— По моим сведениям, он договаривается о союзе с Бургундией, — продолжал кузен Луи. — Против кого, если не против меня, может быть направлен этот союз?
— Только против вас, — уверила я его. — И вы хотите, чтобы я возобновила войну?
— Вы ведь и сами этого хотите? Но я должен буду поставить вам условия.
— Не сомневалась в этом.
— Я хочу заключить договор о дружбе с Ланкастерским Домом сроком на тридцать лет, взамен же предоставлю вам людей и деньги, чтобы вы могли осуществить вторжение в Англию. Справедливо ли это, по-вашему?
Я поняла, что он собирается вести войну женскими руками, но ведь именно этого я больше всего и хотела, поэтому согласилась:
— Вполне справедливо, кузен.
— Значит, остаётся только решить вопрос о том, кто будет командовать вашей армией.
Я махнула рукой.
— Назначьте кого хотите, лишь бы он был способным солдатом.
Эдмунд Сомерсет был, безусловно, ещё слишком юн, хотя я и собиралась назначить его своим командиром, как только такая возможность представится.
Кузен Луи долго откашливался, он явно нервничал всё сильнее. Я была очень заинтригована.
— Я предложу вам самого искусного полководца во всей Европе, Мег, — наконец выдавил он.
Но ведь это может быть только сам Марч.
— Пожалуйста, назовите мне имя этого выдающегося полководца, попросила я.
Кашель зазвучал оглушительно громко, но заговорил король таким тихим голосом, что я не вполне могла его понять. То, однако, что я всё же поняла, показалось мне глупой шуткой.
— Повторите, пожалуйста, — попросила я.
Он быстро вскочил, точно опасался неожиданного на себя нападения.
— Я сказал: граф Уорик.
Я тоже вскочила, и Луи поспешил укрыться за своим креслом.
— Ваша шутка отнюдь не кажется мне забавной, — заявила я.
— Это отнюдь не шутка, Мег. Граф Уорик предложил возглавить ваши армии и помочь вашему мужу возвратить себе престол.
— Вы хотите оскорбить меня? — резко спросила я, с большим трудом сдерживая нахлынувший на меня гнев.
— Разумеется, нет, милая Мег…
— Стало быть, вы безумны. Совершенно безумны. — Учитывая его наследственность, в этом не было ничего удивительного.
— Вы только послушайте, Мег...
— Послушать? — выкрикнула я. — Уже наслушалась. Вдоволь наслушалась, как этот ползучий гад называет меня убийцей, ведьмой, прелюбодейкой и шлюхой. Наслушалась, как он называет моего сына ублюдком. Насмотрелась, как зверски он расправлялся с самыми верными моими сторонниками. Скажу вам, кузен, когда я в следующий раз увижу графа Уорика, он будет стоять на коленях у плахи, А до этого времени не желаю видеть его лица. — И я снова села, обессиленная осознанием того, что мои надежды оказались ложными, а также вспышкой неистового гнева.
Осмелев, кузен Луи вышел из-за кресла и тоже сел.
— Я думал, что для вас превыше всего государственные интересы, Мег. — Я сверкнула на него глазами, с трудом переводя дыхание. — Вы посвятили всю свою жизнь делу Алой Розы, — продолжал этот негодяй с подкупающим участием. — До сих пор обстоятельства скалывались не в вашу пользу только потому, что Йорк и Уорик были слишком могущественны для вас, действуя совместно. Подумайте об этом, Мег. Вспомните ваши сражения. Вы проиграли первое сражение при Сент-Олбансе, потому что они выступали вместе; вы выиграли второе сражение, потому что в нём участвовал только Уорик. Мы можем не считать Нортгемптона, где вы потерпели поражение из-за предательства Грея Рэтина, и Блор-Хита, где Одли обнаружил свою полную несостоятельность. — Его слова показывали, что он следил за перипетиями моей судьбы гораздо пристальнее, чем я предполагала. — Вы победили при Уэйкфилде, потому что сражались против одного Йорка, и были разбиты при Таутоне, где вам пришлось иметь дело с Марчем и Уориком. Неужели вы думаете, что проиграли бы это сражение, окажись Уорик на вашей стороне? Да вы бы спокойно сидели сейчас в Вестминстере.
Я начала понимать, почему этот негодяй всегда одерживал большие успехи в переговорах, чем на поле сражения. Каждое слово он как будто вбивал молотком, и всё, что он сказал, было абсолютной правдой.
— Теперь он предлагает вам поддержку по меньшей мере половины королевства, — продолжал король. — Там, где Уорик водрузит своё знамя, тотчас же начнут собираться добровольцы, готовые ему служить. Это хорошо известно.
— Всё во мне восстаёт против вашего предложения, — проворчала я. — А что скажут люди?
— А что они могут сказать, Мег? Они скажут: вот женщина, истинно преданная своему делу, которую ничто не может остановить в её стремлении восстановить мужа и сына в законных правах.
Это был ещё один точно нацеленный удар. Но ведь и я не так уж проста.
— А какого вознаграждения ждёт граф?
— Он хочет только стать вашей правой рукой.
— И всё?
— Ну, разумеется, должны последовать определённые гарантии с обеих сторон. Мы думаем о брачном альянсе. — И прежде чем я успела что-либо сказать, он добавил: — Между принцем Эдуардом и младшей дочерью Графа — Анной.
— Теперь я окончательно убедилась, что вы безумны. Таким образом Уорик стал бы тестем будущего короля.
— А что тут невероятного? Его тётя Сисели — мать человека, восседающего сейчас на троне Англии.
Это было в достаточной степени верно.
— Сколько лет предполагаемой невесте? — спросила я.
— Леди Анне? Я думаю, лет десять. Бракосочетание придётся отложить на год-другой.
— Да, — задумчиво согласилась я. Мало ли что может случиться за один-два года. Неожиданно я спохватилась.
— А что скажет на всё это Кларенс? — Ведь если мой Эдуард женится на леди Анне, как это предусматривается планом восстановления моего мужа на престоле, Кларенс лишится возможности унаследовать королевский титул от своего брата.
Кузен Луи только улыбнулся:
— Сомневаюсь, чтобы всё это ему понравилось. Но с ним не слишком-то считаются.
Он встревожился, когда я снова встала, но вскоре немного успокоился, поняв, что я хочу только пройтись по комнате и подумать. А подумать было о чём. Я никогда не испытывала к Уорику ничего, кроме презрения и ненависти. Одна мысль о том, что его дочь станет моей невесткой и матерью моих внуков, наполнила мою душу отвращением. Однако ещё хуже было бы провести остаток жизни в изгнании, в Сен-Мишеле, зная, что мой сын так и останется королём без королевства. И если в мире есть хоть один человек, не только по моему, но и по общему убеждению способный свергнуть Эдуарда Марчского, то это Ричард Невилль. Конечно, он захочет управлять государством. Но времена меняются. Уорик старше меня, тогда как мой Эдуард только вот-вот достигнет зрелости, к тому же под рукой у нас будет Эдмунд Сомерсет. С помощью двух этих достойных и сильных молодых людей я смогу разделаться с Уориком, когда время для этого приспеет; к тому же граф в трудном положении, ведь у него нет сыновей, только дочери.
Между тем король с присущей ему наблюдательностью мгновенно уловил в моём лице нечто такое, что заставило его заключить: наступило время подать главное блюдо.
— Вы только что изволили заметить, милая Мег: «Когда я в следующий раз увижу графа Уорикского, он будет стоять передо мной на коленях». Могу сказать, что он готов выполнить ваше желание и попросить у вас прощения за всё причинённое вам зло, если вы только согласитесь на этот союз, столь выгодный для вас обоих.
На что только не идут люди, чтобы достичь желанной цели! Я уверена, Уорик отнюдь не собирался подвергнуться подобному унижению, когда они с королём стали обсуждать этот замысел. Несомненно, кузену Луи пришлось выкручивать ему руки. Во всяком случае 15 июля он прибыл в Анжер, где ко мне присоединились отец и кузен Луи, преклонил передо мной колено, вложил свои руки в мои, попросил у меня прощения, которое я милостиво ему даровала, и поклялся быть моим верным слугой до конца своих дней. Это была, вероятно, единственная клятва, которую он сдержал только потому, что ему просто не представилась возможность нарушить её.
Но, конечно, и мне пришлось поклясться чтить его превыше всех людей, исключая моего мужа и сына. Чтобы мы яснее представляли себе, на что идём, французский король положил перед нами где-то раздобытый им и присвоенный кусок истинного Христова Распятия, и мы поклялись на священной, как будто созданной для этой цели реликвии. Одновременно принц Эдуард был помолвлен с леди Анной, прехорошенькой крошкой.
Кларенс не присутствовал на этой церемонии. Мы подумали было, что он, как Ахилл, предаётся тоске в своём шатре. Предвидя неприятности, я настойчиво советовала держать его под бдительным присмотром во Франции, пока наша военная Экспедиция не достигнет своей цели. Уорик, однако, заверил меня, что Кларенс — его человек, ибо после своего предательства не смеет вернуться к своему брату, Эдуарду Марчскому; к тому же, добавил он, его присутствие будет весьма ценно для нашего дела, ибо покажет английскому народу, что даже Йоркский Дом благоприятно относится к реставрации Генриха VI.
Уже не в первый раз в своей жизни я предпочла суждения других людей тому, что подсказывал мне инстинкт. На собственном горьком опыте я убедилась, что всецело полагаться на других — вернейший путь к катастрофе. Но доверяться равным себе или тем, кто занимает более высокое положение, — английская национальная болезнь. Жизнь подтвердила это суждение конкретными примерами.
До поры до времени, однако, всё шло по хорошо разработанному плану. Едва последовал сигнал, как на севере Англии началось новое восстание под предводительством лорда Фицхерста, одного из бесчисленных кузенов Уорика. Как ожидалось, Эдуард Марчский тотчас поспешил на его подавление. Вот вам пример номер один. Йоркистской армией на севере командовал лорд Монтэгю, брат Уорика, которого так и не сместили, невзирая на разрыв между братом и кузеном. Марч поскакал на север лишь в сопровождении своих телохранителей, не подумав, очевидно, что окажется в самом центре армии Монтэгю... Последний тут же высказался в поддержку своего брата и арестовал Марча.
Будь я там, недолго церемонилась бы с этим молодым человеком, который изрядно попортил мне кровь. Но в моё отсутствие начались колебания да сомнения, и Марчу удалось бежать. Не спрашивайте меня, каким образом, но я полагаю, что и тут проявилась излишняя доверчивость. Казалось, что всё для него потеряно. Подскакав к берегу, он сел на корабль и поплыл в Бургундию, где отдал себя на милость мужа сестры; в 1468 году Карл Бургундский женился на его сестре Маргарите. В спешке Эдуард даже не смог взять с собой Беллу и её выводок. А это и в самом деле был настоящий выводок, ибо она доказала всему миру, что является достойной дочерью Жакетты. До сих пор рождались девочки, но она уже опять была в тягости. Видя, как складываются обстоятельства, она благоразумно покинула Тауэр, где находилась в отсутствие мужа, и переехала в более безопасное убежище — Вестминстерское аббатство.
Будь я в Англии, сделала бы всё возможное, чтобы забрать её оттуда. Не то чтобы я намеревалась причинить ей вред, просто считала её ценным приобретением для последующих политических ходов. Однако меня там не было. Как только пришло донесение, что замысел Уорика заманить Марча на север и там его арестовать удался, граф тут же отправился в путь. Я предполагала, что мы с принцем будем его сопровождать. Но кузен Луи отказался нас отпустить, заявив, что для принца и меня безопаснее оставаться во Франции до окончательного завершения всего этого дела.
Мне стало ясно, что, невзирая на все клятвы над куском Распятия, этот мошенник, мой кузен, не верил ни Уорику, ни мне. Он хотел одновременно иметь и синицу в руке, и журавля в небе. И пока Уорик действовал в Англии, он со всей подобающей пышностью принимал меня в Амбуазе.
Я сильно волновалась, но всё шло в соответствии с нашими замыслами. Сопровождаемый Кларенсом, Уорик высадился в Кенте. Люди со всех сторон прибывали на их поддержку. Лондон распахнул перед ними ворота. Генрих был освобождён из Тауэра, впервые за несколько лет его сытно покормили и под рукоплескания собравшейся толпы усадили на трон. Вот тогда-то Уорик и получил прозвище Делателя Королей. Однако одно дело — «делать» короля и совсем иное — обеспечить его долгое пребывание у власти.
После того как удалось достигнуть этих волнующих успехов, я, естественно, захотела поехать к своему мужу. Но кузен Луи снова воспротивился этому. Я рвала и метала: вопила, рыдала, молила и проклинала, но ничто не могло повлиять на этот холодный рассудок, а уж говорить о сердце и вовсе бессмысленно; Вместо того чтобы отпустить меня в Англию, он отвёз меня в Париж, где мне оказали поистине королевский приём, что, однако, ничуть меня не радовало, ибо мои мысли были далеко. Лишь в феврале 1471 года король Генрих повелительно потребовал, чтобы жена и сын немедленно к нему вернулись, и на этот раз кузен Луи не стал препятствовать моему отъезду.
Однако его согласие объяснялось отнюдь не тем, что он решил уступить Генриху. На его решение повлияли некоторые обстоятельства, о которых он знал, а мы пока ещё нет. Он опасался, что Уорик, положив французские деньги в свой карман, сделает ещё один кульбит и возвратит королевство Эдуарду, чтобы затем начать войну против Франции. Так вот сведения, которые он получил, а мы ещё нет, исключали подобное развитие событий; ланкастерцам требовалось мобилизовать все свои ресурсы, дабы приготовиться к предстоящим трудным испытаниям, а одним из их ресурсов, несомненно, была я.
Ничего не зная о том, что происходит, я испытывала эйфорию, которую не могла омрачить даже перспектива пересечь пролив в зимнюю непогоду. Я поспешила в Онфлёр в сопровождении своих фрейлин, среди которых была и графиня Уорикская, а также принца и принцессы Уэльской и большого количества собравшихся отовсюду ланкастерских лордов. С удивлением и радостью я встретила старого сэра Джона Уэнлока; ему уже перевалило за семьдесят, но он снова решил обнажить меч в защиту моего дела. Обнимая его, я расплакалась. Ко мне также приехали скрывавшиеся в Бретани Маргарита Бофор и её сын от Эдмунда Тюдора, Генри, известный как Генри Ричмондский, хотя его право на отцовский титул так никогда и не было подтверждено. В последний раз я видела его четырнадцатилетним юношей, с тех пор прошло несколько лет, и теперь меня поразило его сходство со своим бедным отцом. Сходство это оказалось, однако, лишь внешним. Он ничего не унаследовал от выдающейся личности отца и казался замкнутым, напуганным всем происходящим. Почти всю жизнь он провёл в изгнании, поэтому в этом не было ничего удивительного. Но я обняла его с нежностью. Он приходился мне достаточно близким, хотя и не прямым родственником: как сын Эдмунда и — в равной степени — как сын Маргариты был моим племянником. Что ещё более важно, я подумала, что он, возможно, окажется полезен моему Эдуарду, когда тот взойдёт на трон.
24 марта, на следующий день после моего сорок первого дня рождения, хотя небо и мрачно хмурилось, мы сели на корабль. Но едва судно вышло из гавани, как подул северный ветер и нам пришлось лечь в дрейф. Но теперь, я переносила качку гораздо лучше, чем двадцать шесть лет назад, и готова была перенести даже шторм, лишь бы достичь английского берега. Однако ни один корабль не может плыть против ветра, и нас отнесло назад. В течение последующих трёх недель мы ещё дважды выходили из гавани, но ветер упорно продолжал дуть с северо-востока. Небеса ясны, в ослепительной синеве ярко сверкает солнце... но корабль не двигался. Какая досада!
И она ещё усугубилась, когда пришло известие, что Эдуард Марчский, получив финансовую поддержку от своего зятя Карла Бургундского, высадился на северо-востоке Англии. Ветер, который препятствовал нам, благоприятствовал ему, ибо он отправился в путь из Нижних земель[39]. Именно известие о том, что Марч сумел заручиться поддержкой Бургундии, и вынудило кузена Луи решиться, отправить меня в Англию, ибо теперь можно было не бояться измены Уорика: совершенно очевидно, что Марч полон решимости отомстить.