— Очень просто, — ответил он. — К «котёнку» каждой из аркебуз нижнего уровня крепится шнур, все они привязываются к общей верёвке. Я дёргаю за неё, и все аркебузы разом стреляют. Птицы взлетают, и я проделываю то же самое с аркебузами верхнего ряда.
Это было понятно, хотя меня несколько озадачило использованное солдатом слово, явно означавшее детёныша кошки.
— Ясно, — сказал я. — Но как действует сама аркебуза?
— О! — С нескрываемой гордостью солдат подвёл меня к одному из ружей нижнего ряда, опустился на колени и стал показывать: — Вот эту маленькую штуковину мы называем «котёнком».
Штуковина совершенно не походила на кошку и представляла собой кусочек металла в форме полумесяца, выступавший из нижней части задней половины аркебузы. На него можно было надавливать пальцем или, как делалось в данном случае, верёвкой. При этом, видимо, во избежание случайного нажатия, «котёнок» был помещён внутри металлической скобы.
— А эта штуковина, вот здесь — колесо. Оно приводится во вращение пружиной, которую ты не видишь, потому что она спрятана внутри этого замка.
Колесо и впрямь с виду было самое обычное. Точнее, даже не колесо, а колёсико: маленькое, величиной с испанскую монетку и с зубчатыми краями.
— А что такое пружина? — спросил я.
— Узкий листок металла, скрученный в плотный моток вот таким ключом.
Испанец показал мне ключ, а потом этим самым ключом начертил на земле тугую спираль.
— Вот так выглядит пружина. Она имеется в каждой аркебузе, так же как и ключ.
Он вставил свой ключ в отверстие, которое называл «замком», пару раз повернул (я услышал слабый скрежещущий звук) и сказал:
— Вот, колёсико готово вращаться. Теперь взгляни на штуковину, которую мы называем «кошачьей лапкой».
Это была ещё одна маленькая металлическая деталь, на мой взгляд, более похожая не на кошачью лапку, а на голову птицы, зажавшей в клюве камушек.
— Это пирит, — пояснил солдат, указывая на осколок. Слово не было мне знакомо, но камень я знал: мы называли его «ложным золотом». — Теперь мы отводим «кошачью лапку» назад, — (он так и сделал, с лёгким щелчком), — где её удерживает другая пружинка. Потом я нажимаю на «котёнка», колёсико начинает вращаться, а «кошачья лапка» в тот же самый момент ударяет по нему кусочком пирита. Колёсико высекает из камня фонтан искр. Видишь?
Так и произошло, отчего солдат преисполнился ещё большей гордости.
— Но, — робко заметил я, — твоя гром-палка не извергла ни огня, ни дыма.
Он снисходительно рассмеялся.
— Это потому, что я ещё не зарядил аркебузу и не насыпал пороху на «полку». Смотри.
Солдат достал два больших кожаных кисета и из одного из них высыпал мне на ладонь горстку тёмного порошка.
— Это порох. Я засыпаю определённое его количество в дуло, а следом заталкиваю маленькую тряпицу. Потом из другого мешочка достаю картечь.
Он показал мне маленький, прозрачный, словно сделанный из кишок какого-то животного мешочек, битком набитый мелкими металлическими шариками.
— На войне или при охоте на крупных животных мы, конечно, используем тяжёлые круглые пули, — пояснил испанец. — Но для птиц лучше всего подходит то, что называется картечью или дробью.
С помощью длинного металлического прута он затолкал содержимое мешочка в ствол и продолжил:
— И последнее: я насыпаю щепотку, всего лишь щепотку пороху, на «полку».
«Полка» представляла собой маленький выступ возле замка, на который и должны были упасть искры, высеченные при столкновении колеса с «ложным золотом».
— Заметь, — заключил он, — между «полкой» и той частью ствола, куда засыпан порох, существует крохотное отверстие. А сейчас я взведу пружину, а ты надавишь на «котёнка».
Я припал на колено перед заряженным оружием со смешанным чувством любопытства, неуверенности и страха. Но любопытство пересилило: ведь, в конце концов, я пришёл сюда и разговорил этого молодого солдата именно с целью узнать, как действует гром-палка. Поэтому, внутренне напрягшись, я положил палец на крючок, ещё раз пригляделся к «котёнку» и, собравшись с духом, нажал.
Колёсико крутанулось, «кошачья лапка» со щелчком опустилась вниз, брызнули искры, послышался шум, подобный краткому сердитому шипению, взвилось облачко дыма... а потом аркебуза отскочила назад, и я испуганно отпрянул, когда её дуло издало громовой рёв, выплюнув пламя, облако сизого дыма, а вместе с ними, не сомневаюсь, и эти смертоносные кусочки металла, которые именуют дробью или картечью.
Когда я оправился от потрясения и звона в ушах, молодой солдат от души расхохотался.
— Чёрт возьми! — воскликнул он. — Бьюсь об заклад, что ты первый и единственный индеец, который когда-либо стрелял из такого оружия. Только не говори никому, что я тебе позволил. Давай, посмотри, как я заряжаю все аркебузы для следующего залпа.
— Выходит, — сказал я, следуя за ним, — самое главное в аркебузе — это порох. Замок, колёсико, курок — всё это нужно только для того, чтобы сила пороха срабатывала, как ты хочешь?
— Ну, так оно и есть, — подтвердил испанец. — Без пороха не было бы никакого огнестрельного оружия: ни аркебуз, ни гранат, ни кулеврин, ни петард. Вообще никакого огнестрельного оружия.
— Но что же такое порох? — полюбопытствовал я. — Из чего его делают?
— А вот этого я тебе не скажу. Я и так уже весьма опрометчиво разрешил тебе позабавиться с аркебузой. Есть приказ, запрещающий индейцам даже дотрагиваться до оружия белого человека, и за свой проступок я могу понести суровое наказание. Так что насчёт состава пороха даже не спрашивай.
Должно быть, вид у меня был расстроенный, потому что солдат снова рассмеялся и добавил:
— Но открою тебе один секрет. Используют порох, разумеется, главным образом мужчины, для самых разных надобностей. Но вот в изготовление одной из частей смеси вносят свой вклад женщины. Причём вклад, я бы сказал, интимного свойства.
С этими словами солдат рассмеялся и вернулся к своему оружию, а я зашагал прочь. Испанец не обратил внимания на мой уход и не заметил, что щепотка пороха, которую он высыпал мне на ладонь, перекочевала в мой поясной кошель. Не заметил он также и того, что, уходя, я прихватил с земли колёсико — запасную деталь одной из аркебуз.
Со всей этой добычей я, стараясь не забыть ни одной увиденной подробности, поспешил в собор. Уже миновал час вечерни, нотариуса в его рабочей комнате не было, и я надеялся, что мне никто не помешает. Найдя чистый листок бумаги и палочку древесного угля, я начал рисовать «котёнка», скобу, «кошачью лапку», колёсико, спираль пружины...
— Что это ты вернулся сюда в столь поздний час, Хуан Британико? — вдруг раздался с порога голос Алонсо.
Только чудом мне удалось не подскочить и не выказать испуга.
— Всего-навсего практикуюсь в изображении слов, — с ходу придумал я ответ, скомкав бумагу, но оставив её в руке. — Мы с тобой переводим так много работ других писцов, что я побоялся, как бы самому не забыть это умение. Ну а поскольку у меня выдалось свободное время, я пришёл сюда попрактиковаться.
— Это очень удачно, что ты пришёл. Мне бы хотелось кое о чём тебя порасспрашивать.
— К твоим услугам, куатль Алонсо, — отозвался я, надеясь, что не выгляжу настороженным.
— Я только что встречался с епископом Сумаррагой, архидьяконом Суаресом Бегегой, викарием Санчесом Сантовеньей и прочими попечителями храма. Они все пришли к выводу, что пора уже украсить собор более достойными его статуса священными сосудами и прочей утварью. Мы пользовались временным убранством только потому, что вскоре уже будет построен совершенно новый собор. Однако поскольку такие предметы, как потиры, дароносицы, дарохранительницы, кадила и даже более крупные — вроде ширмы для хоров или купели, — нетрудно перенести на новое место, мы сошлись на том, что необходимо обзавестись священными сосудами и прочей утварью, подобающей кафедральному собору.
— Думаю, — сказал я, — ты вряд ли собираешься спрашивать моего согласия по этому поводу?
Алонсо улыбнулся.
— Разумеется, нет. Но ты можешь оказать помощь, поскольку, как мне хорошо известно, бродишь по всему городу и знаешь многих людей. Предстоит работа с золотом, серебром и драгоценными камнями, а я знаю, что твой народ был весьма искусен в такого рода ремёслах. Поэтому, прежде чем послать глашатая, который станет призывать ювелиров с улицы, я решил сперва обратиться к тебе. Вдруг ты посоветуешь нам подходящего мастера?
— Куатль Алонсо, — воскликнул я, радостно захлопав в ладоши, — у меня есть на примете как раз такой человек!
— Тебе знакомо испанское оружие, которое мы называем гром-палкой? — спросил я Почотля по возвращении в приют.
— Да, оно называется аркебуза, — сказал тот. — Во всяком случае, я видел, на что эта штуковина способна. Одна из них пробила насквозь голову моего старшего брата — как будто её пронзила невидимая стрела.
— А как действует аркебуза, ты знаешь?
— Как она действует? Нет, конечно. Да и откуда?
— Но ты ведь искусный, изобретательный мастер. Мог бы ты изготовить аркебузу?
— Изготовить чужеземное удивительное устройство, которое я и видел-то только издалека? Не имея представления о том, из чего оно состоит и как действует? Послушай, друг, ты уже тлауэле или ещё просто ксолопитли?
В науатль имеются два слова, обозначающие различные степени сумасшествия. «Тлауэле» называют буйного, опасного безумца, тогда как «ксолопитли» именуют тихого, безвредного идиота.
— Но скажи, — стоял на своём я, — смог бы ты сработать аркебузу, если бы я показал тебе рисунки с изображением всех деталей, приводящих её в действие?
— Да каким образом ты смог бы сделать такие рисунки? Никому из нас не разрешается и близко подходить к оружию или доспехам белых людей.
— Но мне это удалось. Вот, взгляни.
Я показал Почотлю листок бумаги со сделанными мной рисунками и прямо тут же кусочком древесного угля завершил пару набросков, оставшихся незаконченными из-за прихода Алонсо. Далее последовал подробный рассказ о том, как взаимодействуют детали, заставляющие аркебузу творить своё смертоносное дело.
— Ну что ж, — проворчал Почотль, — по правде сказать, при наличии материала выковать и приладить один к другому все эти крючки и колёсики — дело вполне возможное. Даже не такое уж хитрое. Со всем этим и простой кузнец справится. Если тут и есть задача для мастера-ювелира, то это лишь изготовление тех чудесных штуковин, которые ты назвал пружинами.
— Вот именно, пружины — дело особенное, — подтвердил я. — Поэтому я и решил обратиться к тебе.
— Даже если предположить, что мне удастся раздобыть необходимое количество железа и стали, то с какой стати я должен тратить попусту своё время, корпя над столь сложным устройством?
— Тратить попусту время? — усмехнулся я. — Оказывается, ты занят делом. А мне-то казалось, будто ты только ешь, спишь да бесцельно слоняешься по улицам.
— Пусть так. Но я уже говорил, что не желаю иметь с твоим смехотворным восстанием ничего общего. Это безумие! За незаконное изготовление оружия для бунтовщиков меня и самого объявят бунтовщиком, и мы с тобой оба окажемся прикованными к одному столбу, над одним костром.
— Я не выдам тебя, и если отправлюсь на костёр, то один, — заявил я. — К тому же, в благодарность за аркебузу тебе будет предложена награда, перед которой невозможно устоять. Что скажешь?
Почотль промолчал, глядя на меня с угрюмым недоверием.
— Христиане, — пояснили, — ищут художника, настоящего мастера, способного украсить их собор множеством изделий из серебра, золота и драгоценных камней.
В только что тусклых, унылых глазах Почотля мигом загорелся огонёк.
— Им требуются кубки, сосуды, чаши, светильники, а также множество предметов, назначение которых мне неизвестно. Но все они должны быть прекрасны, великолепны! Мастер, создавший их, оставит наследие для потомков. Конечно, чужеземное наследие, но...
— Но искусство есть искусство! — воскликнул Почотль. — Даже на службе у чужого народа и чужой религии!
— Несомненно, — с удовлетворением подтвердил я. — И, как ты сам заметил, я вроде как в чести у христианского духовенства. Так что, случись мне замолвить словечко за одного несравненного мастера...
— Ййо, аййо, куатль Тенамакстли, ты ведь сделаешь это? Правда?
— Правда. И думаю, что к моим словам прислушаются и эту работу поручат мастеру, которого я порекомендую. И единственное, о чём я попрошу взамен, это чтобы он потратил своё свободное время на изготовление аркебузы.
— Дай-ка, мне надо это как следует рассмотреть! — воскликнул Почотль, выхватив у меня из рук листок с набросками. Он уставился на него и забормотал: — Так... это понятно... нужно только раздобыть металл. — Но тут же осёкся, обернулся ко мне и хмуро сказал: — Объяснив мне, как устроена аркебуза, ты, Тенамакстли, одновременно дал понять, что это оружие способно действовать только при наличии тайного вещества, именуемого порохом. Какой же смысл в том, что я сделаю для тебя оружие, если пороха у тебя всё равно нет?
— Ну, горстка пороха у меня имеется, — возразил я, — и вполне возможно, что, пока ты, Почотль, будешь мастерить аркебузу, мне удастся разгадать состав этого зелья и научиться получать его самому. Тот молодой солдат оказался достаточно болтлив и допустил несколько намёков, способных мне помочь.
— Испанец намекнул, — сказал я Нецтлину и Ситлали, — что к получению этого порошка какое-то отношение имеют женщины. Вносят «вклад весьма интимного свойства» — так он выразился.
Ситлали, услышав мои слова, широко раскрыла глаза. В это время мы трое сидели на корточках на земляном полу их маленького дома и рассматривали щепотку пороха, которую я осторожно высыпал на кусок жёсткой бумаги.
— Как видите, — продолжил я, — на первый взгляд кажется, будто весь порошок серый. Но, действуя очень аккуратно, кончиком пёрышка, я смог разделить его на составляющие и выяснить, что это не единая масса, а смесь крохотных крупинок трёх разных цветов. Чёрного, жёлтого и белого.
— Столько трудов и стараний, — скептически хмыкнул Нецтлин, — а что это тебе дало? Крупинки трёх цветов, а? Это могут быть три вида цветочной пыльцы.
— Нет, — возразил я, — это не пыльца. Мне уже удалось определить два из трёх элементов смеси, просто попробовав их на язык. Чёрный порошок представляет собой не что иное, как самый обыкновенный древесный уголь. Жёлтый — это растолчённое вещество, которое встречается возле жерл вулканов. Испанцы используют его для самых разнообразных целей — сохранения фруктов, изготовления красок или чтобы конопатить щели, например в винных бочках. Они называют его серой.
— Ну, эти два вещества ты раздобудешь без труда, — промолвил Нецтлин. — Только много ли от этого проку, если белый порошок так и остаётся для тебя загадкой?
— Единственное, что я пока могу сказать об этих загадочных крупинках: они похожи на соль, только вкус более резкий и горчит. Что побудило меня принести этот порох сюда, — я повернулся к Ситлали, — так это слова того солдата насчёт женщин.
Она добродушно улыбнулась, но лишь беспомощно пожала плечами.
— Я могу рассмотреть в этой кучке маленькие белые крупинки, но почём мне знать, что это такое? Да и как глаза женщины могут увидеть больше, чем твои, Тенамакстли?
— Может быть, не глаза, — заметил я. — Известно, что в некоторых отношениях женщины бывают гораздо догадливее и проницательнее мужчин. Смотри, я отделю ряд этих крупиц с помощью маленького пёрышка.
Я так и сделал, а потом попросил:
— Попробуй их, Ситлали.
— Это необходимо? — спросила она, поглядывая на крупинки с опаской. Потом она наклонилась вперёд — со значительным усилием, поскольку ей мешал выдававшийся живот, — опустила голову к бумаге и принюхалась. — Я обязательно должна их попробовать? — повторила Ситлали свой вопрос, снова откинувшись на пятки. — Дело в том, что они пахнут, как кситли.