— Я принесу наши плащи, ваша светлость, — сказала Белла и спустилась по заднему склону пригорка к поджидавшим там слугам.
Я не испытывала ни малейшего страха перед приближающимся летним ливнем и мысленно прикидывала расстояние между двумя армиями, намереваясь как можно раньше с помощью пушечного залпа внести смятение и беспорядок в ряды Уорика. К тому же в этом случае мои бомбардиры получали возможность перезарядить свои орудия и повторить залп, если йоркисты продолжат продвижение.
Наконец расстояние показалось мне подходящим.
— Махните флагом, сэр Джон, — сказала я Фортескью.
Он повиновался, но этот сигнал не был сразу замечен моими военачальниками, сосредоточенно наблюдавшими за приближающимся противником. Я решила, что надо подождать несколько минут, чтобы Букингем случайно не принял повторный взмах флагом за два взмаха и не отдал ещё не назревшее распоряжение о наступлении.
Второй взмах был замечен, и бомбардиры получили Приказ открыть огонь. Но в тот момент, когда они собирались это сделать, небеса вдруг разверзлись. Тучи повисли уже у нас над самой головой, и начался ужаснейший потоп, равного которому мне ещё не доводилось видеть. Несколько минут я не могла разглядеть собственной армии и за это короткое время успела промокнуть до костей. Оглушённая стуком тяжёлых капель о мой шлем, я сняла этот раздражающий стальной предмет, и в тот же миг мои волосы прилипли к голове и шее, а платье облепило тело.
Сказать, что я была раздражена этим неожиданным вмешательством в мои дела, значит, ничего не сказать. Я пришла в ярость, ибо поняла, что какой-то мерзейший покойный йоркист, опередив моих заступников, успел что-то нашептать на ухо Всемогущему. Дождь не только вымочил нас с ног до головы, но и потушил лучины бомбардиров. Ливень продлился не более десяти минут; когда же он закончился, я увидела, как мои бомбардиры в полном смятении смотрят на свои лишь чуть-чуть дымящиеся погасшие лучины.
Дождь, разумеется, намочил и тетивы луков, лишив их смертоносной силы; судьбу сражения, очевидно, должны были решить мечи. Но я всё ещё не отчаивалась. Хотя Небеса и ополчились против меня, я не распрощалась с намерением победить и хладнокровно ожидала приближения йоркистской армии. Насколько я могла видеть сквозь дымку, поднимавшуюся над нашими рядами, не проявляли излишнего беспокойства и мои люди.
Как раз в это время Белла возвратилась с нашими плащами, теперь уже совершенно ненужными, ибо снова сияло солнце, заливая всё кругом своим восхитительным светом. Если бы мы имели возможность отложить столкновение хотя бы на час, с тем чтобы подсушить тетивы наших луков и снова зажечь лучины, вряд ли могло быть какое-нибудь сомнение в исходе битвы. Но Уорик, пусть и не блещущий военным гением, отнюдь не был и полным глупцом, а потому, понимая, что настал самый для него благоприятный момент, стремительно повёл свою армию вперёд.
Столкновение двух закованных в броню армий сопровождалось громким звоном и лязгом, лишь иногда заглушаемым криками сражающихся. Со смешанным чувством ужаса и восхищения, волнения и зависти следила я за ходом сражения: вонзались в живую плоть мечи, звенели щиты, люди с криком падали и их тут же затаптывали, знамёна клонились долу и вдруг гордо выпрямлялись. Маленький принц пребывал в таком же возбуждении, как и я, как и Белла, сосредоточенно следившая за флагом мужа. У меня же не было никаких причин беспокоиться за королевское знамя, оно по-прежнему развевалось над шатром, где Генрих, без сомнения, продолжал молиться. Силы были равными, и мои солдаты ни в чём не уступали врагам, отвечая ударом на удар. Я имела все основания верить, что победа будет за нами, если бы через час рукопашного боя Грей Рэтин, да будет его имя навеки проклято, не поступил так, как Троллоуп, только его предательство было направлено не за, а против нас.
Спешу повторить, это был Грей Рэтин, а не доблестный муж моей дорогой Беллы. И я никак не возьму в толк, почему этот мерзавец предал нас. Троллоуп соблазнился, так по крайней мере он сказал, обещанием полного прощения всем, кто оставит дело йоркистов. Тех, кто предавал дело короля, да ещё на поле битвы, не могло ждать ничего хорошего, только всеобщее осуждение.
Но что случилось — случилось. Грей Рэтин командовал почти четвёртой частью королевской армии. И что ещё хуже, видя, что его люди отбрасывают прочь алые розы и во всю глотку вопят: «За Уорика!», оставшиеся на нашей стороне солдаты напряжённо ожидали, не обнаружатся ли ещё перебежчики. Через какое-то мгновение битва была закончена. Ланкастерцы разбежались в разных направлениях.
Моя небольшая компания на пригорке буквально онемела от ужаса. Все лица повернулись ко мне, но я была ещё в большем ужасе, чем другие. Я просто не верила своим глазам. Лично возглавляя армию, да ещё вооружённую бомбардами, я не допускала и мысли о поражении. Даже когда мои бомбарды были выведены дождём из строя, я всё ещё не сомневалась в победе. Но быть преданной каким-то отъявленным подлецом... Именно в этот ужасный момент мой характер, видимо, и приобрёл ту твёрдость стали, которая отличала его впоследствии. Однако я всё ещё оставалась главнокомандующим, хотя и без армий, которой можно командовать.
— Приведите мою лошадь, — приказала я. — Нужно сплотить наших людей.
— Вы только зря погибнете, ваша светлость, — запротестовал Фортескью. — Сражение проиграно. У вас только одна надежда — спастись бегством.
Я злобно сверкнула на него глазами, затем посмотрела вниз, на равнину. И поняла, что он прав: наша армия подверглась полному разгрому. Кроме того, на мне лежала ответственность за принца, который, как и все остальные, был повергнут в смятение таким печальным исходом битвы.
— Король! — воскликнула я.
— Я позабочусь о короле, ваша светлость, — пообещал Фортескью. Он проводил меня к подножию холма и помог мне с принцем усесться на лошадь.
— Ваша светлость, — попросила Белла. — Умоляю вас, позвольте мне найти мужа.
Я не могла отказать ей, но когда нагнулась с седла, чтобы пожать ей руку и поцеловать в губы, моё сердце наполнилось тягостным предчувствием. До того как разразилась эта катастрофа, мы провели вместе много счастливых часов.
— Береги себя, моя дорогая девочка, — сказала я.
— До свидания, ваша светлость, — ответила она, подняв на меня полные слёз глаза.
Наша группа была небольшой: шестеро солдат, две служанки, принц и я сама, да ещё полдюжины Вьючных лошадей, нагруженных армейской казной. Я опасалась, и не без основания, что Генрих может отдать, это важнейшее средство поддержания армии первому же, кто его об этом попросит, поэтому предпочла держать казну при себе. Дальнейшие события, во всяком случае, до некоторой степени подтвердили Мои опасения.
Я знала, что нам не следует ехать в Нортгемптон, и единственным безопасным для нас убежищем являются Чешир и Уэльс. Поэтому мы переправились через Нен и устремились на северо-запад. На следующем холме, однако, опустив поводья, я оглянулась, пытаясь отыскать взглядом Фортескью и короля, но так их и не увидела. Зато мне открылось самое печальное зрелище, какое только можно себе представить. Спасая свою жизнь, мои доблестные львы также пытались переправиться через Нен. Но гнавшиеся за ними по пятам йоркисты разили их налево и направо, те же, кому удавалось спастись от меча, тонули в быстрой реке.
— Мы должны спешить, ваша светлость, — поторопил меня начальник моего эскорта Толбойз.
Я кивнула, слишком опечаленная, чтобы хоть что-нибудь сказать, и мы поехали дальше. Встречные изумлённо глазели на нас, громко спрашивали об известиях с поля битвы, и никто из них не узнавал свою королеву в той забрызганной грязью женщине, что проезжала мимо них: я сняла шлем и панцирь и закуталась в свой плащ. Не решаясь въехать в город, мы купили еды и расположились на ночлег в пустынной роще, надеясь, что Фортескью сможет отыскать наш след. Хотя одежда на спине и подсохла, но неприятно тёрлась о тело заскорузлыми складками, и не было никакой возможности снять её или почистить.
Мы с Эдуардом тесно прижимались друг к другу.
— Мы побьём йоркистов в следующий раз, мама? — спросил он.
— Конечно, — уверила я.
— Когда я стану королём, отрублю им всем головы, — заявил он.
— Конечно, мой дорогой. — В тот миг я была совершенно с ним согласна, но даже я не понимала, как глубоко наше положение ранило этого шестилетнего очевидца происходящих вокруг него событий.
Задремала я только под самое утро, но меня тут же разбудил стук копыт. Охранявшие меня солдаты тотчас вскочили на ноги, опасаясь самого худшего. Но в наш небольшой лагерь въехал один из пажей Фортескью, четырнадцатилетний юноша по имени Джон Комб, и, соскочив с лошади, бросился к моим ногам.
— Ваша светлость, — прорыдал он, — о, ваша светлость!..
Схватив за руки, я подняла его.
— Что с королём?
— Взят в плен, ваша светлость.
Я глотнула воздух.
— А сэр Джон Фортескью?
— Взят в плен, ваша светлость.
— Герцог Букингемский?
— Убит на поле сражения, ваша светлость.
Я не могла поверить своим ушам.
— Граф Шрусбери?
— Пал на поле сражения, ваша светлость.
— Лорд Перси?
— Убит, ваша светлость, так же, как лорд Эгремон и виконт Бомонт.
Всё поплыло у меня перед глазами.
— Спасся ли хоть кто-нибудь из моих лордов?
— Джон Грей Гроуби, ваша светлость.
— Слава тебе, Господи.
— И герцог Сомерсет.
— Сомерсет? — Во мгле сверкнула искорка надежды; из-за Беллы я порадовалась, что Грей спасся, но он не был видным военачальником, строго говоря, не был даже аристократом, всего-навсего младший сын рыцаря, ещё даже не прошедший обряда посвящения. Пусть Генри Сомерсет и молод, он будет следующим главнокомандующим моей армией.
— Где он?
— Не знаю, ваша светлость. Кто-то видел, как герцог и лорд Клиффорд в сопровождении небольшого эскорта направляются на запад.
— На запад? — повторила я с некоторым удовлетворением. Мы встретимся в Уэльсе и соберём новую армию, но нужно добраться до места. Что до короля... Я чувствовала очень мало сочувствия к человеку, который на коленях молится в шатре, в то время как его подданные, и мужчины и женщины, готовятся умереть за него и зачастую в самом деле умирают. Я предположила, что, по обычаю англичан, Генрих будет казнён, и только надеялась, что казнь его окажется не слишком мучительной или унизительной.
Но если мой муж мёртв, это означает, что мой сын — король!
Разумеется, было невозможно скрыть ужасные известия, принесённые молодым Комбом, от моих сопровождающих, они все собрались в кружок, чтобы послушать его, и теперь застыли с мрачным видом. В своём простодушии я полагала, что хмурые взгляды, которыми они обменивались, выражают отчаяние. Я была ещё совсем дитя в своём понимании низости человеческой натуры и даже попыталась подбодрить их.
— Поехали, — сказала я. — И побыстрее, чтобы эти ужасные йоркисты не смогли нас догнать. Как только мы окажемся в Уэльсе, всё переменится к лучшему.
На этот раз они обменялись несколько недоверчивыми взглядами, но всё же свернули лагерь, и мы все, небольшая беззащитная группа, сели на коней. Я решила сначала направиться в Экслхолл в Стаффордшире, где рассчитывала встретить радушный приём и где оставила толстушку Байи и остальных моих фрейлин, когда уехала на войну. К несчастью, йоркисты хорошо знали, что я бежала из Нортгемптона, не хуже они понимали, что именно я была той реальной движущей силой, которая определяла поступки и желания короля. Это было лестно для меня, но одновременно и опасно, потому что йоркисты чувствовали: если им удастся добиться моего пленения, а ещё лучше смерти, то позиции их сильно укрепятся. Им было также известно, что у меня есть дом в Экслхолле и что я, возможно, заеду туда по пути в Уэльс, где только и могла рассчитывать на поддержку.
Я, разумеется, хотела оказаться как можно быстрее в своём уютном доме, где могла бы сменить одежду, сытно поесть и принять горячую ванну. На следующий день, когда мы ехали по большаку около Малпаса, сознавая, что Экслхолл уже совсем рядом, на расстоянии одного дневного перехода, неожиданно увидели перед собой группу всадников. Они, очевидно, патрулировали дорогу и, увидев нас, поскакали в нашем направлении.
Неисправимая оптимистка по натуре, я предположила вначале, что это ланкастерцы. Но молодой Комб узнал их.
— Это флаг лорда Стэнли, ваша светлость.
Я колебалась всего миг. Стэнли, я уже писала об этом, был родственником Солсбери, и перед битвой в Блор-Хите я обращалась к нему за помощью. Не приходилось сомневаться, что он снова предаст меня, точнее говоря, передаст своему тестю. Этого следовало во что бы то ни было избежать.
— Вперёд, — прокричала я, — на юг! Добрый Толбойз, прикройте нас с тыла.
Толбойз, видимо, инстинктивно исполнил моё приказание. Его солдаты схватили луки и пустили несколько стрел в йоркистов, что явно поколебало их решимость. Позднее я узнала, что этими людьми командовал не сам Стэнли, а один из его слуг, человек по имени Джон Клиджер, поэтому они и не проявили той решимости, какую, возможно, проявили бы, следи за ними их господин. Во всяком случае, после короткой схватки они развернули лошадей и ускакали. Мы мчались во весь опор, пока наши лошади не выдохлись. Эдуард, чтобы не упасть, крепко держал меня за талию. Затем, натянув поводья, мы стали поджидать Толбойза, который прибыл, сопровождаемый лишь четырьмя людьми.
— Вы мужественно сражались, Толбойз, — сказала я, удостоив его одной из самых обворожительных моих улыбок, которые внушали пылкое желание даже последним из людей.
Однако он находился в неподходящем настроении, чтобы слушать похвалы, даже от прекрасной женщины, которая к тому же была его королевой.
— Гарри Браун убит, — сказал он.
— Очень жаль, — посочувствовала я.
— Он был моим другом и вот теперь убит.
— Вы можете быть уверены, что он пал за правое дело, — резко парировала я.
Мои слова отнюдь не утешили его, и мы продолжали наш путь в мрачном молчании, чтобы, как обычно, разбить наш лагерь вдали от человеческого жилья.
— Выше голову, — сказала я, — завтра мы будем в Экслхолле.
— И что нас там ждёт, ваша светлость? — спросила одна из двух сопровождавших меня женщин.
— Друзья, надёжное прибежище, тепло...
— Если только йоркисты не опередили нас, — заметил Толбойз.
— В таком случае мы пробьёмся сквозь них, — сказала я как можно более уверенным тоном. — И направимся в Уэльс, где будем в полной безопасности.
— И некоторые из нас будут убиты, — проворчал он. — Ради чего, спрашивается?
— Ради чего? — вскричала я. — Чтобы сохранить жизнь своей королевы. И своего короля, — добавила я, гладя волосы Эдуарда.
Мои люди — я употребляю слово «мои» условно — вновь обменялись взглядами. Затем Толбойз сказал:
— Если король в самом деле пленён и низложен, вы уже не наша королева.
От меня не ускользнуло, что он говорит со мной без должного уважения.
— Никто не может низложить короля, кроме Папы, — заявила я, выражая скорее надежду, чем уверенность. — Если вы опасаетесь, что его светлость убит, то и я тоже. Но в этом случае перед вами ваш король и вам следует оказывать должное почтение его светлости.
Снова колебания и обмен взглядами.
— Он не король, — пробормотал кто-то.
Я посмотрела на них в упор.
— Стало быть, вы, как и Грей Рэтин, изменники? — спросила я, отказываясь поддаться опасению, что мы с Эдуардом, возможно, доживаем последние мгновения нашей жизни.
— Да ладно, — сказал Толбойз, — признайтесь, что это ублюдок Сомерсета. — При этих наглых словах я онемела, тем временем Толбойз понял, что зашёл слишком далеко, чтобы можно было отступить. — Лучше всего покончить с этим, — сказал он.
— Вы же не убьёте её? — спросила одна из служанок.
— Это единственный выход, — настаивал Толбойз.