— Куда вы ведёте нас? — спросил Джон муфтия, когда тот наконец пришёл взглянуть на пленников.
— К эмиру, — коротко ответил муфтий.
— Но ведь эмир мёртв, — не подумав, сказал Джон.
— Эмир всегда жив, — ответил муфтий. — Он жаждет рассказа о Константинополе. Ты угодишь ему, если поговоришь с ним об этом.
— И отдам наши жизни?
— Эмир следует законам.
— А далеко ли эмир? — спросил Энтони отца.
— Бог знает, мальчик.
Джон размышлял. Новость о смерти эмира Мурада пришла в Константинополь только несколько дней назад. Но теперь, очевидно, появился новый эмир, и он находится недалеко от Босфора. Что-то случилось на территории, подвластной туркам, и случилось внезапно...
Солнце было в зените и буквально иссушало дыхание; местность, по которой вели Хоквудов, стала более привычной: камни и пыль сменились возделанными полями, потом деревьями, в основном кипарисами. Мужчины работали на полях вместе с женщинами. Лица женщин были закрыты, а сами они были укутаны чаршафом[32] так, что были видны только лоб, глаза и ступни ног. Они бросили работу и, уставившись на двух огромных белых мужчин, захлопали в ладоши.
Но Хоквуда ничего не волновало.
В сумерки отряд приблизился к крепости Анатоли-хисар[33], которую пленники заметили на пути к Босфору два с половиной года назад и из которой видны огни Константинополя. Итак, подумал Энтони, после всех мучений они должны умереть на виду у этого проклятого города.
В крепости была сосредоточена целая армия. Даже в темноте можно было различить раскинувшийся из замка к берегу Босфора огромный палаточный лагерь, мерцавший огнями костров — воины готовились к вечерней трапезе.
Крепость с системой внешних и внутренних зубчатых стен, высохшим рвом и высокими башнями была возведена по образцу крепостей крестоносцев, строивших их в Священной земле три тысячелетия назад. Джон Хоквуд знал, что многие из таких крепостей, которые могла защищать горстка людей, стоят до сих пор. Он считал планировку крепости замечательной в своём роде. Турки, которых византийцы считали дикими, далеко ушли от своих предков, кочевавших в Центральной Азии, и в строительстве крепостей следовали опыту своих заклятых врагов.
Когда они достигли ворот крепости, силы покинули их. Мэри упала в беспамятстве более часа назад, и Джон нёс её на руках. Мэри оставили в крепостном дворе, а Джона и Энтони погнали вперёд. Даже, в этом безумном положении они не могли не смотреть направо и налево на мужчин, столпившихся посмотреть на них, на их яркое обмундирование — тёмно-синие мантии на красных плащах, красные штаны и поверх них — белые юбки с широкой каймой. Их кече[34] украшали султаны из конского волоса или журавлиных перьев. Их внешность казалась женоподобной, но оба Хоквуда знали, что это самые неустрашимые солдаты в мире — османские янычары.
Пленников напоили и отправили в огромный зал на первом этаже крепости. Здесь были богатейшие ковры прекрасной работы, роскошные мягкие диваны и низкие столы, декорированные орнаментами. Холодное великолепие помещения заставило Хоквуда затаить дыхание, хотя он отлично понимал, что настоящее испытание только начинается.
Люди, находившиеся в зале, с интересом рассматривали покрытых пылью и обожжённых солнцем пленников, тела которых были в кровоподтёках. Джона и Энтони толкнули с такой силой, что они упали на пол и некоторое время не могли подняться. Их охранники пали ниц перед мужчиной, сидевшим в дальнем конце зала.
Энтони медленно поднял голову и прямо перед собой увидел человека, сидевшего на диване. Он показался Энтони пожилым, даже старше, чем отец; его одежда была роскошной — шёлковый зелёный плащ с золотым шитьём и шаровары были, очевидно, шёлковыми.
Их захватчик, Халим-паша, низко склонился перед этой блистательной личностью и стал очень быстро что-то говорить ему. Человек неторопливо оглядел обоих Хоквудов. Его глаза были чёрными, их взгляд — глубоким, непроницаемым и одновременно мягким.
Энтони подумал, что это новый эмир всех османцев, и решил осмотреться. Наверху по периметру проходила галерея, почти полностью закрытая ажурной решёткой, через которую любой стоящий на ней мог смотреть вниз, оставаясь незамеченным. Энтони показалось, что там кто-то находится, краем глаза он заметил лёгкое движение ткани, слишком близко прижатой к решётке.
Закончив рассказ, Халим-паша вновь поклонился. Энтони продолжал разглядывать людей, находившихся в зале. Сидевшие на диванах были имамами и муфтиями, установил он, потому что их одеяния напоминали наряд того муфтия, который первым допрашивал их. За ними стояли несколько военных, очевидно, высокого ранга — на них были плащи, расшитые золотом, и замысловатые головные уборы.
Человек в зелёном плаще спросил по-гречески:
— Это тебя зовут Хоуком?
— Да, я Хоквуд, — сказал Джон, вставая с пола.
Человек удивлённо взглянул на него; от этого взгляда Энтони бросило в дрожь. Но Джон Хоквуд стоял, не сгибая спины перед турком.
— Ты настоящий воин, Хоук, так я слышал. Теперь я убедился в этом собственными глазами. Почему ты оставил Константинополь? — Турок мягко улыбнулся.
— Меня уволили, — без колебаний ответил он.
— В Константинополе так много воинов? — Человек подняв брови.
— Между мной и великим дукой Нотарасом произошла ссора.
— Он казнил моего брата и похитил сестру, — выпалил Энтони, инстинктивно почувствовав, что здесь они могут найти союзников.
— Тогда он действительно твои враг, — после некоторого раздумья заметил человек. — Вы с Запада. Франки?
— Мы англичане, господин.
— Англичане? — переспросил чей-то тихий голос, и оба Хоквуда резко обернулись. Энтони увидел человека, сидевшего в отдалении от человека, который задавал им вопросы. Его можно было назвать красивым, несмотря на орлиный нос, свисавший над тонкими красными губами, которые закрывали густые усы; выдающийся вперёд подбородок закрывала борода. Энтони показалось, что по возрасту этот человек не старше, чем он сам. Его одежда была самой простой и состояла из белого плаща и белого тюрбана, но она была шёлковой и поэтому можно было подумать, что этот человек — муфтий.
Как смел этот мальчишка перебить эмира? Или Энтони ничего не понял с самого начала? Человек в зелёном продолжал молчать, и Энтони наконец догадался, что смотрит на нового правителя всех османцев.
В правой руке молодого правителя находилась плётка из конского волоса, на которой было пять узлов. Поднявшись с дивана, он слегка стегнул ей. Паша, который допрашивал Хоквудов, мгновенно освободил место на центральном диване своему юному господину.
Эмир расположился пред пленниками и, к удивлению Энтони, заговорил по-латыни:
— Англичане — известные воины. Ты, конечно, знаешь о Великом Гарри?
— Я служил Великому Гарри и сражался в его рядах у Азенкура. — Джон Хоквуд сразу понял, кто этот юный муж.
— Я много слышал об Азенкуре, и вот ты стоишь передо мной — это приятно. Но если ты англичанин, ты должен быть ромейских убеждений, — промолвил эмир.
— Да, господин.
— А ведь византийцы греческого вероисповедания. Как ты можешь любить этих людей?
— О любви не может быть и речи, господин, — ответил Джон Хоквуд, — я ненавижу этих людей за предательство. — В этот момент он действительно ненавидел Константина.
— Теперь ты здесь, передо мной, — размышлял эмир. — Выберешь ли ты жизнь, англичанин, тот, кто сражался за Великого Гарри?
— Я выбрал бы жизнь, господин, если бы моей жене и сыну была бы сохранена жизнь, — сказал Джон.
Эмир посмотрел на Энтони, который почувствовал почти ласкающий взгляд глаз османца, на удивление холодно-голубых. Потом эмир повернулся и посмотрел в окно, которое выходило на Босфор и через которое были видны мерцающие огни Константинополя.
— Константинополь, — задумчиво сказал он, — как долго я мечтал о тебе... Как долго мой отец и предки мои грезили о тебе... Ты моя судьба. Теперь, возможно, моя мечта осуществится раньше, чем я предполагал. — Его взгляд снова устремился на пленников. — Ты будешь жить, Хоук, твой сын и твоя жена тоже будут жить... А завтра мы поговорим о Константинополе. — Эмир кивнул, давая понять, что аудиенция закончена.
Хоквуды вышли из зала, на этот раз их никто не подгонял хлыстом. Их не выбросили во двор, а спустили вниз по лестнице.
— Наверное, нас ведут в темницу, — пробормотал Джон Хоквуд, — мужайся, мальчик.
К удивлению Хоквудов, они оказались в бане, пол которой был четырёхуровневым; от кипятка в огромных чанах шёл пар. В бане оказались четверо чёрных мужчин в набедренных повязках, их лица и грудь были гладко выбриты.
— Какие кругом странные люди, — пробормотал почти про себя Джон и, обернувшись к старшему из сопровождающих, который понимал по-гречески, спросил: — Где моя жена? — Он очень беспокоился о судьбе Мэри, оставленной на милость этим странным людям.
— Ваша женщина отправлена в гарем, — ответил сопровождающий.
— В гарем? — ужаснулся Энтони. В Константинополе этому слову придавали греховный характер.
— О ней там позаботятся, — заверил его турок.
— Что ждёт нас? — поинтересовался Джон.
— О вас тоже позаботятся, — ответил, турок, — это приказ эмира Мехмеда.
— Мехмед, — пробормотал Джон, — Так вот, значит, как его зовут.
— Нам хочется есть и пить. Пусть нам дадут немного вина, — попросил Энтони.
— По учению Пророка, винопитие — тяжкий грех, — отрезал турок. — Всё остальное вам дадут. Но сначала вы должны помыться.
Джон Хоквуд уже убедился; что народ Константинополя заботился о чистоте тела гораздо больше, чем англичане, но теперь они с Энтони поняли, что византийцев по сравнению с турками можно считать просто грязнулями. Они купались более часа и всё это время провели, стоя на верхнем уровне бани. Евнухи служили им, выполняя их желания. Холодная и горячая вода, омывая их тела, стекала вниз в огромный водосток. Чёрные пальцы мягко массировали их тела сладко пахнущими притираниями, они не пропускали ни одного изгиба; их волосы были намылены и высоко подобраны. Между делом евнухи о чём-то говорили своими неприятными высокими и одновременно грубыми голосами; по их интонации чувствовалось, что они восхищены габаритами и мощью пленников.
— Интересно, сколько раз в год мужчина проходит эту процедуру? — спросил Джон турка.
— Если нет военного похода, Хоук, мужчина моется каждый день, — ответил капитан, изумляясь вопросу англичанина.
Джон от удивления не знал, что и сказать.
После мытья в бане оба Хоквуда от усталости едва держались на ногах. Поднявшись по лестнице, они оказались в роскошных покоях с мягкими диванами и ковром на полу. Стопкой лежала турецкая одежда, их ждали блюдо с жареным барашком, кос-кос и кувшины с водой. Для бодрости пленникам был приготовлен напиток, называемый кофе, неизвестный в Англии, но знакомый им по Константинополю. Хотя едва ли там варили такой крепкий и сладкий кофе, как этот.
Хоквуды набросились на еду и, утолив голод, расположились на диванах.
— Отец, — спросил Энтони, — мы спасены?
— Не знаю, мальчик... Эмир Мехмед может приказать, чтобы мы сражались против византийцев. Ты готов к такому повороту событий?
— Да, — не раздумывая сказал Энтони, — теперь я ненавижу византийцев. Мы должны отомстить им за Вильяма... и спасти Кэтрин.
— Ужасно сознавать, что нам придётся сражаться под знаменем варваров против христиан.
— Ещё неизвестно, кто из них варвары, — размышляя, сказал Энтони.
— Они, сынок. Завтра нам предстоит тяжёлый день.
Обессиленный, Энтони решил заснуть. Его ломало после сложного похода, сожжённая солнцем кожа, натёртая бальзамом, горела, его члены ныли от ударов, полученных ранее, но мозг работал хорошо. Он поймал себя на мыслях об эмире, Молодом человеке, названном в честь Пророка, он вспоминал устремлённые на него взоры эмира. Потом Энтони наконец погрузился в сон, но вскоре неожиданно проснулся.
В дверях стоял человек, смотревший на него.
Энтони посмотрел на отца, но Джон Хоквуд крепко спал и даже громко храпел. Оружия в комнате не было.
— Оденься, Хоук-младший, — сказал незнакомец шёпотом; голос его был грубым и высоким. — Следуй за мной. Постарайся не разбудить своего отца.
Энтони медленно поднялся, обдумывая, не разбудить ли ему отца.
— Тебе будет лучше» если ты сделаешь так, как я сказал, — предупредил евнух, как будто читая его мысли.
Энтони сообразил, что с ним ничего не случится и что евнух выполняет приказ эмира. Если бы эмир хотел наказать его, то, конечно, не стал бы это делать ночью. Энтони натянул шаровары, отличавшиеся от плотно облегавших штанов, к которым он привык, и расшитую рубаху. Сунув ноги в мягкие сапоги, облегавшие, но способные растягиваться, он вышел из комнаты.
— Надень и это, — скомандовал евнух и протянул Энтони плащ с капюшоном из какого-то грубого материала.
— Теперь идём, — сказал евнух.
Энтони последовал за ним, чувствуя, что ему не по себе, но понимая, что должен выглядеть как турок, пусть даже и слишком высокий.
— Кто ты? — спросил Энтони.
— Я Кызлар-ага, — ответил человек. — Я господин всего самого важного. Можешь звать меня Челеби.
— Твоё имя Челеби?
— Челеби это титул, Хоук-младший. Он значит «хозяин».
Они спустились по лестнице, охраняемой ночной стражей. Кызлар-ага прошёл мимо, и охранники даже не спросили его о том, кто с ним идёт. Возможно, этот человек действительно был здесь хозяином. Как, интересно, он связан с эмиром? Они пересекли двор и направились к воротам.
— Куда мы идём? — спросил Энтони.
— Кое-кто хочет поговорить с тобой, — ответил ему евнух.
Может быть, это мама, подумал Энтони. Они вышли с территории крепости и направились к походному стану. Он был даже больше, чем показалось Энтони с первого взгляда прошлой ночью. В бледном свете луны выделялось множество разнообразных шатров, стоявших стройными рядами. С тыльной стороны к шатрам были привязаны лошади. Эти сооружения вряд ли можно было, назвать шатрами, они походили на большие разборные полотняные дома и, очевидно, состояли из нескольких помещений разной высоты.
Этот «городок» патрулировался вооружёнными охранниками, но, как и внутри крепости, никто не задержал Кызлар-агу, когда они с Энтони проследовали мимо них. Подойдя ко второму по величине шатру, они откинули занавеску, служившую дверью, и оказались в маленькой комнате.
— Жди меня здесь, — сказал спутник Энтони и, отодвинув ещё одну занавеску, пригласил его войти.
Энтони осмотрелся. За внутренней занавеской мерцал свет, но в помещении было темно. Энтони почувствовал, что в помещении, кроме него, никого нет.
Вскоре Кызлар-ага вернулся.
— Сними плащ, — приказал он.
Энтони повиновался, потому что совершенно не понимал, что с ним происходит.
— Теперь нагнись, — опять приказал ага.
Энтони повиновался, и ага завязал ему глаза.
— Если тебе дорога жизнь, не снимай повязку, — сказал ага. — Теперь идём.
Взяв Энтони за руку, человек повёл его во внутренние покои. Через повязку пробивался яркий свет, ноги Энтони утопали в мягких коврах. Они миновали ещё одну занавеску, которая коснулась лица Энтони. Внезапно аромат, ласкавший обоняние Энтони с момента, когда они попали в громадный шатёр, лавиной нахлынул на него.
— Стань на колени, — прошептал ага.
Энтони повиновался и услышал слова аги, говорившего скорее всего по-турецки.
Are ответил женский голос. Энтони вскинул голову. Голос был нежный и одновременно уверенный.
Ага снова и более настойчиво что-то сказал.
«Боже мой, — подумал Энтони, — интересно, что они обсуждают?»
В голосе женщины послышались командные нотки. Ага мгновенно выполнил приказ, понял Энтони, потому что услышал, как он удалился.
Энтони всё ещё стоял на коленях.
— Сними повязку, Хоук-младший, — приказала женщина.
— Мне сказали не делать этого... госпожа, — сказал Энтони. — Иначе я могу поплатиться жизнью.
— Твоя жизнь в моих руках, — сказала женщина. — Сними повязку.
Энтони не раздумывая развязал узел на затылке. Как от яркого света он зажмурился и не сразу открыл глаза. Сначала на него произвели впечатление цвета убранства покоев: серо-голубые ковры, розовые и бледно-зелёные подушки на диванах, даже стёкла в лампах были цветными.