Как я уже сказала, баннокбёрнская битва окончилась поражением. В Таутоне сражение длилось с незатихающей яростью весь день, и весь день я посылала ординарцев, чтобы хоть как-то следить за происходящим, ибо ничего не видела, только слышала ужасающий шум. Первый ординарец, вернувшись, сообщил, что этот молодой негодяй Марч снова обнаружил полководческий талант: когда, после первоначального обмена стрелами, неожиданно пошёл снег, он не только остановил наступление, но и приказал отступить на несколько ярдов, чтобы наши ответные стрелы в этой буре не могли долететь до его людей.
Но это была лишь временная неудача, за которой, однако, последовала гораздо худшая: очередной гонец сообщил мне, что граф Нортумберлендский и сэр Энтони Троллоуп, в негодовании на всё происходящее, оставили оборонительные позиции и повели своих людей вперёд. Это было сделано в нарушение всех моих распоряжений, и непокорные тотчас же оказались в трудном положении, ибо натолкнулись на заграждение из своих же собственных, воткнувшихся в землю стрел; в то время как они пытались перестроиться, их настиг второй ливень стрел; потеряв много людей, им пришлось отступить.
К счастью, это нарушение дисциплины не повлияло на всех остальных, и как раз в тот момент, когда я садилась на лошадь в решимости сплотить свою армию или умереть, прибыл ещё один ординарец: он сообщил мне, что две армии наконец столкнулись. Впрочем, я уже догадалась об этом по шуму, доносившемуся из-за снежной пелены. Но этот добрый малый заверил меня, что мои люди держатся непоколебимо, остановив продвижение йоркистов по всей линии: Так как мы всё ещё обладали численным преимуществом, в конце концов это решило бы судьбу сражения в нашу пользу. Битва свирепствовала почти десять часов, и всё это время мне и принцу приходилось полагаться на сообщения ординарцев. Они рассказывали душераздирающие истории о высоких грудах нагромождённых друг на друга тел, о ручьях крови, бегущих с холмов в долину, и о чудесах храбрости и подвигах, совершаемых вождём йоркистов; последнее было не слишком-то приятно слышать. По достоверным оценкам, на таутонском поле полегло всего около двадцати тысяч человек, поровну с каждой стороны.
День, если так можно его назвать, ибо солнце ни разу не показалось, уже переходил в вечер, когда снег наконец прекратился. Не без некоторого труда, так как мои сапоги по самую щиколотку утопали в сугробах, к тому же было очень скользко, я возвратилась к своей колокольне. Со смешанным чувством гордости и ужаса смотрела я на впервые открывшееся передо мной поле сражения. Знамёна Алой Розы реяли высоко в воздухе, и мне показалось, что мои солдаты продвинулись вперёд. Это могло означать только, что йоркистов постепенно оттесняют. Победа уже маячила перед нами, когда принц Эдуард вдруг схватил меня за руку.
— Что это за люди, мама?
Прищурившись, я всмотрелась в сгущающиеся сумерки. Реку пересекал какой-то большой отряд. Моё сердце подпрыгнуло, ибо я подумала, что это, возможно, граф Пемброкский. Может быть, Джаспер Тюдор привёл подкрепление, набранное в Уэльсе. Эта надежда оказалась, однако, недолговечной. Мне никак не удавалось различить знамёна, развевавшиеся над приближающимся отрядом, но те, что находились вблизи, я видела. Неожиданно несколько групп людей отделились от моей армии и быстро направились на север. Я тотчас же послала гонца выяснить, что происходит; он вернулся через полчаса с пепельно-серым лицом.
— Это лорд Стэнли, ваша светлость, — доложил гонец. — Он идёт под знамёнами Белой Розы.
Я сразу поняла, что всё потеряно. Когда две примерно равные силы сражаются продолжительное время, неизменно побеждает полководец, способный ввести в бой свежее подкрепление, пусть даже и немногочисленное, — такова аксиома военной стратегии. Стэнли возглавлял отряд в несколько тысяч человек. В свете последующих событий вполне можно было предположить, что Эдуард Марчский заранее призвал Стэнли на помощь и, зная о его предстоящем прибытии, навязал нам длительное многочасовое сражение. И хотя казалось, будто его войско терпит поражение, он знал, что конечная победа останется за ним. Если присовокупить сюда его тактику перед сражением, я вынуждена против своей воли признать, что как полководец — и это, заметьте, в девятнадцать лет — он ничуть не уступает не только Генриху V или Чёрному Принцу, но даже Эдуарду III. Более того, со всем уважением к своим соотечественникам-французам, которые в Азенкуре, Пуатье и Креси пострадали из-за дурного командования и чрезмерной гордыни, должна сказать, что никто из этих троих могущественных полководцев не сталкивался со столь преданной и решительной, да ещё расположенной на столь выгодных позициях армией, как мои ланкастерцы в Таутоне.
Но теперь всё было кончено. Мои солдаты разбегались во всех направлениях. Принц Эдуард и я уселись на лошадей, дожидавшихся у подножия нашей колокольни. Таутонцы глазели на нас, будто мы привидения, а мы и в самом деле очень скоро могли стать привидениями. Меня охватило такое непреодолимое отчаяние, что в какой-то ужасный момент я едва не направила свою лошадь к месту заканчивающегося сражения. Но я вспомнила, кто я, каковы мои обязанности, первая из которых — заботиться о принце, и повернула свою лошадь в сторону Йорка. Я была полна решимости предотвратить захват короля йоркистами.
Но вернусь к битве и довершу свой печальный рассказ. Около двадцати тысяч солдат пали на поле сражения, не меньшее число было и раненых. Сопоставить это кровопролитие можно лишь с теми побоищами, которые учиняли турки, воюя против Венгрии и Сербии. Некоторые из моих знатных вельмож погибли. Графу Девонширскому удалось добраться до Йорка, но там он был схвачен и казнён. Граф Уилтширский, славившийся своим умением спасаться после поражения, сумел достичь Коккермаута, но там удача изменила ему, и он лишился головы.
Отсюда можно заключить, что йоркисты повсюду преследовали моих сторонников. Прежде всего они, разумеется, разыскивали короля и меня, но мы успели ускользнуть и сейчас, не щадя лошадей, скакали в сторону границы, чтобы укрыться в Шотландии. В объятиях Марии Гельдернской. Бушевал ветер, погода стояла отвратительная.
Честно сказать, я надеялась на радушный приём. Во всяком случае, нас беспрепятственно пропустили в Шотландию и, как только мы назвались, Препроводили в Линлитгоу, а оттуда в эдинбургский монастырь чёрных монахов[36]. Я видела в этом благой знак, ибо в мой предыдущий визит меня так и не пустили в столицу, но на этот раз Мария, видимо, решила оказать нам официальный приём. Поэтому меня особенно сильно поразили Последующие события. Мы все в ожидании королевы собрались в большом монастырском зале. Кроме короля, меня и принца Эдуарда тут были мои фрейлины, включая Байи, с трудом перенёсшую наше поспешное путешествие, а также Сомерсет, несколько бежавших с нами лордов и, конечно, Джон Комб. Собрались также добрые монахини, чтобы Приветствовать свою монархиню. Но наша группа находилась в самом центре.
Мария вошла как обычно в облаке золотых волос, в разлетающихся юбках, стряхивая грязь с сапожек. Естественно, я немало думала над тем, как вести себя во время второй встречи с этой сильной женщиной. В первый раз я предстала перед ней в роли просительницы, но уехала с надеждой вернуть себе своё высокое положение. И вот, спустя всего два месяца, я вновь перед ней, и всё в той же роли просительницы. Я подумала, что нужно как можно быстрее восстановить прежнюю близость между нами, поэтому при её появлении выступила вперёд с улыбкой и сказала:
— Похоже, прелестная кузина, судьба не хочет, чтобы мы разлучались.
К моему смущению, королева шотландцев не улыбнулась в ответ.
— В самом деле, ваша светлость, — сухо ответила она, — похоже, вы с судьбой не в ладах.
С этими словами она прошла мимо меня, сделала лёгкий реверанс перед королём, который как всегда очень смутно представлял себе, что происходит, и заметила:
— Нам надо многое обсудить. Пока же вы найдёте убежище в этом монастыре. — Её взгляд облетел всю нашу группу и остановился на лице Сомерсета. Как и я, он улыбнулся, ведь прошло всего два месяца с тех пор, как он держал в объятиях эту ненасытную красавицу.
Однако и на него она посмотрела холодно.
— Что до вас, милорд Сомерсет, то вы не заслуживаете никакого приветствия. У вас слишком длинный язык.
Я была глубоко встревожена столь высокомерным обращением, но сразу же поняла, что всё это неспроста. Едва королева удалилась в свои покои, я тотчас же послала за Генри Сомерсетом.
— Происходит нечто такое, чего я не понимаю, — сказала я ему, — но это может нанести ущерб нашему делу. Вы оскорбили королеву шотландцев. Каким образом? В последний раз вы виделись с ней тогда же, когда и я.
Он был сильно сконфужен.
— Ваша светлость, должно быть, я слишком возгордился своим успехом.
Она сказала, что у него слишком длинный язык.
— Боже мой! — воскликнула я. — Вы хвастались, что спали с шотландской королевой?
— Возможно. Навеселе.
— Вы глупец и подлец, — вскинулась я. — Вполне вероятно, вы погубили наше дело. — И тут меня осенило: — А вы никогда не хвастались, что обладали мной?
— Нет, нет, ваша светлость, — заверил он. — Вы моя королева.
Я сверкнула на него глазами, не зная, правду он говорит или нет. Но в тот момент меня больше всего беспокоил вред, который он мог нанести моим отношениям с Марией. Я послала служанку с просьбой об аудиенции, но удостоилась её лишь через двадцать четыре часа. Всё это трудное для меня время король Генрих был совершенно счастлив. Он находился в монастыре, и его интересовали только молитвы и духовенство; он тут же снискал большую популярность среди монахинь.
К моему облегчению, Мария приняла меня одна, полностью одетая, стоя у камина, причём не в своей спальне, а в примыкающей к ней комнате, откуда через открытую дверь я могла видеть спальню. Это было неподходящее время для утончённого выяснения отношений.
— Мария, — сказала я, — глупый юноша признался в своём преступлении. Я ужасно сожалею.
— Вы можете отослать его куда-нибудь из Шотландии, — проворчала она в ответ.
— Так я и сделаю, обещаю, — заверила я. — Но, Мария... — Я подошла ближе. — Мне не хотелось верить, что неразумие неосторожного юноши способно положить конец нашей дружбе.
Мария села и пригласила меня последовать её примеру.
— Ваш любовник погубил мою репутацию.
Я сильно усомнилась в её утверждении, столь ненасытно чувственная женщина наверняка погубила свою репутацию уже давно.
— Я всё ещё люблю вас, — рискнула я произнести. Конечно, я никогда её не любила, как бы она меня ни возбуждала. Но теперь я должна была пользоваться всеми средствами, какие только имелись в моём распоряжении.
— В самом деле, Мег? — спросила она, и её лицо смягчилось. — Если бы я могла вам поверить!
— Прошу вас, поверьте мне, — умоляющим тоном произнесла я, опускаясь перед ней на колени.
Она поцеловала меня в губы, но её тело оставалось бесчувственным.
— Мои вельможи говорят, что вы приехали ко мне лишь потому, что находитесь в отчаянном положении.
— Не буду отрицать, мы действительно в отчаянном положении, — призналась я. — Но... если бы только в этом заключалось всё дело, я поехала бы во Францию и попросила о помощи короля Карла и моего папа.
— Возможно, это был бы наилучший выход, — пробормотала Мария.
Я начинала тревожиться.
— Вы хотите сказать, что откажете мне в помощи?
Она вскочила так резко, что её юбки вихрем взметнулись, и от неожиданности я села.
— Это не такое лёгкое дело. Знаете ли вы, что я кузина герцога Бургундского?
— В самом деле? Я тоже его кузина.
— Граф Уорик уговорил герцога Филиппа поддержать дело йоркистов.
«Ах, гадюка», — подумала я, но продолжала улыбаться.
— Мне трудно в это поверить, милая Мария. — Пол был твёрдым и холодным, и я тоже поднялась. — В январе, когда я находилась здесь, вы не упоминали об этом.
— Тем не менее переговоры в то время уже шли. Начались они ещё при покойном герцоге Йоркском. — Вы хотите сказать, что между Бургундией и Йоркским Домом существует официальный союз? — Я пришла в ужас. — И вы знаете условия договора?
— Не все. Но я знаю, что граф Шароле помолвлен с дочерью Йорка, которая сейчас является сестрой короля Англии de facto.
— Самозваного короля, Мария, — поправила я. — Ни одна страна не может иметь двоих королей. И ни один человек не может быть коронован, пока жив истинный помазанник, если только он не отрёкся. А Генрих никогда этого не делал.
— Однако ходят разговоры об изначальной узурпации... — Она вздохнула. — Герцог Филипп настаивает, чтобы я не помогала вам. Сейчас здесь находится его посланник, граф Грэтьюз, он буквально осаждает меня своими просьбами. — Последовал ещё один вздох.
Я обвила её руками и шумно задышала ей в грудь. Что было делать? Ещё никогда в жизни я не была в таком отчаянии.
— Если и вы оставите меня, Дражайшая Мария, я погибла.
— Я знаю, вам поможет король Карл, — сказала она, в свой черёд стискивая меня в объятиях и постепенно увлекая в спальню.
— Боюсь, что если я покину этот остров, то я уже никогда больше сюда не вернусь. — Я всхлипнула. — Я даже не знаю, кому могу доверять, милая Мария, за исключением вас. Есть ли какая-нибудь уверенность, что даже Карл не станет вести переговоры с этим молодым выскочкой? Что до дофина...
— Я скажу вам, почему ваш дядя не станет вести переговоры с Йорком, — сказала Мария, опрокидывая меня на кровать и начиная раздеваться. — Дело в том, что дофин взбунтовался против него и бежал в Бургундию, поэтому Карл поддержит любую сторону, враждебную Бургундии, даже если эта сторона и не будет выступать под знамёнами его любимой племянницы.
Она вся пылала страстью, поэтому продолжение разговора пришлось отложить на час, но, едва удовлетворив пыл, она, по своему обыкновению, вернулась к прежней теме.
— Стало быть, вы поедете во Францию?
— Я напишу письмо Карлу с просьбой о помощи, — согласилась я, садясь на постели и расчёсывая спутавшиеся волосы. — Но невзирая на ваши уверения, я не решаюсь поехать к нему без соответствующих гарантий безопасности. Мария, вы должны позволить мне остаться в Шотландии до тех пор, пока я не получу от него ответа.
Она поднялась с кровати и стала ходить взад и вперёд по комнате — зрелище поистине неотразимое.
— Моя знать потребует какой-нибудь компенсации, — сказала она. — Никто из них отнюдь не жаждет скрестить мечи с Эдуардом Йоркским.
— Готова отдать всё, что у меня есть, — заверила я. — И конечно же, вы хотели сказать — с Эдуардом Марчским.
Она остановилась; её груди высоко вздымались; подождав, пока волосы осядут на плечи, она проронила одно-единственное слово:
— Берик!
Я сглотнула.
— Мы договорились о передаче этого города после того, как в Англии будет восстановлена моя власть.
— Передача должна состояться сейчас, дражайшая Мег, или я не смогу вам помочь.
Эта ненасытная сука была столь же вероломной, сколь и все те, с кем я имела несчастье встречаться в своей жизни. Ну что ж, у меня не оставалось выбора, и всё же я хотела получить свою долю от этой сделки.
— Этот город ваш, если вы дадите разрешение набирать армию из вашей знати.
Всячески кривя губы, она смотрела на меня несколько секунд. Затем кивнула.
— Не вижу никаких причин, почему вы не могли бы это делать, милая Мег.
Так мне удалось преодолеть одну немалую трудность. В скором времени меня стали осаждать другие. Я тотчас же отправила Сомерсета во Францию — своим посланцем к дяде Шарли. Откровенно сказать, я была рада отделаться от него. Как военачальник он оказался не более удачливым, чем его отец, как любовник навлёк на мою голову большие неприятности. Но, прощаясь с ним, я нежно его поцеловала. Ибо нуждалась в каждом верном мне человеке.