— Ты странная.
Да ладно, черлидерша? Забавно, что я так и не запомнила твоего имени. Я и лицо твоё с трудом припоминаю, оно теряется среди тысячи других лиц, таких же неясных и непримечательных. Ты не плохая и не хорошая. Ты просто никакая. Сборник чужих мыслей и лиц. Мы с тобой похожи, даже больше, чем ты хочешь признавать.
Наш город — тот ещё край мира. Летом здесь делать нечего, моря нет, лесов и озер толком нет, клубов раз-два и обчелся. Днем мы просто скучаем под палящим солнцем и орём друг на друга, а ночью устраиваем вечеринки. Когда я смотрю по телевизору сериалы про подростков, которые живут в коттеджах, ходят по концертам и элитным клубам, путешествуем, мне хочется смеяться. И я смеюсь в одиночестве, захожусь безумным и одиноким светом в темноте, где единственный источник света — старый телевизор.
Я лежала на кровати, считая минуты, секунды. Читала сообщения от многочисленных друзей. Кто-то на пляже, кто-то на вечеринке, вот парни в пляжный волейбол играют, вот девчонки в горах, вот черлидерши фотографируются с какой-то знаменитостью на концерте. Все готовы поделиться со мной своей радостью, но никто не хочет выслушать меня. В те минуты я понимала, что у меня много знакомых, а друзей не было. Забавно, даже когда со мной из-за Марка все стали общаться, ничего это не принесло, только одиночество и разочарование. Быть может, Марк и впрямь был единственным человеком, любившим меня? Но где гарантия, что он любит действительно меня, а не развеселую и красивую Сандру, красящуюся в три слоя и зажигающую ночь напролет после влитой в неё бутылки пойла?
Нам нужно поговорить, Сандра. Я подъеду?
Я снова и снова перечитываю сообщение. Да, это действительно написал Марк. И он действительно хочет поговорить со мной. Какая-то часть меня яростно противится, но я запираю её на замок.
— Не сейчас, крошка, не сейчас, — говорю я себе, — Будь хорошей девочкой и поговори с этим несчастным парнем.
Эти отношения лучше прекратить, раз и навсегда. Я злая, бесчувственная, монстр, питающийся чужой кровью. Но и мне не чуждо сострадание.
Да, заедь за мной в кафе, где работает Бекки.
Бекки была нашей общей знакомой. Хорошая девочка, слишком хорошая для этой дыры. Ей бы вырваться, но нет, ей и так хорошо. А может, просто боится.
Сегодня было пасмурно, но это не спасло меня от обливания потом. Я шла по раскаленному асфальту, представляя, как плавятся мои шлепки и на обожженной коже вздуваются волдыри. Подошла к кафе, уселась за стол. Рядом Бекки домогались какие-то латиносы, шлепали по заднице, а она смеялась. Ну и что ты тут смешного увидела, глупенькая?
Подъехал Марк. Как всегда, красивый и миловидный, похожий на мальчишку, весь в веснушках, с обгоревшими растрепанными волосами. А моя тушь растеклась, словно я ревела.
Я села к нему рядышком. Мы поехали по дороге. Впереди сквозь серые тучи пробивался веер солнечных лучей. Что-то капнуло.
— Мне кажется или на меня птица насрала? — проворчала я, поднося руку к волосам.
— Да нет вроде, — сказал он, едва сдерживаясь от смеха, — Сегодня дождь обещали.
— Я уже думала, эта засуха никогда не закончится и собиралась с бубном танцевать, — буркнула я.
Он смеялся, а я почти плакала. Хорошо, когда тушь и так размыта.
— Будешь? — он протянул мне свёрток с едой, — Ма заказала какую-то муть, даже ума не приложу откуда, типа ей экзотики захотелось. В итоге есть не стала, отдала мне.
— А ты её отдаёшь мне?
— Ну да, она такая же странная, как и ты.
Я развернула. Нечто непонятное, желеобразное. Я пожала плечами и съела, даже не поморщившись. Сейчас мне было всё равно, что есть, хоть лобстеров, хоть дерьмо, я бы не почувствовала ни удовольствие, ни отвращение.
— Ну ты даёшь, — присвистнул он, — И впрямь монстр.
Мы выехали за предел города. Начинало темнеть, собиралась гроза. Шел косой дождь, стуча по машине. Мои волосы слиплись, косметика окончательно размылась, сквозь маску просматривались уродливые черты истинной Сандры. А Марка дождь только украшал, мокрые кудри делали его похожим на ангела. Ну и как такого считать плохишем?
— Знаешь, зачем я тебя позвал?
— Да уж явно не за тем, чтобы кормить какой-то желеобразной хренью.
— Откройся мне, покажи настоящую себя. Вот без шуток и отнекивания, что скрывается за этим макияжем и драным платьем?
Я рассмеялась. Истерически. В этом смехе был скрытый крик о помощи. Но Марк её не слышал, он вообще ничего не слышал и не замечал.
Он выжидающе на меня смотрел, склонив голову. Я стерла тени, тушь, помаду, тональный крем. Осталось лишь голое, неприкрытое уродство. Опустила край платья, открыв уродливые шрамы.
— Ну что, любишь меня такую? — спросила я сквозь смех, — Ну вот она, настоящая я! С кучей комплексов и тараканов в голове! Меня бьет отец и не любит мать, когда я спросила родителей, если бы у них была возможность повернуть время вспять и сделать аборт, знаешь, что они ответили?! Они ответили «да»! Я режу свою кожу до мяса, до костей, я упиваюсь своей физической болью, потому что душевной-то у меня нет! Я ни-че-го не чувствую! Я с тобой встречалась, потому что ты любил меня, как последний безумец, я упивалась твоей любовью, потому что сама я любить никого не могла! Я вру, вру бесстыдно! Я не раскаиваюсь никогда, не жалею о своих поступках, даже жестоких! И даже сейчас, зная, что причинила тебе боль, я не жалею об этом! Мне всё равно! Ну что, нравится?! Как тебе, а, как тебе Сандра-вампир, вся такая идеальная и совершенная?! Любишь ли ты меня такую?!
— Люблю.
В отличии от меня, он не кричал. Он сдавленным голосом произнёс одно-единственное слово. Я не нашла в себе силы посмотреть на него.
— Я люблю тебя.
— Заткнись!
— Не заткнусь!
— Останови машину.
Он остановил. Я выскочила и побежала прочь. Мокрая трава прилипала к голым ногам, ступни и шлепанцы были в земле, я вся была мокрая, грязная и противная. Марк уехал в противоположную сторону. И когда я наконец обернулась, то увидела лишь удаляющийся силуэт.
Том нашел меня лежащую на траве в полусонном состоянии. У меня болела голова, заплакать я не могла. Я ненавидела себя, а больше всего то, что даже на то, чтобы умереть, у меня не хватает сил и смелости.
— Оп-па! — присвистнул он, — Сандра, ты че, перебрала что ли?
— Отстань, отвали, я хочу умереть.
— А может, не надо? Давай лучше накуримся.
— Не хочу курить, исчезни. Ненавижу тебя.
Он поднял меня на руки и отнес в свою машину. Он даже в сортир, что ли, на ней ездит?
Пока мы куда-то ехали, он молчал. Я тоже. Я лежала на заднем сидении, заботливо укрытая пиджаком его водителя. Он привез меня домой и отнес в гостинную.
— Приготовьте ванну, — сказал он кому-то.
— Не надо ванну, обойдусь.
— Ладно, — легко согласился он, — Чай? Кофе? Меня?
— Всё сразу.
Принесли две дымящиеся чашки. Я взяла одну, поднесла к губам, сделала глоток. Аромат и тепло подействовали на меня успокаивающее.
— Разве ты не должен быть на море?
— Я вернулся, — хмыкнул он, — Потом родаки приедут. А пока тут никого нет, раздолье…
— А почему ты не удивился, увидев меня без косметики?
— А чему удивляться? — спросил он, — Мало, что ли, девушек без косметики видел? — он молча наблюдал, как я осушила кружку, — А че случилось?
— С Марком поссорилась.
— Ну, кто бы сомневался, — хмыкнул он.
— Заткнись, Том. Мы поссорились и я наговорила ему гадостей. Он сказал, что будет любить меня даже вот такую, — я указала на своё лицо.
— Ну да, ты у нас скрытная. Девочка-загадка. А он открытый, искренний. Ты ненавидишь себя, а он тебя любит.
— Вот именно.
— Есть такие люди. Когда они привязываются, то очень крепко, фиг отдерешь. А в обмен отдают всю душу. Это тебя напрягает, да?
— Типа да. Уж лучше бы ненавидел. Тогда хотя бы это было заслуженно. А любить меня не надо.
— Как это смешно, на самом деле. Человека, который ненавидит себя, любят многие.
— Поэтому тебя никто не любит?
Он фыркнул. Марко бы обиделся на такую шутку, а этот только такие и понимает.
— Не парься насчет Марка.
— Я не хочу ломать ему жизнь.
— Но это его выбор, верно?
Он достал сигару и закурил.
— Я такая сволочь. Такая сука.
— Я тоже.
— Нет, ты не сволочь. А я сволочь.
— Не пытайся со мной тягаться, я по этой части мастер.
Мы ещё так долго шутя препирались и гоняли чаи. Он изо всех сил пытался заставить меня дико ржать, позабыв обо всём на свете и у него это действительно получалось. Ближе к полуночи я хохотала, хрюкая, как самая настоящая свинья. Впрочем, он тоже.
LeaKills: Ну че, как там с Марком? Сходила к тому психологу?
Sandra21: Да отвали ты от меня с этим Марком, расстались мы, всё. Больше не обсуждается.
LeaKills: Чеееее?! Ты че, стебёшься?!
LeaKills: Какой нафиг «расстались»?!
LeaKills: Вот почему у вас всё не как у людей?! Он красавчик, любит тебя как фанатки группы One Direction своих кумиров, че те ещё надо?!
LeaKills: Ладно, извини, я погорячилась. Тяжело переварить такую информацию. Что у вас случилось? Ты сходила к психологу, которого я тебе посоветовала?
Sandra21: Нет, я не ходила к психологу. Я его бросила, поточу что мы не подходим друг другу. Он хороший, я плохая. Всё просто.
LeaKills: Ну ты пипец королева драмы. Ну не подходите, и? А как же любовь?
Sandra21: Со мной возможны только деструктивные отношения. Так ведь это называют?
LeaKills: Ладно, фиг с тобой. Я пошла пялиться на звёзды. Жди новые фотки!
Я вздохнула и убрала телефон в карман. Обычно от разговора с подругой становится легче. Но мне не стало.
— Нет, детка, так не пойдёт, — сказал Том, — Забыли о Марке. Всё. Давай веселиться и нести всякую хрень.
Он протянул мне плитку шоколада. Белого, как я люблю. Как мило, он помнит. Включил телевизор, там шло какое-то дебильное, но жутко смешное шоу. Мы смотрели телевизор, смеялись, жрали. Том курил траву, я курила сигареты. Он пытался и меня скурить, но я активно упиралась. Так мы просидели до утра. Предки убьют меня. Да и пофиг.
— Ого, что-то засиделись мы с тобой, — он встал и потянулся. Красный халат упал на пол. Волосы растрепались и выглядели грязными, в них запуталось перышко.
— Пожалуй, — согласилась я.
У меня зазвонил телефон. Марк. Мне снова поплохело. Чего ему опять надо от меня?
— Извините за беспокойство, вы девушка Марка Эрио? — спросил незнакомый голос.
— А что случилось?
— Он попал в аварию. Потерял управление и сорвался на машине вниз, на дно оврага. К сожалению, до его матери мы так и не смогли дозвониться.
— Тогда я могу приехать?
— Да, конечно.
Том вопросительно посмотрел на меня.
— Марк попал в аварию.
====== О тайной любви и бессильной ярости ======
Мы поехали в больницу. По дороге я смотрела в окно. Шел ливень, улицы буквально залило водой. Люди попрятались по домам. Небо было серым.
Мы подъехали к небольшому зданию больницы. Помчались по коридорам. Туда-сюда сновали больные, ослабленные лекарствами, раздраженный медперсонал. Мы побежали в отделение реанимации.
— Ну что? — спросила я врачей.
— Состояние нестабильное, так что мы вас к нему пока не пустим. Вы пока подождите. Мы сделаем всё, что в наших силах.
Я послушно опустилась на скамейку. Где-то орала и плакала женщина и успокаивали её врачи, скандалила молодая пара, бесились дети. На стенах висели всякие информационные плакаты о строении тела и первой медицинской помощи.
— Это было самоубийство, — наконец сказала я, — Очевидно, что это из-за меня. Его кровь на моих руках.
— Успокойся, это вполне могла быть и случайно Может, он наклюкался перед тем, как написать тебе?
— Нет, если бы он был пьяный, я бы это поняла.
— Ну… Он же всё-таки неопытный водитель. Вполне мог потерять управление.
— Особенно учитывая то, что я на него перед этим накричала…
— Слушай, перестань. Это уже случилось. Твоё самобичевание не отменит аварии и не исцелит его волшебным образом.
Но самобичевание — это минимум, который я заслуживаю. Мне ведь даже не больно. По-прежнему я ничего не чувствую. Я совершенно, абсолютно бесчувственная. Я вспоминаю моменты, проведенные вместе. Лучшие моменты. Как я, в очередной раз избитая отцом, пыталась сбежать из дома. Первый, кто пришел на ум, был Марк. К нему я и пошла. Он не стал задавать лишних вопросов, приютил меня, напоил какао, предоставил ванну. Мать его валялась пьяная, так что как минимум одна спокойная ночь была в нашем распоряжении. Он предоставил мне свою кровать, а сам лег на пол. Я отговаривала его, говорила, что сама могу на полу лежать, а он отвечал, что для его спины на полу лежать всё равно полезно будет.
Впрочем, поспать нам так тогда и не удалось. Мы сидели в комнате с выключенным светом, глядели в окно и разговаривали. О том, о сем. О своих любимых фильмах, музыке. Мы любили одно и то же, ибо смотреть у нас особо было нечего. Как и слушать. А он рассказывал о своем детстве. Он, как и я, был нежеланным ребенком. Отец бросил мать именно из-за её беременности и мать за это ненавидела Марка. А сейчас всё, что осталось от жизнерадостной и темпераментной женщины — алкоголичка, в перерывах между запоями либо жрущая, либо пропадающая неизвестно где. Жили они на пособие.
Я представляла его лицо. Его улыбку. Его глаза. Его тихий, как будто стыдливый смех. Его ямочки на щеках, неравномерно распределенные веснушки. И ничего не чувствовала. Как будто все чувства во мне заблокировали. Я превратилась в биоробота, куклу, виртуальную частицу, лишь жалкое подобие человека.
— Ударь меня, — сказала я Тому.
— Чего? — он удивленно на меня посмотрел, — За что мне тебя бить?
— Я хочу почувствовать боль. Я хочу узнать, что я живая.
Он взял меня за запястье и замер.
— Пульс есть, — серьёзно сказал он.
Я промолчала и закусила губу. Мне не было больно. Я испугалась.
— Я мертва, — прошептала я ему, — Я мертва, Том, я мертва. Я мертва.
— Не мертва, — сказал он, заглянув мне в глаза, — Ты живая. Просто у тебя шок. Это нормально.
— Нет, я мертва. Я не чувствую боль. Я не чувствую вину. Я мертва.
— Если бы ты была мертва, то мы бы сейчас не говорили. У тебя шок от того, что дорогой тебе человек в смертельной опасности.
— Дорогой?..
— Да. Можешь отнекиваться, сколько хочешь, но ты любила его. Потому и оттолкнула. Потому что не хотела, чтобы он страдал. Только любящий человек способен на такое.
— Я не любила его.
— Любила.
— Нет!!!
— То, что ты испытывала к Марку, было любовью, но ты этого не поняла. Потому что тебя не научили любви. Ты нежеланный ребенок, у тебя нет друзей. Я слишком скуп на проявление чувств, а Леа слишком занята своими болячками.
— Когда он меня спросил, люблю ли я его, я пыталась найти в себе это чувство. Но обнаружила лишь пустоту. Ты делаешь из меня этакую несчастную девицу, когда очевидно, что я пустышка. Это неправильно.
К нам подошел врач.
— Ну? — накинулись мы на него.
— К сожалению, нам не удалось спасти его.
— Что?! — Том надвинулся на врача, — Что значит «не удалось спасти»?!
— Травмы были слишком серьезными. Мы сожалеем.
— Вы должны были спасти его! Он не мог умереть! — казалось, я видела на лице Тома живые эмоции впервые, — Не мог, понимаете?!
Гул. Как у сломанного телевизора. Настойчиво раздирал мои уши мерзкий, противный гул.
— Мы ещё не закончили наш разговор… Мне так многое ему нужно сказать, — прошептал Том.
Голоса Тома и врача словно доносились до меня сквозь бурю. Хотя, скорее сквозь гул. Казалось, будто они разговаривали на каком-то незнакомом языке. Я перестала понимать происходящее вокруг. Что я здесь делаю? Стены кружили вокруг меня, потолок грозился раздавить меня. А белый цвет ослеплял меня.
Очнулась я уже на улице. Я лежала на скамейке, укрытая его халатом. Он сидел рядом и гладил мои волосы.