— Я не опоздала? — спрашиваю я, — Точно?
— Да нет, это Том решил приехать пораньше, — сказал Марко, пережевывая последних кусок.
— Это что с ним случилось? Он сошел с ума? Его похитили и подсунули нам двойника?
Черлидерша заходится изящным звонким смехом. Притворным, я знаю. Она знает, что если будет делать мне гадости, то симпатию Марка не завоюет. Поэтому втирается в доверие. Чтобы в нужный момент отбить его у меня.
— Я так понимаю, учебник ты даже не открывала? – спросил Марк.
— Нет, — честно ответила я, — Я хорошо знаю свой язык.
— Ага, вот только знания предпочитаешь хранить в моей голове, — вздыхает Марк.
— Не списывают только зубрилы, — черлидерша выдувает из жвачки пузырь.
— Я тоже списываю. Из своих чертогов памяти, — рассмеялся Марк.
Мы сидим так недолго, а потом начинается экзамен. Я смотрю на сосредоточенные лица учеников. Вот у окна сидит Леа, сосредоточенно чиркает что-то на листке. Пишет быстро, размашисто, словно её рука не поспевает за мыслями. Марк пишет медленно, старательно. Иногда прерывает процесс, задумывается, и продолжает, с большим остервенением, которое, однако, быстро кончается. Левша Том пишет лениво, лицо приобретает скучающий вид, он даже не смотрит на листок. Черлидерша пишет быстро, лихорадочно, но с большими паузами, то и дело заглядывая в декольте. Я смотрю на Марка. Показывает три пальца. Наши варианты совпадают. Он тихонько подсказывает ответы. Над нами нет особо строгого надзора, но лучше не расслабляться.
Марк сдал работу одним из первых. И ретировался. Над последними заданиями мне пришлось думать самой. Кое-как выкрутившись, я сдаю работу тоже. Мы выходим из школы. Чертовски жарко. Как и всегда. У нас летом, весной и в начале осени жарко, как в Аду, а зимой мокро и противно. Люди здесь темпераментные, развязные и легко одетые, да еще и загорелые, как негры, большинстве своем. Я со своей бледной кожей и вечными рукавами в любую погоду как белая ворона. Том тоже бледный, как Смерть, но у него веснушки и одевается он хоть и странно, но по погоде. У Марка кожа летом чуть-чуть загорает и веснушек побольше, чем у Тома. А меня Солнце целовать не хочет и вообще не любит, летом я красная и со слазящей кожей, приходится запасаться кремами. Марк меня в шутку называет вампиром и предлагает носить зонтик, как аристократка.
— Хоть бы джемпер этот дурацкий сняла, ты же спаришься. Уже круги под мышками образовались.
— Не хочу, чтобы с меня опять кожа слезла, — соврала я, — И хватит об этом.
— Пошли ко мне на крышу.
Мы поехали по пыльной дороге, я на велике, он на скейте. Он учился на нем кататься долго, на коленках и локтях шрам на шраме. Кости ломал, мышцы тянул, даже сотрясение заработал. Но учился, долго и упорно. Я кататься научилась быстро, отделалась разбитой головой и содранной кожей с локтя.
Небо чистое и невыносимо синее. Какой-то придурок облил меня из ведра и убежал с громким смехом.
— А почему про меня забыл? — жалобно протянул Марк, — Я сейчас в головешку превращусь. Чувствую себя потной свиньёй.
Его волосы прилипли ко лбу и щекам, как обычно, красивые и лохматые. Майка его тоже была мокрой. Я выглядела не лучше. Лицо вновь покраснело и сделалось жутко горячим.
— ТВОЮ МАТЬ!!! — выругалась я чуть ли не на весь город, — Теперь опять мазаться!
Марк засмеялся. Мы пошли в дом. Прокрались на кухню, вернее, прокрался Марк, а я за ним повторила. Он достал влажное полотенце, и мы так же тихо прокрались к выходу. На улице, по дороге в гараж он объяснил мне, что мать дома и сейчас спит, и её лучше не будить. Я положила влажное полотенце на лицо, громко чертыхаясь. Кожа горела и болела. Я проклинала все на свете. Я забыла про это чертово Солнце! Марк с интересом наблюдал. Мы сидели на крыше гаража. Он курил, я лежала на горячей поверхности, закрыв лицо.
— Забавное дело, — внезапно сказал Марк, — Я для тебя, как открытая книга. Ты знаешь про меня все, я про тебя ничего. Знаешь, это ведь обидно. Я ведь хочу знать о тебе. Кто ты, вампир? Что за мысли роятся в этой хорошенькой головке?
Нет, тихо, замолчи.
— Чего молчишь? Всё, что я знаю, это то, что ты Сандра, тебе 17 лет и у тебя неблагополучная семья. А ещё, что ты сгораешь на солнце. Я понимаю, что некоторые вещи тебе трудно рассказывать, но скажи хоть что-нибудь о себе. Даже если это то, что ты ела на завтрак.
Отстань…
— Не устану это повторять: Кто ты, вампир? Ты тайна, которую я не могу разгадать. И единственная, кто знает мои тайны. Забавно.
Ради всего святого, Марк, ЗАТКНИСЬ!
— Я так устал от этой неопределенности. Такое чувство, будто ты вообще ко мне ничего не испытываешь.
Марк замолчал, переводя дух. Моё лицо вновь вспыхнуло, но не от ожогов.
— А способна ли ты вообще чувствовать? Иногда мне кажется, что ты кукла. Прекрасная и мертвая. В тебе есть все, кроме чувств.
Он сдернул с меня капюшон. Я поморщилась и резко выдохнула от боли.
— Я вижу изумительные зеленые глаза, но что кроется за ними?
Мозг, хочется съязвить мне.
— Может, они пустые? Ты вообще меня любишь?
Я молчу. В его глазах читается тысяча чувств, тысяча эмоций. Сколько мучительных мгновений пролетело перед ним? Его глаза поменьше, миндалевидные щелочки с синевой и лопнувшими сосудами, но они красивее моих, потому что они выражают что-то. А мои мертвы. Он прав, я кукла. Я вампир, сосущий не кровь, а чувства. Все силы. Все тайны. Не оставляющий после себя ничего, кроме боли и разочарования.
Он отворачивается от меня и ложится на бок. Мне не видно его лица, он лежит неподвижно. Я вновь набросила капюшон. Взяла у него сигарету и закурила. У меня в душе пустота, и это пугает больше всего.
====== О шрамах душевных и физических ======
— Знаешь, есть такие люди, вампиры. Только питаются они не кровью, а твоей любовью. Ты готов простить им всё и терпеть любые их издевки ради их любви. Флюиды у них такие, что ли. Так вот. Ты одна из них. Ты разрушаешь всё, к чему прикасаешься. И ты это прекрасно знаешь и пользуешься этим. Сколько сердец ты разбила и сколько разобьёшь?
Я это знаю, Марк. Я — плохая девочка. Я та, к кому хорошие родители не подпускают своё чадо. Я та, от кого следует держаться подальше. И знаешь, что самое ужасное (и забавное)? Я это не остановлю. Мне это нравится. Мне нравится, когда меня любят. Мне нравится твоя любовь. Мой психотерапевт сказала мне, что я пытаюсь компенсировать таким образов недостаток любви.
— Вот такая мы странная пара, Сандра. Хороший мальчик под личиной плохого и плохая девочка под личиной хорошей.
— Ошибаешься, Марк. Никто меня не считает хорошей. Вслушайся в школьные сплетни, они не из пустого места берутся.
Марк вздохнул.
— Марк, если я тебе ничего не рассказываю, то это не значит, что я тебя не люблю.
— Значит, ты любишь меня?
— Я… — я запнулась. Голос предательски задрожал, — Я не знаю.
Марк отвернулся. Наверное, чтобы я не видела боль в его глазах.
— Уходи, Сандра.
И я оставила его сидеть на крыше гаража, скрючившись, положив голову на колени, обдуваемого теплым летним ветром, печального и одинокого. Я села на велосипед и поехала домой. Был такой прелестный солнечный денек, ничто не предвещало плохого. Небо было пронзительно-синим, люди были в летних ярких одеждах, загорелые и счастливые, в воздухе витала летняя беззаботность. Каникулы, солнце, пляжи, фестивали и вечеринки. Привет, свобода! Давай, девчонка, поддайся всеобщему веселью, забудь обо всех проблемах! Скоро каникулы! Да вот меня всё это не касалось. Я была погружена в свои мысли, где был лишь холод, ночь и затянутое темными тучами небо.
Красивая? Привлекательная? Не смешите меня. Я же знаю, что всё это не по-настоящему. Я ношу маску. В буквальном и переносном смысле. Под тонной косметики скрываю свои уродства, саму себя и свою боль. Под длинными рукавами скрываю порезы и синяки. Я рисую заново своё лицо. Рисую новую себя. Рисую другую, идеальную Сандру, совершенную и бесчувственную. Я привыкла прятать свою боль на замок, а ключ выбрасывать в ближайшую канаву. Я возвышаюсь над всеми на своих каблуках и замазываю синяки — следы бессонных ночей и многочасовых рыданий. Я крашу волосы и закрываю ими шрам на виске и рубцы на спине и шее. Я ненастоящая. Моя красота ненастоящая. Мои чувства ненастоящие. Иногда мне кажется, что я сама — чья-то глупая шутка.
Я еду по улице, и слёзы текут по моим щекам, тушь растекается вместе с подводкой. Люди на меня странно смотрят. А мне-то что? Мне какое дело? Я иду домой, захожу в ванную. Смываю всю косметику с лица. Кровоподтеки, синяки под глазами, маленькие глаза, кривые губы и короткие прямые ресницы. Кривой нос. Ну и кто тут красотка? Кто тут вампир, сосущий чувства? Ты меня любишь такую, Марк?! Любишь меня с моими шрамами и селф-хармом?! Любишь меня с моей ненавистью к себе?! А-а-а?!
Мне всегда внушали, что я некрасива. Над моей обгоревшей кожей смеялись, в мои синяки тыкали пальцем. Мне всегда говорили, что я недостаточно умна. Я была в списке самых худших учеников класса, хоть и учила исправно, пока не начала жульничать и списывать. Я отставала в развитии от сверстников и поздно научилась нормально говорить. Пока у других были любящие семьи, меня мать на глазах у моих одноклассников волокла за волосы по земле. У меня не было денег ни на что, потому что отца вечно увольняли, и по вечерам, возвращаясь из школы, я слышала крики матери и его пьяный храп. Я всегда была странной и с трудом заводила друзей. Это сейчас я такая. Это сейчас у меня есть Марк, Леа и Том. Это сейчас меня боятся. А раньше всё было по-другому.
Я задираю джемпер. На груди жуткий шрам от ожога. Я пролила на себя кипяток в 9 лет, когда готовила. В больницу приходили только родители. Мать меня ругала и называла криворукой дурой. Отец жалел меня и говорил, что, как накопим денег, сделаем лазерную коррекцию. Я отказалась. Больно надо, чтобы по мне лазером водили, так я рассуждала. Больше после того случая я даже не прикасалась к кастрюлям и сковородам.
Я забираюсь в ванну со своим любимым ножичком. Вода прохладная, я не люблю горячую воду. Я налила туда пену. Вперилась в телефон, переписываюсь с Леа.
LeaKills: Ты че, поссорилась с Марком? Он какой-то злой. Че за терки опять у вас?
Sandra21: Я и сама не знаю. Понимаешь, Марк такой человек, если полюбит тебя, то преподнесет свою душу на блюдечке. А я от такого прихожу в замешательство всегда.
LeaKills: Закомплексованная ты наша, чего тебе бояться? Ты красивая, ты классная, он в тебя по уши втюрился и продолжит боготворить тебя, даже если ты разжиреешь и облысеешь.
Sandra21: Вот это меня и напрягает. Не надо меня любить. Ничего ценного во мне нет, я — кусок дерьма, лгунья со своими комплексами и заморочками. Быть может, я даже не способна на любовь.
LeaKills: Не неси херню! Такого в принципе быть не может. Откуда у тебя вообще столько комплексов?
LeaKills: К психотерапевту ходила?
LeaKills: Я могу посоветовать одного
LeaKills: Он крутой!
LeaKills: Именно он предложил мне попробовать излагать свои мысли письменно. Сейчас мы работаем над речью.
Sandra21: Постарайся уложиться в одно сообщение, Леа. Напрягает, когда ты шлешь мне по 20 сообщений за раз. Да, я ходила к психологу и он мне, в общем-то, мало помог.
LeaKills: Ну ты, короче, подумай над этим. Я могу тебе скинуть его сайт, почитаешь отзывы. Он реально хорош.
Sandra21: Ладно, кидай.
С Леа было спорить бесполезно. Она всё равно настоит на своем. Спустя где-то минуту она прислала мне адрес сайта этого психотерпавевта. Я перешла по ссылке. Да уж, реклама и описание многообещающие. Отзывы восторженные. Пишут, что спасает жизни, избавляет от комплексов и так далее в том же духе. Ну-ну. Куча дипломов и международных сертификатов. Строгий костюм-тройка и очки. Два высших. Может, записаться к нему?
Я услышала чьи-то тяжелые шаги. Походка была шатающейся. Грохот. Матюги. Опять папа пьяный. Я вылезла из ванны и оделась. Отец стал ломиться в дверь и орать на меня. Я сидела, закрыв уши руками, молясь, чтобы всё это поскорее закончилось. Я боялась и ненавидела отца, когда он пьяный. И я ненавидела, когда Марк пил. Тогда у него становится взгляд как у отца.
Удары в дверь усилились. Отец стал угрожать выломать дверь, если я сейчас же её не открою. Я всё-таки открыла и тут же мне в лицо прилетел кулак. Я побежала в свою комнату. Отец заперся в ванной. Я повалилась на кровать. В глазу помутнело, он болел и горел. Я пошла на кухню за льдом. В телефоне завибрировало. Сообщение от Тома.
Подъехать к тебе сейчас? Прошвырнемся, как в старые добрые времена.
Отвечаю:
Давай у китайского ресторанчика.
Мог бы и догадаться. У тебя предки диктаторы, что ли? Леа не любят, Марка не любят, меня не одобряют. Они с кем-нибудь вообще дружить разрешают?
Хуже, поверь. Ну да, разрешают, с той черлидершей. Говорят, что она хорошая девочка. А Марк, наоборот, плохой.
АХАХАХАХАХАХАХАХА! Не разбираются они в людях, видать. Ладно, жди, я минут через 20 буду.
Я принялась колдовать над свеженьким синяком. Тоналка мало помогла. Видимо, придется надеть черные очки. Я накрасилась, причесалась, надела очки и вышла на улицу. Прошла немного пешком. Уже был почти вечер. Пахло цветами и женскими духами. Соседская собака заливается. Сосед подстригает кусты. Где-то вдалеке слышатся звуки музыки и крики бухающей молодёжи. Меня тоже звали туда, но я почему-то отказалась. В первый раз отказываюсь. Иду пешком, натирая мозоли на ногах. Сбоку от меня тянется вереница аккуратных домов в европейском стиле. Я подхожу к ресторанчику. Сажусь у входа. Чувствую опустошение. Хочу курить.
Том подъезжает как минимум через полчаса. Пунктуальностью он никогда не отличался. За рулем всё тот же верзила.
— Запрыгивай, детка! — кричит мне Том.
Я сажусь к нему. Мы сидим на заднее сидение и глазеем по сторонам.
— А чего тебе предки машину не купят?
— Я не хочу. Меня велосипед устраивает.
— А ещё это лишний повод погонять с Марко, да? — Том мне ехидненько так подмигивает. По мне словно полоснули чем-то острым.
— Да. Наверное.
Мы едем по пыльной дороге в даль, в неизвестность, сами не зная куда. По крайней мере, я не знала. И мне было плевать. Я задрала голову. Мои волосы развеваются. Волосы Тома тоже. У него они такие классные, собранные в хвостик, темненькие, но обгоревшие на солнце. Он опять закуривает, причем явно не табак.
— Как тебе не стыдно, Том.
— Давай убежим в Амстердам.
— Не хочу никуда убегать.
— А чего хочешь?
— Пиццу.
— Барри, поворачивай, леди хочет пиццу!
Мы свернули в кафе. Купили пиццу. Люблю еду. Когда я ем, все проблемы почему-то уходят. Всё, о чем я думаю в данный момент — это о том, как же вкусно, черт подери. Том ласково смотрит на меня своими раскосыми глазами. Почему-то мне хочется плакать, но я сдерживаюсь. А за окном солнце уже садилось и дневная жара сошла на нет. Небо окрасилось в кроваво красный. Красный, под цвет халата Тома.
====== О ненависти и пустоте ======
Дни тянулись медленно и мучительно. Казалось, время обернулось против меня. Всё было как в тумане: общалась с ребятами, гоняла на машине с Томом, переписывалась с Леа. Все разъехались, кто куда, болельщицы уехали на Север, полагаю, чтобы отдохнуть от палящего летнего солнца и повыпендриваться перед горячими лыжниками. Соседская девчонка уехала в Европу к родственникам, а Леа в деревню к бабушке. Том быстренько тоже смылся на Мальдивы и регулярно присылал оттуда фотки. Остался Марк, с которым мы предпочитали делать вид, будто не знакомы друг с другом. Пересекались в коридорах, встречались взглядами на секунду, но мне и её было достаточно, чтобы захотеть умереть или убежать куда-нибудь подальше. Он не укорял меня, он улыбался, но улыбался как-то стеклянно, его лицо было похоже на маску. А у меня сразу начинал болеть живот. Я не жалела, что всё так получилось, я не чувствовала вину. Мне было никак. И это пугало больше всего.
— Мерзкая, мерзкая, мерзкая, — говорила я себе, полосуя кожу, — Неужели ты вообще ничего не чувствуешь? Ты вообще живая?
— Не бери в голову, ты не обязана его любить, — говорила чердлидерша, — Тем более, что у вас бы ничего не получилось.
— Ты так говоришь, потому что втюрилась в него. Наше расставание тебе на руку. Но знаешь, что? Забирай его. Он твой — если сможешь заставить его забыть меня.