремя сообщили Ярославичу о подходе шведов! Тут уж боярин не стерпел и так был зол на Пельгусия с его людьми, пробормотал, но так, чтоб слышали вокруг:
— Да что ижора? Шведы сами князя на бой вызвали...
К нему тут же потянулись слушальщики, а ну чего нового скажет?
— Это как на бой вызвали?
Боярин, не думая, что будет потом, уверенно подтвердил:
— Прислал нашему князю их ярл вызов, мол, выходи биться.
Стоявший рядом новгородец подозрительно поинтересовался:
— Если знал, что нападёт, да ждал, чего же побили его?
Колба сообразил быстро:
— Шведы, видно, князя по реке ждали, а тот из леса пришёл.
Вот в этом боярин, сам того не подозревая, оказался совершенно прав. Его слова очень понравились и новгородцам.
— Верно, наш князь ихнего воеводу перехитрил! Не по реке двинул, а из лесу!
— Если ума много, то хоть как изготовься, не осилишь такого!
— Свейский конунг небось похвалялся, нашего князя на бой вызываючи, а Ярославич побил его на Неве, как дитя малое!
— Одно слово: Невский!
Толпа подхватила это слово: Невский!
Никто уже не вспоминал боярина Колбу и его речи. Показалось даже, что так и было: вызвал свейский конунг Александра на бой да был им побит. Александр с войском не успел ещё в Новгород прибыть, а весь город уже был уверен, что шведы вызывали его на бой и были биты из-за хитрости и воинской доблести князя и его дружины! Даже передавали слова того вызова, хотя спроси кого, не ответит, откуда те слова знает. Якобы послы шведов передали слова своего конунга: «Приходи и поклонись, проси милости и дам её, сколько захочу. А если воспротивишься, попленю и разорю всю и порабощу землю твою, и будешь ты мне рабом и сыновья твои».
Сам князь шёл впереди дружины на вороном коне. С малых лет после того въезда в Новгород вслед за отцом вместе с братом Фёдором он полюбил таких коней: белых и вороных. Но белый годился для праздника, а вороной скорее для битвы, тем более что конь и впрямь был хорош. Умён, послушен, крепок и красив!
Сейчас предстоял праздник, но менять коня, сослужившего своему хозяину отличную службу, который не подвёл в тяжёлом бою, не встал на дыбы, когда князь бился против Биргера, Александр ни за что не стал бы. Ласково похлопывая скакуна по крутой лоснившейся от ухоженности шее, князь вспоминал минуты боя. Сейчас, когда прошло уже время и можно думать о нём спокойно, Александр всё не мог понять, как ему удалось отбить страшный удар опытного шведа и самому попасть прямо в узкую щель забрала. Благодарил Бога, а ещё брата Фёдора, что наверняка смотрел на русичей с небес. Благодарил своего ангела-хранителя, ведь этот удар очень помог русичам. Когда Биргера раненым потащили на шнек, на некоторое время шведы потеряли свой пыл, это позволило русичам пересилить многих из них. Главное, не было единого управления огромным шведским войском.
К Александру подъехал Гаврило Олексич.
— Князь, скоро Новгород. Как думаешь, ждут нас?
Князь улыбнулся:
— Конечно, ждут! Столько новгородцев в поход ушли, ясно, что родные беспокойны.
К их разговору присоединился Яков Полочанин:
— Тебе новгородцы благодарны будут не только за победу, но ещё и за то, что жизни родных сохранил. Два десятка погибших для такой битвы совсем малая потеря.
Александр, вспомнив, как новгородцы то благодарили, то изгоняли его отца, проворчал:
— От них дождёшься...
Вдали показались купола Софии и донёсся колокольный звон. Гаврило кивнул в сторону города:
— Слышь, как встречают?
Но князь вдруг приказал... чуть придержать коней.
— Зачем? — изумились услышавшие приказ.
— Подождём расшивы с пешими. Не одним нам хвалу воздавать, они не меньше заслужили.
Согласились все. Действительно встали, поджидая пеших. Вниз по Волхову к Ладоге расшивы пришли быстрее конных, а вот против течения отстали, но не очень, потому ждать пришлось недолго. Дальше постарались идти шагом, чтобы те поспевали. Воевода Миша, завидев стоявших конных, обеспокоился, закричал на берег:
— Случилось что?
Ему ответил сам князь:
— Вас ждём.
— Зачем? — не понял воевода.
Александр рассмеялся:
— Вместе должно в город войти! Всем славы испытать!
У многих пешцев перехватило горло от такой заботы. Они и впрямь понимали, что город высыплет сначала встречать конных, а пока подойдут расшивы, про них и забудут. Но князь такого не допустил, показывая, что и пешее воинство чести заслужило. К тому же на расшивах везли тела погибших, чтобы похоронить со славой.
Новгород действительно встречал, на площади перед Софией было не протолкнуться, все ближние к Детинцу улицы запружены, у ворот Невельской стороны тоже толпы, на Волхове, сколько хватал глаз, ладьи и лодки. Все ждали.
Наконец, раздались крики:
— Едут!
А с реки донеслось:
— Плывут!
Новгородцы бросились кто куда, кто на берег, чтобы встретить расшивы, кто навстречу конным. Князя на его вороном коне готовы были нести к Софии на руках. Конь едва пробивался среди толпы, Александр, смеясь, уговаривал новгородцев:
— Дайте же проехать!
А со всех сторон неслось:
— Невский!
Князь обернулся, ища глазами Якова Полочанина, но на его немой вопрос ответил Гаврило Олексич:
— Тебя, князь, величают! У тебя теперь новое прозвище есть, ты Невский!
У Александра перехватило горло, он мечтал о победе и возвращении со славой, но чтоб так.
У Софии их встретил владыко Спиридон. Князь легко спрыгнул с коня, отдал поводья подскочившему дружиннику и преклонил колено перед архиепископом:
— Бит швед, владыко, бежал с Земли Русской!
Спиридон ответил ему чуть дрогнувшим голосом:
— Ведаю о том, сын мой. Знаю, что людей сохранил, горя матерям не принёс. Заслужил ты эту славу, князь Александр Ярославич, заслужил, чтоб люди тебя Невским величали.
Владыко поднял седую голову, глянул на притихших новгородцев и вдруг громко на всю площадь крикнул:
— Слава князю Александру Невскому!
Толпа подхватила с рёвом:
— Слава!
Князь поднялся с колен, повернулся к новгородцам, стоял, опершись на боевой меч, с глазами, полными счастливых слёз. К нему пробрались мать и жена. Как ни плотно стоял народ, а старую княгиню с молодой пропустили, перед ними расступались, низко кланяясь. Шли две самые дорогие женщины для князя-героя. Одна родила его сама, другая родит ему сыновей.
Феодосия обхватила голову сына обеими руками, прижалась к его лбу, зашептала:
— Спасибо, Саша, спасибо, родной! И от Новгорода спасибо, от всех матерей, что сберёг их детей, и от меня самой, что себя сберёг!
Княгиня Александра просто прижалась к долгожданному мужу и молча глядела снизу вверх в его такое родное и любимое лицо.
А Новгород снова кричал, славя своих героев.
С того дня за ним закрепилось это прозвище — Невский, с ним князь Александр Ярославич вошёл в историю на веки вечные.
Князь появился в своём тереме только к вечеру. Он сам убедился, что все прибывшие в порядке, что погибших отнесли к Софии, чтобы на следующий день похоронить с честью, потом ещё долго говорил с владыкой, рассказывая о встрече со шведами.
— Как мыслишь, князь, не сунутся ещё раз?
Умудрённый летами епископ разговаривал с совсем ещё молодым князем уважительно, как с опытным ратоборцем. Александр задумался, потом покачал головой:
— Думаю, пока нет. Не столько дело в том, что побили, сколько ещё, что меж ними разлад. С берега первыми норвежцы утекли, от шведов отделившись. Да и датчане своих собратьев бросили. Если врозь будут, то нам не так уж страшны.
Спиридон заметил сомнения князя, поинтересовался, что его беспокоит. Александр поморщился:
— На нас не просто свей или норманны с датчанами шли. Они же объединились под святыми знамёнами. Эти успокоятся, другие наползут. Папа Григорий меня предал анафеме, объявил еретиком, потому против новых рыцарей наберёт. А мы сейчас одни, остальным княжествам от татар не отбиться.
Князь заговорил о том, чего сам владыко сейчас говорить не хотел, решил после, уж очень радостно было на душе. Но Александр смотрел требовательно, ему было не до прославления. Подумав: «Настоящий князь!», Спиридон положил прохладную руку на запястье князя:
— Много что тебе сказать могу, но приходи после. Речи те долгие будут, не ко времени сейчас.
Александр чуть улыбнулся:
— Приду, владыко.
Он уже был у двери, когда Спиридон вдруг спросил:
— Князь, а верно, что ты их Биргера копьём сквозь прорезь забрала ранил?
Ярославич с удивлением обернулся:
— Как имя его не ведаю, но рыцаря в самых богатых доспехах ранил.
— Это Биргер, зять короля Швеции, он королевством правит. Эрик Картавый слаб слишком, во всём зятя слушает. Потому, считай, короля побил, — улыбнулся владыко. Он не стал говорить, что имя Биргера ему принёс спешно бежавший с поля боя один из епископов шведского войска. Этот епископ стал священником не так давно, раньше всё больше ходил с купцами, потому и смог по Неве уйти до самого озера, потом до Ладоги, а там уж, неся радостную весть, добрался до Новгорода. Епископ умолял владыку не выдавать, что он был среди нападавших, зато очень многое рассказал и о том, кто принимал в нём участие, и о том, как поход организован. Так что Спиридону много что было рассказать молодому князю.
Сам Александр чуть пожал плечами:
— Что ж, для него хуже!
Глядя вслед высокому — пришлось даже наклониться, чтобы не задеть головой притолоку — и стройному князю, владыко улыбался. Достойного князя вырастил Ярослав Всеволодович, постарался и его боярин Фёдор Данилович, что был кормильцем княжичей. Надо отписать отцу о славе его сына, решил Спиридон и позвал инока, чтобы тут же это и сделать. Есть ли большая радость отцу, чем узнать, что его сына город новым именем величает, данным за победу в бою? Инок старательно наносил на пергамент слова благодарности князю Ярославу Всеволодовичу от Великого Новгорода и лично от его епископа Спиридона за сына, князя Александра Ярославича Невского.
Старая княгиня Феодосия и молодая Александра не могли дождаться, когда же наконец их любимый Сашенька придёт домой. Феодосия с лёгкой улыбкой смотрела на невестку, той, видно, не терпелось обнять мужа, она даже раздражённо постукивала каблучком по полу, нервничала.
— Ну что же он не идёт? Неужели не устал быть со своими дружинниками?
Старшая княгиня возразила:
— Да ведь его не было всего-то десять дён, а ты уж извелась вся.
Александра вздохнула:
— Десять дён, а показались целым годом...
— Привыкай, вся жизнь такой будет. У тебя муж князь, да ещё и новгородский.
Что-то в последнем слове насторожило молодую княгиню, она пригляделась к свекрови, потом поинтересовалась:
— А что с того, что новгородский?
Феодосия внимательно вгляделась в лицо Александры, прикидывая, стоит ли ей говорить или пусть поймёт всё сама. Но решила, что стоит.
— Сашенька, Новгород город своенравный, он с князьями вольно обходится.
Молодая женщина кивнула:
— Помню про то, но ведь Саша герой, его весь Новгород готов на руках носить!
— Ох, детка, сейчас готов, а кто знает, что завтра будет? Князь Ярослав не раз бывал городом обласкан, но и прогнан тоже не раз. Тебе Александр не сказывал, как сначала сидел с братом Фёдором, запёршись, а потом и вовсе бежал из града в ночи, чтоб в тёмную не попасть?
Большие глаза молодой княгини стали просто огромными, она никогда не слышала о таком. Схватила свекровь за руку, попросила:
— Расскажите, матушка!
Пришлось рассказать. А ещё о том, как самого князя Ярослава Всеволодовича то гнали, то звали. Александра какое-то время сидела с раздувающимися от волнения ноздрями, поджав губки. Потом сверкнула своими огромными глазами и объявила:
— Не смогут новгородцы так поступить с князем Александром!
Княгиня Феодосия улыбнулась, невестка готова поколотить новгородцев своими маленькими кулачками, если те обидят её дорогого мужа!
— Дай Бог!
На Новгород уже опустились вечерние сумерки, а в небе даже мелькнула пара звёздочек, когда князь наконец добрался до своей ложницы в тереме. Княгиня-мать уже ушла к себе, хорошо понимая, что молодым будет и без неё о чём поговорить. Только просила поцеловать сына от её имени. Александра обещала с видимым удовольствием. Она сама уже извелась, на сердце даже легла обида, что не торопится муж к ней, не спешит повидать свою ясыньку ненаглядную, как совсем недавно называл. Появились даже недобрые мысли, что, может, появилась у него на сердце зазноба, что кто-то перешёл дорогу молодой жене. А что, так бывало, она много слышала, что князю в дальнем походе может приглянуться какая красавица или опоят его каким зельем... Так и забудет оставленную дома жену.
Княгиню захлестнула волна отчаянья. Что же делать, она не может быть рядом с мужем всякую минуту, не пойдёшь же за ним в поход? Как же тогда быть?
Александра уже была на грани отчаянья, в её глазах появились слёзы, когда князь вошёл в ложницу. Увидев жену, сидящую в полутьме с несчастным лицом, Александр бросился к ней:
— Что, Сашенька, что, ясынька моя? Болит что?
И тут молодая княгиня разревелась в голос. Муж прижал её к себе, гладил светлые мягкие волосы, уговаривал:
— Ну что ты, что? Что случилось? Почему ты плачешь?
Наконец ему удалось вытянуть из Александры несколько слов, сквозь всхлипывания княгиня произнесла:
— Ты... не приходил... долго... я тебе... не нужна-а-а...
Князь расхохотался:
— Голубка ты моя! Да я только о тебе весь день и думал! Только я ведь князь, у меня семья — весь город.
Он покрыл поцелуями такое любимое и родное лицо, уговаривая:
— Как могла подумать, что я тебя забыл? Нет женщины дороже...
Александра вдруг вспомнила о поручении княгини, твёрдо отстранилась. Князь настороженно замер.
— Как нет женщины роднее? А мать?
— Мать другое, пойми. К матери не смей ревновать никогда! — Ему было даже чуть досадно, что умненькая Александра завела такой разговор. Князь не хотел бы, чтоб когда-нибудь между этими женщинами пробежал даже холодок. Но жена продолжила:
— Я не ревную. У меня поручение от княгини.
— Какое? — изумился муж.
— А поцеловать тебя крепко-крепко!
Она обхватила голову мужа, пригнув к себе, и ответила на все поцелуи, которые получила от него. Князь уже не выпустил свою ясыньку из рук.
Позже они лежали, тесно прижавшись друг к дружке, и говорили, говорили. Александра требовала, чтобы князь рассказал всё-всё про поход. Тот рассказывал, но так получалось, что он вроде и ни при чём, то про Гаврило Олексича речь вёл, то о Мише-новгородце, то о своём погибшем слуге Ратмире печалился... Она требовала: