— Ваша светлость, выдохнул он, — меня послал граф Пемброкский.
— Да? — проговорила я, и мне показалось, будто чья-то ледяная рука стиснула мне сердце: ясно, что этот человек привёз отнюдь не радостные новости. Мне было страшно слышать, какая участь постигла Джаспера Тюдора.
— С нашей армией случилось большое несчастье, ваша светлость, — заикаясь, проговорил гонец. — Несколько дней назад граф, сопровождаемый своим отцом, встретился с йоркистами у Мортимерова креста. Йоркистами, ваша светлость, командовал граф Марч, который, так он утверждает, видел одновременно три солнца. Вдохновляемый этим знамением, он оказался непобедим.
— Мы потерпели поражение? — спросил Клиффорд, как будто это не было уже очевидно.
— Граф Пемброкский вместе с остатками своей армии бежал. Его отец и все пленные лорды отведены в Херфорд и там обезглавлены.
— Оуэн Тюдор мёртв? — пробормотала я, думая, какой эффект произведёт известие о смерти отчима на Генриха.
— И многие другие, ваша светлость. Говорят, что граф Марч, который как наследник присвоил себе отцовский титул герцога Йоркского, объявил, что перебьёт всех знатных ланкастерцев, чтобы отомстить за смерть отца и брата в Уэйкфилде.
Я взглянула на Клиффорда, на какое-то мгновение он побледнел, но тут же разразился громким смехом.
— Этот парень собрался обезглавить нас всех? Но сперва мы подкинем ему несколько голов, чтобы ему было чем поиграть.
Теперь не было уже никакой возможности спасти пленников. Вступись я за них, утратила бы поддержку тех самых лордов, которые помогали отстаивать престол. Стоя рядом с принцем, я наблюдала, как двух злосчастных людей, чья вина состояла лишь в том, что они выполнили свой долг, подвели к плахе и обезглавили.
Примечательно, что я впервые видела, как головы отделяют от тел.
Однако у нас были более важные дела, чем казнь йоркистов. Разгорелся яростный спор: что же делать дальше? Должна открыто признать: в тот момент я отнюдь не играла главенствующую роль как обычно. Я была физически утомлена усилиями последних нескольких дней, а сокрушительный удар, который получила как раз тогда, когда считала, что одержала полную победу, породил ещё и чувство умственного утомления. Разумеется, я утешала себя мыслью, что победа йоркистов — всего лишь булавочный укол, хотя и болезненный, и справиться с этим выскочкой, молодым парнем удастся без труда. Тогда я ещё не имела представления, с каким чудовищем мне придётся иметь дело. Тем не менее меня угнетала мысль, что я не только не смогу отдохнуть, но вынуждена буду немедленно начать ещё одну военную кампанию.
Отвлекало меня от заседания военного совета и беспокойство о Белле. Как я и опасалась, Грей умер всего через несколько часов после посвящения в рыцари. Белла впала в совершеннейшее отчаяние, и я почти ничего не могла сделать, чтобы утешить её. Когда она попросила разрешения сопровождать тело мужа в Гроуби, где его должны были предать земле, я сразу же согласилась. Мы крепко обнялись, расцеловались, и тем же вечером, пообещав, что приедет ко мне в Вестминстер, как только я туда возвращусь, она уехала. Иногда кажется, что мы, смертные, строим свои замыслы лишь для того, чтобы Господь Бог в одно мгновение расстроил их. Я так никогда и не возвратилась в Вестминстер, и прошло более десяти лет, прежде чем мы увиделись с Беллой... К этому времени обстоятельства сильно изменились. Можно даже сказать, что мы с ней поменялись местами.
После отъезда Беллы я тут же легла и уснула как мёртвая. Сон хорошо освежил и мой ум, и моё тело. Я позавтракала, оделась и вместе с принцем Эдуардом отправилась к мужу. Но едва я вышла из дома, который выбрала как своё временное пристанище, как с изумлением увидела, что моя армия собирается в поход. Я, конечно, не собиралась оставаться в Сент-Олбансе, ибо намерена была идти на Лондон... но насколько я могла видеть, моя армия готовилась отправиться в противоположную сторону, на север. Я быстро разослала сквайров с повелением собрать моих военачальников, которые тут же явились.
— Объясните мне, пожалуйста, что происходит? — повелительно спросила я. — Лондон — в той стороне. Туда направился граф Уорик. Там размещается правительство. Куда же нам идти, как не на Лондон?
Генри Сомерсет покачал головой.
— Это невозможно, ваша светлость.
Я пришла в замешательство.
— Но почему?
— К этому времени Уорик, должно быть, уже успел добраться до Лондона, — объяснил Клиффорд.
Его слова усугубили моё замешательство.
— Стало быть, мы должны последовать за ним.
— Мы уже не сможем его догнать, ваша светлость, — сказал Уилтшир. — А он пользуется большой популярностью среди лондонцев. У нас недостаточно людей, чтобы сражаться с целым городом.
— С подмастерьями! — фыркнула я.
— Но с ними герцог Йоркский, — пробормотал кто-то.
— Вы, видимо, говорите о графе Марчском, — отрезала я. — Герцог Йоркский мёртв, и никто не имеет права без согласия короля присваивать себе этот титул.
— Как бы он там ни назывался, ваша светлость, — сказал Клиффорд, — он идёт в Лондон со своей армией, которая пополняется на каждом привале. Двигаясь вперёд, мы рискуем оказаться между Уориком и его лондонцами с одной стороны, и графом Марчским и его людьми с другой.
— Есть и ещё одна причина, которую мы должны учитывать, — сказал Уилтшир. — Шотландцы. Все лондонцы возьмутся за оружие, лишь бы не допустить этих разбойников в город, тем более, ваша светлость, что все помнят о вашем обещании отдать Лондон на разграбление.
В то время я, слишком разгневанная, не сумела как следует осмыслить эти слова, которые, в сущности, означали, что та речь, которую я произнесла перед нортгемптонским сражением, навсегда лишила меня шансов быть принятой в столице.
— Уж не хотите ли вы сказать, джентльмены, что одержанная нами победа бессмысленна? — спросила я полным сарказма голосом.
— Ни в коем случае, — сказал Клиффорд. — Но надо учитывать все обстоятельства. Отойдя на север, мы сможем пополнить наши силы, возможно, объединиться с графом Пемброкским и его валлийцами и, когда будете полной готовности, попытаемся разделаться с Йорком — извините, ваша светлость, с Марчем... и Уориком.
— Значит, вы оставляете им Лондон.
— Сам по себе Лондон не имеет большого значения, ваша светлость. Значение имеет король. А король снова находится с нами. В этом истинная ценность одержанной победы. Сейчас йоркисты-мятежники, с оружием в руках восставшие против своего законного повелителя. Они это скоро поймут и тогда либо разойдутся, оставив дорогу на юг открытой, либо будут стремиться к сражению, которое мы им дадим тогда и там, где и когда хотим сами.
Возможно, я отдохнула не так хорошо, как мне казалось. Я позволила себя убедить, даже не оскорбилась, что о короле говорили так, словно он некий неодушевлённый трофей, ибо именно так оно и было. Я с готовностью признала правоту моих сторонников. Мы с королём ехали впереди армии, и по обеим сторонам дороги стояли многочисленные толпы людей, собравшихся, чтобы приветствовать своего монарха. Возгласы: «Да здравствует Генрих!» перемежались возгласами: «Да здравствует капрал Маргарет», и под наше знамя стекалось множество добровольцев. К тому времени, когда мы достигли Йоркшира, под моим командованием была самая большая армия, которая когда-либо собиралась под знаменем английского короля. Даже и сама точно не знаю, сколько людей выразили готовность обнажить свой меч в защиту нашего правого дела, но по прикидочным оценкам наша армия насчитывала шестьдесят тысяч человек.
Я уже собиралась повернуть обратно на юг, когда мы получили сообщение, что граф Марчский направляется на север, готовый дать нам сражение.
Но это было ещё не всё. Этот девятнадцатилетний юноша питал честолюбивые замыслы, которые шли куда дальше, чем относительно скромные притязания его отца. Соединившись с остатками сил Уорика он вошёл в Лондон, где был радостно принят горожанами. А чего другого от них можно было ждать? Получив такую поддержку, этот полувзрослый преступник созвал парламент и на совместном заседании палаты лордов и палаты общин, поддерживавших дело йоркистов, рискнул претендовать не только на титул герцога Йоркского, но и на английскую корону.
Он выступил против нас как король Эдуард IV.
Глава 12
Мои лорды, разумеется, высмеяли необоснованные притязания молодого Марча, а я напомнила себе, что юноша не был должным образом ни помазан на царствование, ни коронован; объявление о низложении Генриха не имело под собой никакого законного основания. В то же время, должна признаться, меня неприятно поразила дерзость этого поступка. Беспокоило и опубликование Марчем генеалогической таблицы, из которой совершенно ясно следовало, что он обладает куда большими правами на трон, чем мой муж. Но наибольшую тревогу внушал тот восторг, с каким лондонцы заключали его в свои объятья, — уже ходили рассказы о том, что особый пыл проявляли при этом женщины, буквально душившие в объятиях молодого гиганта (шести футов и нескольких дюймов роста), — а также та щедрость, с какой они ссужали ему деньги, в чём почему-то отказывали моему бедному мужу.
Я не могла не поделиться своими опасениями с Генри Сомерсетом, и он разделил моё волнение.
— Наша единственная надежда — сразиться с этим негодяем, разбить его армию и прикончить его самого, — объявил он. — Нечего даже и думать о том, чтобы вести с ним какие-либо переговоры, а тем более проявлять милосердие. Он изменник и мятежник, и не приходится сомневаться, какая судьба постигла бы короля и принца Уэльского, если бы он восторжествовал.
И какая судьба постигла бы меня, подумала я и вздрогнула, вспомнив, что рассказывали об этом распутнике. Как он поступил бы, обнаружив у своих ног прекрасную пленницу? Я только что отпраздновала, если уместно употребить это слово, свой тридцать первый день рождения и должна заметить, что, несомненно, благодаря напряжённой жизни, которую вела вот уже два года, была здорова и физически сильна, а стало быть, и прекрасна, как и в прежние времена.
Я безоговорочно согласилась с точкой зрения Сомерсета. Учитывая, какой потрясающей силой мы в тот момент располагали, необходимо было ускорить сражение.
Было очевидно, что это сражение должно стать решающим; мы все сошлись во мнении, что это будет последний «бросок костей», и сосредоточили усилия на том, чтобы этот бросок увенчался успехом.
В той безрассудной решимости, с которой йоркисты торопились ввязаться в сражение с нами, мы усматривали благоприятное для себя обстоятельство. К тому же Уорик, видимо, стремился восстановить свою репутацию, изрядно пострадавшую от нанесённого ему — и кем, женщиной! — поражения. Лазутчики донесли нам, что граф командует авангардом молодого «короля», чьё возвышение он рассматривает как свой личный триумф. Марч следовал за ним с несколько меньшей поспешностью.
Я разместила свою штаб-квартиру в Йорке и собрала военачальников, чтобы изложить им свои мысли. Я с большим тщанием изучила карту. Меня вновь окружали знатнейшие вельможи Англии, которые под моим знаменем изведали вкус победы, поэтому никто из них не был склонен оспаривать предполагаемую мной диспозицию. Могу добавить, что король Генрих не принимал участия в наших совещаниях; он предпочитал молиться. Я предполагала, что он молится за дарование нам победы, однако воздержалась от каких-либо расспросов.
Предыдущие столкновения с йоркистами многому меня научили. Я участвовала ;— до некоторой степени в роли командующего — в трёх сражениях. В Сент-Олбансе враг придерживался оборонительной тактики, занимая довольно неудачные позиции. Я вынудила его оставить эти позиции и сумела захватить врасплох, во время движения. И в Блор-Хите и в Нортгемптоне моим войскам пришлось пересечь реку, и в обоих случаях это имело катастрофические последствия. Конечно же, оказывали влияние и другие факторы, но в обоих случаях соседство реки катастрофически повлияло на исход битвы.
В десяти милях южнее Йорка протекала река, которая называется Эр. С севера к ней примыкало обширное болото, идеальное место для расположения войска. Я была уверена, что Марч испытывает куда большее беспокойство, чем я, ибо его судьба всецело зависела от того, сумеет ли он утвердить своё право на трон, схватив Генриха и заставив его отречься или убив его, — результат для него был бы один и тот же.
— Следовательно, — объяснила я своим военачальникам, — он будет стремиться к нападению. Если мы расположим линию нашей обороны вдоль Эра, разместив главную часть армии на болоте, то он окажется перед неразрешимой проблемой. Фронтальная атака будет угрожать катастрофой. Поэтому он станет добиваться, чтобы мы изменили свои позиции. Тут-то мы сможем атаковать его как и где хотим. — Я обвела взглядом лица присутствующих и не видела на них ничего, кроме согласия с моим предложением. — Наша полевая штаб-квартира будет здесь, — сказала я и ткнула пальцем в карту, указывая на деревню Таутон, находившуюся в восьми милях южнее Йорка, на краю болота.
И на этот раз я не услышала возражений.
— Милорд Нортумберленд, — продолжила я, — вы будете командовать авангардом, милорд Сомерсет, вам поручаются главные силы. А вы, Клиффорд, получите под начало кавалерию и станете патрулировать берег реки.
— А где будете вы, ваша светлость? — спросили они.
— Я буду с герцогом Сомерсетским.
Тут они запротестовали, и мне, как обычно, пришлось укупить. Я хорошо понимала, что забота о моей безопасности и в самом деле могла отвлекать военачальников от их главной задачи — сражаться с врагом; к тому же; распорядившись об изначальной диспозиции, я уже не могла влиять на ход самого сражения, во всяком случае в его ранней стадии. Но в Таутоне была достаточно высокая колокольня, и с этого наблюдательного пункта открывался вид на все окрестности. Имея в своём распоряжении группу дюжих ординарцев, я могла через них передавать команды всем, кому сочту необходимым, и более эффективно влиять на ход сражения, чем если бы находилась в самой его гуще. В Нортгемптоне, во всяком случае, находясь на возвышенности, я действовала вполне удачно, пока не разразился этот проклятый ливень. Итак, я согласилась.
Боюсь, что даже после шестнадцатилетнего пребывания на троне в этой сумрачной стране, я так и не поняла как следует всей непредсказуемости английской погоды. Разумеется, ни один уважающий себя континентальный полководец не станет проводить военные кампании зимой. Дядя Шарли всегда делал перерыв с октября до апреля, а такие великие воители, как Генрих V, Эдуард III, или Чёрный Принц, высаживались во Франции лишь в самый разгар лета.
Но в этой войне были отброшены все общепринятые обычаи; сражение под Уэйкфилдом состоялось в декабре. Две битвы произошли на февральском снегу, но март оказался ещё холоднее, чем предыдущие месяцы. И всё же, даже когда небо затянули тёмные тучи, никто не ожидал снежной бури.
Получив донесение о приближении Уорика с его авангардом, я приказала своей армии выступить на исходные позиции, а сама пошла к королю. С тех пор как увиделись снова, мы ни разу не спали с ним вместе; Генрих отринул все плотские помыслы, а у меня хватало других забот, к тому же я не испытывала ни малейшего желания разделить с ним ложе, зная, что из этого всё равно не выйдет ничего хорошего, одни неприятности. Однако он оставался королём Англии, и это его армией я командовала, надеясь привести её к победе.
— Полагаю, что последующие несколько дней будут решающими для вашего царствования, сир, — сказала я. — Не изволите ли вы вместе со мной наблюдать за ходом битвы? Это поднимет дух армии.
— Завтра суббота, — последовал ответ.
— Я знаю, сир.
— Мег, Мег, — запротестовал он, — вы сущая язычница. Если завтра суббота, то послезавтра — воскресенье.
— Меня всегда восхищала логика ваших рассуждений, ваша светлость.
— Что ещё важнее, — продолжил он, не обращая внимания на мой сарказм, — послезавтра будет Вербное воскресенье, когда все добрые люди, среди них, естественно, и добрые женщины должны коленопреклонённо молиться. Нет, нет, в этот уик-энд не может быть никаких сражений, если только мы не возвратимся в Йорк к завтрашнему вечеру.