- Вы присаживайтесь, не стойте, - не поднимая головы, сказал хирург.
Валентин сел на стул, медсестра помогла ему снять с головы шарф. Он объяснил вкратце произошедшее на работе. Врач, не отрываясь, делал какие-то пометки. Да и медсестра особо не удивилась. Началась стандартная процедура: снимайте верхнюю одежду, дышите - не дышите, проденьте руку в рукав тонометра. Но по мере осмотра Николай Михайлович становился угрюмее и угрюмее.
- Со мной что-то не так? Ну, помимо... - Валентин поводил указательным пальцем вокруг лица.
- Отнюдь нет. Просто аллергическая реакция. Но придется задержаться на недельку на обследование. - Хирург что-то быстро записывал размашистым почерком в карточке.
Голос ровный, спокойный. 'Нет, ничего не в порядке', - подумал Валентин.
- И когда же начнется обследование? - поинтересовался он, застегивая рубашку.
- Я думаю, время терять не будем и начнем прямо сегодня.
Валентин только открыл рот, чтобы протестовать, но ему не дали сказать и слова.
- Всем необходимым мы вас снабдим, вопросы с работой тоже уладим. А семью Вы можете и по телефону оповестить. - Хирург резко захлопнул карточку. - Анна, проводи, пожалуйста, пациента в свободную палату.
Семьи у Валентина не было. И он понял, что врач это прекрасно знает. Медсестра Анна вывела нового пациента из кабинета.
Крыло для стационарных больных было таким же необычным, как и вся больница. Валентин ни разу не видел других пациентов. Слышал, но не видел. Всех расположили по одиночным палатам без окон. Выходить без сопровождения запрещалось, а с учётом всего одной медсестры на отделение встречи с другими больными были невозможны.
Лампы по углам палаты имитировали солнечный день: с рассветом включались, постепенно разгораясь сильнее, чтобы к вечеру превратиться в алые угли и погаснуть до утра. До двадцати двух часов разрешалось включать тусклый ночник. Оптимальные влажность и температуру всегда поддерживали кондиционеры. К каждой палате прилегала каморка с умывальником и унитазом.
Прошло две недели как Валентина положили в стационар. Под капельницей, в паутине проводов, он целыми днями с безразличием смотрел в потолок. Он давно пришел к мысли, что врачи сами не знают что с ним. С первого же дня пошли бесконечные процедуры, затем к ним добавились таблетки: большие и маленькие, круглые и овальные, капсулы с гранулами и обычные прессованные.
Обострение началось на третий день, утром. Тогда Валентин поймал себя на мысли, что уже с минуту остервенело чешет лоб. И продолжал чесаться пока у него в руках не оказался оторванный лоскут кожи. Он прикоснулся ко лбу дрожащими пальцами, те стали мокрыми от грязно-красной смеси крови с гноем. Его охватила паника, Валентин вскочил и подбежал к двери. Он звал на помощь, кричал, что ему плохо, но никто не откликался. Только через минуту дверь открылась, и Валентин по инерции упал прямо в руки к двум санитарам. Они поволокли брыкающегося пациента к койке и силой уложили. Лица санитаров Валентин не разглядел - спрятаны за белыми стенами повязок. Укол, и Валентин погрузился во тьму.
За следующие двое суток ему стало хуже: температура поднялась до сорока градусов, язвы и волдыри покрыли всю голову. Даже через повязку можно было почувствовать, что кожа изрыта как поверхность Луны. Валентин метался в бреду, то бормотал про нестерпимую жару, то кутался в тонкое одеяло, как гусеница в кокон. Ему увеличили дозу лекарств, но всё, чего удалось добиться - немного сбить температуру и привести Валентина в сознание.
Когда его состояние было тяжелым, вокруг суетились врачи, делали перевязки и меняли судно. Николай Михайлович да и Инна (или её звали Анна?) старались приободрить пациента, отвлечь, чтобы не оставлять наедине с мрачными мыслями. Но по мере стабилизации состояния, посещения становились всё реже и реже, пока не свелись к утреннему и вечернему осмотрам. Валентин остался в одиночестве под всхлипывания ветра в вентиляционной шахте по ночам.
В четырнадцатую ночь Валентин не мог заснуть. Мысли лениво скользили в голове, не задерживаясь надолго. Кроме одной. Он вдруг понял, что ветер появился только день или два назад. Он прислушался. Шум доносился не из шахты, а из соседней палаты за его спиной. На ощупь он нашел на прикроватной тумбочке стеклянный стакан, приложил его дном к стене и начал вслушиваться, как в наушник.
Это не ветер, это рыдания.
Валентин постучал дном стакана о стену. Плач прекратился. Он постучал еще два раза.
- Кто вы? Что случилось? - спросил Валентин в стакан.
Нет ответа. Он повторил вопросы на полтона громче.
- Завтра... - послышался из-за стены заплаканный девичий голос. - Они... заберут мое лицо!..
На этот раз девушка не стала сдерживать себя и зарыдала во весь голос. В коридоре послышались шаги.
- Тише! Да тише же! - зашипел Валентин.
Шаги приближались, колокольным гулом отдаваясь в ушах Валентина. Он замер, набрав побольше воздуха в грудь, как будто именно дыхание потревожило медсестру. Заскрипела дверь. Валентин замер, притворяясь спящим. Через мгновение он понял, что сестра вошла не в его палату, а соседнюю. Поднялся визг и ругань, раздался топот санитаров. Валентин испугался, воображение рисовало картины одну страшнее другой. Он понимал, что надо вскочить, попытаться выбить дверь или просто лупить в неё кулаками, чтобы хоть как-то помочь девушке. Но он и сдвинуться с места не мог. Он вжался в койку и укрылся одеялом с головой, отгораживаясь от мира, забиваясь поглубже в свою конуру.
Девушку быстро усмирили, но медбратия еще пару минут материлась вполголоса. Сделав дело, они разошлись по своим постам. Валентин было позволил себе расслабиться, но... Стоп! Слишком резко оборвались чьи-то шаги. Кто-то, наверное медсестра, остановился в коридоре. Он почувствовал, как простыни впитывали холодный пот. Она возвращалась! 'Главное - спокойно дышать, главное - спокойно дышать', - повторял про себя, как мантру, Валентин, больше для виду поднимая-опуская грудь, чем дыша на самом деле.
Заскрипела дверь - медсестра просунула голову в щель и внимательно оглядела палату. Рот заполнила слюна, хотелось сглотнуть её или выплюнуть, но он боялся совершить любое лишнее движение. Наконец, удовлетворенная осмотром, она ушла, закрыв со скрипом дверь. Только когда шаги окончательно растворились в тишине, Валентин сглотнул, но осторожно, едва двигая кадыком, будто и это могли услышать.
Испуг, напряжение и слова девушки (как у неё может быть 'своё' лицо?) не давали Валентину покоя, и только ближе к рассвету он смог забыться тревожным сном.
Ему снилось, что он дома: завтракает, чистит зубы, слушает прогноз погоды по радио и выходит на работу. На улице морось, всё как обычно, только почему-то все прохожие, да и сам Валентин, забыли надеть лица. Народу на улицах становилось всё больше и больше: тоненькие ручейки объединялись в единый поток, и, наконец, впадали в озеро - автобусную остановку. Автобус не приходил, казалось, что люди так будут стоять и мокнуть, как вдруг раздался какой-то гвалт. По улице бежала рыжая девушка, её лицо было перекошено от страха и напряжения. Следом гнался Николай Михайлович с санитарами и медсестрами. Прямо перед толпой девушка споткнулась и упала. Валентин стоял в первом ряду и хотел было броситься к ней, помочь, но чья-то невидимая рука сдавила его, не давая пошевелиться.
- Не трогайте моё лицо! Не забирайте его! Пожалуйста! - кричала она, но преследователи даже не замедлились.
А в толпе никто не сдвинулся с места. Все молча смотрели, как медики окружили её, и схватили по рукам и ногам.
- Ну кто-нибудь! Помогите!
Девушка смотрела прямо на Валентина.
Николай Михайлович схватил её за нос и с силой дёрнул. Разбрасывая брызги крови, лицо оторвалось. Валентин хотел закричать, должен был, но обнаружил, что у него нет рта. Он проснулся.
Когда испуг от кошмара прошел, Валентин вдруг понял, что имела в виду девушка, понял, и что с ним происходит. И решил больше не принимать лекарства. Он будет прятать таблетки за щекой или под языком, а когда медсестра уйдет, спрячет их под матрас. Рано или поздно его поймают, заставят глотать таблетки или просто полностью перейдут на уколы. Пусть не получится дурить врачам голову больше суток, но он должен попробовать.
К следующему вечеру, прямо перед обходом, у Валентина поднялась температура до тридцати девяти. Начала болеть голова - ей стало вдруг тесно в бинтах, будто сам череп стал больше. Валентин осторожно прикоснулся к повязке. Новые волдыри? Не совсем. Он еще минут пять ощупывал лицо, пока не понял, что длинный хребет посередине - нос, а два холма справа и слева от него - скулы. Валентин гадал каким будет лицо: вот, например, брови: две светло-русые гусеницы, переливающиеся на свету. И как забавно можно дурачиться, поднимая и опуская их, будто мохнатые насекомые ползут куда-то. И улыбка. Настоящая искренняя улыбка. Не простое сокращение мышц, а выражение радости. Точь-в-точь как у девушки из автобуса. Он еще раз с любовью погладил появляющееся лицо и осторожно убрал руку, боясь, что от прикосновения всё может исчезнуть.
Задергался замок в двери - начинался вечерний обход. Во время осмотра Николай Михайлович, как всегда без маски, хмурил брови, сжав бледные губы в тонкую нить. 'Значит плохи дела', - подумал Валентин. И обрадовался. В голову пришла мысль о смерти, но она почему-то не пугала. Если он переживет приступ... Нет-нет-нет. Об этом даже думать нельзя. Мечта рассыпется как карточный домик стоит только решить, что она у тебя в руках. Улыбаясь, как дурак, Валентин погрузился в дрёму. И не заметил, как едва-едва растянулись в ухмылке губы Николая Михайловича.
Проснулся Валентин от того, что его кто-то деликатно теребил за плечо. Возвращаться в действительность не хотелось - он чувствовал себя уставшим и разбитым. Вернее, он себя никак не чувствовал, как будто его распотрошили и выбросили.
- Просыпайтесь! - Это была Анна (или всё-таки Инна?). - Пора делать перевязку.
- Какую... перевязку... - еле пробормотал Валентин.
- Неудивительно, что Вы плохо соображаете. - Из-за плеча медсестры материализовался Николай Михайлович, - операция длилась шесть часов и прошла успешно.
Острыескальпели-слова впились в мозг Валентина. И чем глубже они впивались, тем быстрее сходили сон и усталость.
- Новообразования были успешно удалены, - продолжал как ни в чём не бывало хирург, - и теперь Вашей жизни ничто не угрожает. К сожалению, Вы больше не можете пользоваться обычными лицами. Поэтому мы вынуждены провести скоро еще одну операцию, по установке протеза. По чувствительности он не уступает стандартным лицам, при этом гипоаллергенен и не вызывает отторжения. К сожалению, протез несъемный, поэтому для...
Валентин достаточно собрался с силами, чтобы прошипеть:
- Это же было моё лицо!
Ни мускула не дрогнуло на лице хирурга.
- Повторяю: новообразования полностью покрыли Ваше, так сказать, лицо. Требовались решительные меры, и я их принял. Еще одна операция и Вы сможете вернуться домой, на работу. Вернуться к нормальной жизни.
- Какая это к чёрту жизнь! Это спектакль! Я не хочу снова становиться маской!
- Больной, успокойтесь! Спасибо бы сказа...
Николай Михайлович уже было развернулся, чтобы уйти, но Валентин рывком привстал с койки и схватил хирурга за правое ухо. Тот дико закричал. Медсестра тут же уложила пациента обратно. Не по-женски сильными руками она держала его за плечи, не давая подняться. Николай Михайлович тем временем достал шприц и набрал из ампулы бесцветную жидкость. Валентин брыкался, не давая хирургу приставить иглу к вене. И неизвестно сколько бы еще продолжалась борьба, если бы врач не повернулся к нему правым ухом. Оно не оторвалось, более того: распухло и стало пунцовым. Ухо было настоящим. От неожиданности Валентин замешкался, и ему тут же вкололи наркоз.
Его катили на носилках по коридорам больницы. Он старался удержать сознание на тонкой нити над пропастью беспамятства. Но сохранять равновесие становилось всё труднее и труднее. В глазах троилось, стены дрожали, как желе. Валентин пытался сконцентрироваться и постоянно повторял про себя: 'я не хочу, не хочу'. Заклинание помогло, но ненадолго. Валентин понял, что больше не может сопротивляться, сдался и опустил веки.
Валентин стоял на остановке. Две недели назад, ровно в это самое время, восемь двадцать восемь, ему сделали последнюю перевязку. Медсестра везла Валентина, безропотно сидящего, в кресле-каталке по больнице. Белизна стен, пола и потолка слепила и превратила коридор в сверкающую пустыню. Колёсики тихо скрипели и постукивали о края кафеля, сухо шелестел халат медсестры - вот и вся реальность. Ничего большего не было и в голове у больного. Операция прошла успешно: протез прижился и никак не давал о себе знать.