Но, казалось, в скором времени я сумею преодолеть это затруднение. Тогда я ещё не сознавала, что мои успехи достигли своего апогея.
Хотя у нас как всегда не хватало денег, мы радостно отпраздновали Рождество в Лестере. Но я уже упорно размышляла, как закрепить наши достижения.
Меня обеспокоил отъезд Коппини из Англии. Само по себе его отсутствие я встретила с облегчением, но, вместо того чтобы вернуться в Италию, он отправился к Солсбери и Уорику в Кале, где, как мы узнали, заявил во всеуслышание, что весьма недоволен всем происходящим при дворе короля Генриха. Скажите, пожалуйста! На самом деле он имел в виду, что недоволен мною, ибо я презрительно третировала его. Он высказал также предположение, что именно мы несём ответственность за столкновение, которое имело своим следствием объявление лордов-йоркистов вне закона. Для этого у него, естественно, имелись весомые основания. Так как он не располагал никакими доказательствами, мы могли себе позволить проигнорировать это его заявление.
Но то, что папский легат, который, вероятно, мог повлиять на мнение своего хозяина, открыто встал на сторону наших врагов, не могло не вызывать тревоги.
В тот момент, однако, казалось, что всё идёт хорошо. В начале рокового 1460 года Генрих отправился в Лондон и на юг, в очередное паломничество по своим излюбленным монастырям. Я оставалась в Ковентри, среди друзей, намереваясь, как только улучшится погода, вернуться в Чешир, чтобы повидать моих верных солдат и помочь им преодолеть уныние, вызванное поражением в Блор-Хите. Я собиралась выехать в начале июня, но получила от Генриха письмо, в котором он просил меня задержаться на некоторое время, ибо предполагал приехать в Ковентри. Естественно, я согласилась. Между королём и мной установились очень ровные отношения. Мы были мужем и женой; как его жена, я проявила себя Способной и решительной защитницей его королевской власти, к тому же была матерью престолонаследника, родившегося, как он считал, благодаря его усилиям на супружеском ложе, большего он от меня и не требовал. Мы давно уже не спали вместе, но когда оказывались под одной крышей, он всегда выкраивал час, чтобы побыть с принцем и со мною. Вместе с Беллой и Байи, а нередко к нам присоединялись Уэйнфлит и Генри Сомерсет, мы составляли приятную небольшую компанию.
Генрих никогда не посягал на моё уединение; в этом отношении он оказался мне менее близок, чем был бы родной брат. Он понятия не имел ни о моей переписке с Брезэ, ни о каких-либо других шагах, которые я предпринимала для упрочения королевской власти. Разумеется, он знал о моём присутствии при сражении в Блор-Хите и иногда засорял меня за то, что я занимаюсь мужскими делами, но всегда ласковым, дружеским тоном. Если бы в нашей жизни не было никаких потрясений, мы, вероятно, вместе спокойно достигли бы старости, как многие другие семейные пары, которые давно уже преодолели порывы страсти... или, может быть, как и мы, никогда не знали взаимной страсти. Трудно сказать, смогла бы я играть столь пассивную роль на протяжении всей своей оставшейся жизни. Возможно, и сумела бы принудить себя к этому, довольствуясь наблюдением за тем, как мужает мой сын, а впоследствии деля с ним радость коронации и царствования. Но этому не суждено было сбыться.
Я не заслуживаю порицания за то, что старалась навсегда укрепить нашу с таким трудом завоёванную власть. Парламент, сдаётся мне, поступил не слишком-то честно, проголосовав за объявление вне закона вождей йоркистов, но не выделив необходимых средств для того, чтобы завладеть их землями и замками. Было очевидно, что палата общин, стремясь продемонстрировать свою лояльность королю, отнюдь не хотела, чтобы король стал достаточно независим и богат и более в ней не нуждался. Но так как палата общин могла не опасаться, что король употребит излишек богатств на что-либо, кроме строительства ещё нескольких церквей и школ, можно заключить, что если парламентарии и питали какие-то подозрения, то только относительно мена.
Я вынесла всё это хладнокровно, уверенная в прочности моей позиции. Мы с Генрихом провели несколько приятных недель в Ковентри; затем он уехал. Уехала и я, сделав первую свою остановку в Эклсхолле, что в графстве Стаффордшир, откуда в прошлом году я выступила против Солсбери, нисколько не сомневаясь, что мне окажут там радушный приём.
Я прибыла туда 28 июня и тут же получила известие, что за два дня до этого Уорик и Солсбери высадились в Кенте. Сообщение было тревожное, ибо именно жители Кента своим восстанием в 1450 году положили начало распространившейся впоследствии смуте. Это было ровно десять лет назад. Сейчас они снова взялись за старое, но с гораздо более грозным вождём, чем Джек Кейд, даже с двумя вождями.
Естественно, я тут же отправила гонцов к королю и Букингему, спрашивая их, что они намерены предпринять, чтобы подавить это новое-восстание. Но прежде чем я получила от них ответ, пришли ещё более скверные известия. 2 июля, всего через шесть дней после высадки, Уорик и Солсбери были уже в Лондоне, где им оказали самый тёплый приём. Оттуда с большой армией они начали поход на север.
После того как Лондон очутился в кармане у йоркистов, мы оказались в труднейшем за всё царствование Генриха VI положении.
Глава 10
Генрих и Букингем знали о выступивших против них силах и, обосновавшись в Нортгемптоне, собрали свою собственную армию. Туда приехали и мы с принцем Эдуардом. Должна сказать, что осталась очень горда оказанным нам приёмом: солдаты неистово выкрикивали «ура», рыцари с обнажёнными головами стояли на коленях. Кругом были алые розы, и уверена, что, если бы в этот момент злосчастный Уорик напал на нас со своим полчищем, их бы просто разорвали на куски.
Мысленно я уже готовила такую участь этому негодяю. Я знала, что он замышляет, и знала ему истинную цену: в моих глазах он был полным ничтожеством. Я также знала, что его отец всё ещё задерживается около Тауэра, а Ричард Йоркский, самый лучший солдат из этой троицы, ещё не успел подойти. На этот раз я была полна решимости не допустить, чтобы «маленькую женщину» отодвинули в сторону. Слишком часто я позволяла себя третировать в прошлом, и не собиралась повторять подобной ошибки.
Муж принял меня со своей обычной опасливой учтивостью, Букингем — с искренней радостью, явно довольный, что моё присутствие подняло боевой дух войск. Не услышала я даже малейших возражений, когда потребовала, чтобы передо мной расстелили карту и обозначили на ней предполагаемые позиции наших врагов. Сведения о местопребывании Уорика и расположении его войск были немедленно подтверждены: прибыл епископ Солсбери, занявший место несчастного Аскью, который сочетал браком нас с Генрихом и впоследствии был убит повстанцами Кейда, с просьбой о проведении переговоров. Эту просьбу мы сразу же отвергли, и епископ уехал. Но мы поняли, что Уорик и его солдаты находятся всего в нескольких милях от нас, в направлении Лондона.
Я взяла командование а свои руки. Перед нами лежала речушка Нен. На первый взгляд не слишком трудное препятствие, но я очень хорошо помнила, к каким пагубным последствиям привела переправа моих войск через реку в Блор-Хите, на виду у врага, и не хотела повторения этого злосчастного эпизода, тем более что насей раз мы, а не наши враги, имели на вооружении смертоносные бомбарды, ибо Букингем приложил все усилия, чтобы вооружить королевскую армию лучше любой другой.
Я приказала перейти через речку. К вечеру 17 июля армия переправилась на противоположный берег; мы разбили шатры и стали ожидать рассвета. Но я нервничала, что вполне естественно перед битвой, и так как Генрих был, очевидно, намерен провести весь вечер на коленях, молясь о победе, решила пойти к своим верным львам и поговорить с ними.
Солдаты как раз собирались приняться за ужин, когда я прибыла к ним пешком, сопровождаемая только моей, дорогой Беллой, сэром Джоном Фортескью и принцем. Они разразились радостными криками и собрались вокруг меня, один лучник даже предложил мне куриную ножку, которую я изволила, пожевать, запив кружкой эля. Подкрепившись, я улыбнулась им.
— Завтра у нас будет много дел.
Они ответили мне ещё более громкими криками, и, подбодрённая, я произнесла целую речь. Я заверила их, что в моих жилах течёт кровь доблестных королей — не их, разумеется, королей, но я не вдавалась в подробности, — и что я готова разделить с ними и все опасности, и победу. Я напомнила им, что они будут сражаться не только за сына Великого Гарри, но и за сына его сына, — при этих словах Фортескью посадил принца себе на плечи, чтобы все могли видеть своего будущего короля. От их боевых криков, казалось, содрогнулось небо, заколотились сердца йоркистов, блуждающих где-то в ночи.
Могу теперь признаться, что поступила тогда опрометчиво. Но в то время мне показалось необходимым и весьма заманчивым поднять боевой дух солдат. Произнести речь меня подвигнул опыт великих полководцев прошлого, о которых я знала из книг, и прежде, всего достойного восхищения Юлия Цезаря. Не стану скрывать, меня как женщину привлекали не только и не столько воинские доблести великого римлянина, сколько некоторые другие его качества, о которых мы знаем даже по прошествии многих веков. (Впрочем, будь я мужчиной, меня всё равно бы восхищала широта его взглядов на отношения между полами).
Так вот, перед тем как начать сражение, Цезарь всегда обращался с речью к своим легионерам. Так же поступала и Будикка, хотя в конце концов она и оказалась менее удачливой. И оба они, восславляя любовь к отечеству, верность и отвагу, как это сделала я, не забывали посулить в случае победы большое богатство.
Чтобы вселить в моих верных львов неукротимое желание одержать верх в предстоящей битве, я сочла нужным прибегнуть к подобным же посулам. Но зная, что мы располагаем лишь весьма скудными средствами, я не могла обещать им щедрое вознаграждение. К тому же я прикинула, что их вряд ли обогатит разграбление лагеря Уорика; быстро совершая длинный переход, он вряд ли имел при себе что-либо действительно ценное, и его сундук, с сокровищами наверняка остался у отца в Лондоне.
Лондон! Когда я вспоминаю о том, сколько неприятностей и бед причинили мне эти подмастерья, как открыто они выступали в поддержку йоркистов, как забрасывали меня грязью и обвиняли в супружеской измене!..
— Победите в завтрашнем сражении, — сказала я жадно слушавшим меня солдатам, — и перед вами откроется дорога на Лондон. Более того, я обещаю вам, что мы снесём стены этого оплота предателей, а затем я отдам его в полную вашу власть. Лондон, мои друзья, мои верноподданные, мои львы! Вот трофей, который сделает вас такими же богатыми, как Крез.
Как радостно откликнулись они на мой призыв! А я тем временем думала, что Будикка сулила своим воинам не меньшие богатства и выполняла обещания! Но эти слова впоследствии мучительно преследовали меня.
Пока же я была вполне довольна собой. Я знала, что если только Небеса не ополчатся против нас, а принимая во внимание, что Генрих всю ночь молился рядом со мной, в своём шатре, это казалось почти невероятным, мы должны одержать победу. Но как я уже упоминала, трудно сказать, на чьей стороне окажутся Небеса. У меня, можно сказать, был спрятан туз в рукаве; сознавая свои грехи, я знала, что и Уорик не менее грешен, чем я, стало быть, мы уравновешивали друг друга, а значит, и победа и слава по праву должны достаться Генриху.
Но кто может сказать, что происходит за облаками? Откуда нам знать, какой негодяй успел уже протолкаться сквозь толпу святых к самому Господу и стоит по правую от Него руку, что-то нашёптывая Ему на ухо? Нам говорят, что с физической смертью человек не умирает. Возможно, там находится Ричард II, который настаивает, чтобы Господь покончил с узурпаторским правлением Ланкастерского Дома. Возможно также, Папа Евгений напоминает Всемогущему, что Генрих однажды посмел противиться Его воле. Конечно, и у нас найдутся там не менее способные и ревностные защитники: не сомневаюсь, что кардинал Бофор со всей решительностью высказался бы за нас. Но дядя Генри обычно вставал поздно, а 18 июля 1460 года мы встали рано. Может быть, слишком рано для него.
Однако, проснувшись в тот день перед самым рассветом, я не испытывала ни малейшего опасения. Генрих наконец-то уснул, и пока Белла надевала на меня мои латы, я не будила его. Панцирь и лёгкий шлем, какие носят рядовые солдаты, представляющий собой нечто вроде перевёрнутой суповой миски, но с козырьком, чтобы прикрывать глаза от солнца, — таково было моё боевое облачение. Разумеется, я отнюдь не намеревалась принять личное участие в схватке — слишком уж для этого мала — и, конечно, не хотела надевать бриджи или поножи, дабы враги не приняли меня за вторую Жанну д’Арк и не сочли ведьмой, хотя непонятно, почему я так беспокоилась, ведь меня и так уже обзывали всеми мыслимыми бранными словами.
Облачившись в панцирь и шлем, я расположила войска в соответствии со своим планом. Бомбарды я собрала все вместе, приказав установить по обе стороны дороги, по которой должен был подойти Уорик; я предполагала, что именно здесь окажется центр битвы. Военачальники не сочли такое размещение артиллерии разумным, потому что оно никогда прежде не применялось, а все военные — люди консервативные, но я не хотела слышать никаких возражений.
— Уорик почти наверняка будет в самой середине, — объяснила я Букингему. — Мы должны засыпать его и его войска ядрами, а затем двинуться вперёд, и не так уж важно, что будет происходить на флангах.
Он неопределённо покачал головой, Но я по-прежнему не отмела какие-либо возражения. После того как бомбарды заняли боевые позиции, я, принц и Белла — её муж командовал одним из наших подразделений — прошли вдоль всего фронта ланкастерцев, обмениваясь словами со всеми, с кем только могли, и наслаждаясь криками «ура». И тут вдалеке появился лес знамён, и мы поняли, что это йоркисты. Букингем мгновенно превратился в сгусток мужской энергии.
— А теперь отойдите в тыл, ваша светлость, — взмолился он. — Дело предстоит мужское.
— Хорошо, удалюсь, — согласилась я, — но только вон на тот пригорок, откуда намерена командовать сражением. Наблюдайте за моими сигналами. Один взмах флагом означает: «Произведите залп из бомбард», два взмаха флагом: «Армия начинает продвижение вперёд». Понятно?
— Да, ваша светлость. А три взмаха флагом будут означать: «Начинайте отступление».
— Отступления не будет, милорд герцог, — заверила я. — Где король?
— В своём шатре, ваша светлость.
Мы оба остались довольны его отсутствием, и вместе с принцем Эдуардом, Беллой и сэром Джоном Фортескью я отправилась на свой командный пункт. Зрелище, представшее мне, будоражило кровь. Ланкастерская армия была развёрнута более чем на целую милю, фронтом к югу, вдоль дороги и примыкающих к ней с обеих сторон пастбищ. Простые солдаты держали свои копья наперевес, они были в различных одеждах, без доспехов и только в лёгких шлемах, таких же, что и на мне. За ними деловито натягивали тетивы наши лучники в коротких кожаных куртках с закатанными рукавами. Поодаль восседали на своих могучих конях, натягивая поводья, чтобы удержать их на месте, рыцари в боевых доспехах, вооружённые большими мечами и пиками. Тут же, в центре, стояли сгруппированные бомбарды, около них сновали одетые в кожаные шапки и короткие куртки бомбардиры с зажжёнными лучинами в руках; они уже насыпали порох и вставили круглые каменные ядра в дула своих дьявольских орудий.
Над войском реяли флаги и знамёна различных лордов и рыцарей. Я узнала стяги Букингема, Сомерсета, Перси и Эгремона, Шрусбери и Бомонта, Грея Гроуби — при виде его стяга Белла радостно всплеснула руками — и Грея Рэтина. Но, конечно, самое большое знамя — с изображением леопардов — колыхалось над королевским шатром, хотя жаль, что не над какой-либо частью войск. Как я мечтала о наступлении дня, когда мой сын поведёт свою армию в сражение под этим знаменем.
Издалека к нам приближались йоркисты — пёстрое смещение людей, доспехов и флагов. Они как будто не придерживались определённого боевого порядка, поэтому узнать их знамёна, а стало быть, какие лорды там командуют, оказалось невозможно. Ещё едва брезжил утренний свет, и я подумала о том, как всё это будет выглядеть при свете солнца; но, оглянувшись, я поняла, что в этот день мы навряд ли увидим солнце. На востоке в небе клубились чёрные тучи, которые, казалось, приближались к нам, тяжелея с каждым мгновением.